Повести и рассказы (-)
Шрифт:
– Я вот шел мимо, смотрю: открыто, дай, думаю, зайду, - врал напропалую Реклю, чтобы не слышать трубного голоса хозяина.- Дело в том, что имею склонность...
– К чужим квартирам?
– К вашему таланту. В последнее время вы не выставлялись, вот я и думаю: не заболел ли наш славный живописец?
– Все! Кончился живописец. Офи-ци-ально!
– проговорил Холкин, а Реклю стал медленно понимать, что тот пал жертвой нового закона "О защите творчества".
– Карантин! Так что прошу выметаться и не бередить мне душу!
–
– Что в душе?
– В душе я тоже художник, а душа болит, как и у вас...
– Ну что же, поговорим по душам. Может быть, ты и бутылку принес? Для души?
– Ага,- Реклю полез в портфель, мысленно благословляя предусмотрительность Бимова, который вручил ему насильно бутылку: "Это вам для большей художественности".
– Ну, давай, говори, я слушаю,- сказал подобревший художник.
– Мне очень нравится ваша картина!
– Так. Это какая?
– Это... Сейчас вспомню. "Экзальтация потребления"!- соврал Реклю и сам удивился своему воображению.
– Так. Не помню. Но имя красивое. Если напишу когда-нибудь, так и назову. А пока, извини, друг, я только в душе и пишу. Вот хожу, смотрю и пишу мысленно, черными красками.
– Это ничего. Я так всю жизнь пишу,успокоил художника Реклю.- Можно и так жить.
– Это тебе - ничего, а мне - что!
– обиделся Холкин.- Как тебя звать? Ну и имя у тебя собачье! Так вот, Реклю, с той самой поры, как стала посещать меня мировая скорбь, художник я никудышный. Но подумал я, что делал какую-никакую работу в области духа, занимал нишу. Не в смысле брать, а в смысле давать. А сейчас из-за этого запрета на творчество я ее оставил. И забьется в эту нишу какая-нибудь тварь, еще хуже, чем я. Ты как думаешь?
– Непременно забьется!
– Так врт, Реклю, и возникло у меня вдруг чувство ответственности за свое предназначение и место. Пусть они придут ко мне и докажут, что тот, кто меня заменит, будет лучше меня, тогда я и сам уйду! А так, как они,нель-зя!
– Нель-зя!
– повторил Реклю и удивленно оглянулся.- Где это я? Что нельзя? Пустая мастерская, всклокоченный художник. Все вспомнил.
– Я, собственно, вас выручить пришел, предложить работу. Мне душа ваша нужна, а не руки.
– Ты, что же, черт какой или Мефистофель?
– Нет, не черт я. У меня конкретная работа. Допустим, я имею все элементы картины, а как соединить их, не знаю. А вам это подскажет ваша интуиция.
– А как же запрет на творчество?
– Вам же запретили писать, а переживать как художнику не запретили? Вы просто прочувствуете то, что мы вам предложим. А потом снимем как сон или грезу. Разве это запрещается?
– А подвоха никакого не будет?
– Нет, все честно. И кому какое дело, что вам пригрезится?
– И закончится моя немота? Они думают, что
– Верно-верно! Мы с ними поквитаемся! Вот подпишите здесь,- Реклю торопливо совал бумажку.- Здесь написано, что на риск вы согласны, а мы вам платим...
– Так вы утверждаете, что рвали цветы на лугу?
– "бык" недовольно разглядывал художника.
– Как сейчас помню. Идешь, бывало, а они...- невнятно сказал Холкин, раскачиваясь.
– Так и кишат, так и кишат... Ик!
– А почему он пьян?
– обернулся "бык" к Бимову.
– Для активизации памяти,- не растерялся тот.- А врет он или нет, покажет зондирование - вещь объективная.
– Идешь, бывало,- продолжал делиться воспоминаниями Холкин,- смотришь, а она сидит, эта гадость, забыл как звать... Ик! Скользкая такая, пучеглазая и квакает. Тьфу!
– О чем это он?
– не понял "бык". Но Бимов лишь многозначительно развел руками: кто знает?
– А, профессор, привет!
– радостно обратился Холкин к появившемуся в дверях Реклю.
Но тот, к удивлению художника, не ответил на его приветствие и медленно обвел всех взглядом: - Кто здесь донор?
Вокруг Холкина мгновенно образовалась пустота, он удивленно оглянулся и пошатнулся.
Реклю медленно подошел к художнику и мягко взял его за руку, ласково заглянул в глаза: - Пойдемте за мной,- и увел за дверь.
Томительное ожидание прервал стук двери, вышел Холкин, обвел всех пустым, бессмысленным взором и сказал: - Привет! Ква-ква. Ик!
– Что это с ним?
– спросил "бык", который ни разу не видел прозондированных.
– Его память сейчас совершенно пуста, как у младенца,- объяснил Бимов, испытывая непривычную неловкость.
– Ах, вот оно что!
– понял "бык" и обратился к одному из своих телохранителей.Проводи пожилого человека... как мы договорились.
Тот поправил под мышкой пистолет и развязной походкой вышел вслед за Холкиным.
Появился Реклю и объявил: - Прекрасная запись! Красочность и достоверность. Все как у прадедушки.
Он выразительно посмотрел на Бимова и обратился к "быку":
– Первый просмотр обычно сложен в психологическом плане. Не лучше ли посмотреть вначале кому-нибудь?
– Нет, нет,- сказал "бык", ревниво оглядываясь.- Я первый!
Он снял полумаску, открыв бледное помятое лицо чиновника. Подошел к двери, перешагнул порог и...
...Он шел по цветущему лугу, который бумажно шелестел у него под ногами. Цветы поворачивали к нему свои прекрасные аляповато раскрашенные головки. На их лепестках ярко светилась роса, сделанная из люминофорной нитрокраски. Ему дышалось легко и свободно. Он вдыхал чудесный острый запах одеколона "Тюльпан". Вот послышался невидимый метроном, и в воздухе раздалось что-то певуче-надрывное: - Бу-бу! Бу-бу-бу-бу...