Предвестники
Шрифт:
Я падал и слышал песню.
Я на крыше. Подо мной Атанг, надо мной небо, но мир изменчив. Я поднимаю голову и вижу солнце, раскаленное и белое. Я смотрю на него, и Атанг подо мной тает, превращается в черные скалы, расщелины и горные тропы. Я опускаю взгляд и снова вижу мозаику светлых крыш, - но небо темнеет, тучи мчатся, обгоняя друг друга, ветер все сильней.
Ветер касается моих рук, говорит со мной.
Я во сне.
На краю крыши стоит мальчик, - он изменчив,
"Смотри, смотри", - шепчет ветер. Его голос сейчас еле слышен.
Мальчик держит в раскрытых ладонях амулет. Причудливо выточенный черный камень, похожий на переплетение ветвей, - даже не подходя близко, я чувствую тысячи песен, тысячи жизней. Они заключены в этом камне, как внутри гор.
Я хочу спросить у ветра: что это значит? Он враг?
Но не могу говорить вслух, мы не одни.
Мальчик оборачивается ко мне. Его внешность не меняется больше, и я узнаю его.
Это ученик Оры. Уже лет десять прошло, с тех пор как он исчез из Рощи, - но он такой, каким я его помню, не стал старше ни на день.
Я спрашиваю:
"Ты умер? Ора сказала, ты уехал, но ты не вернулся."
Он качает головой и делает шаг.
Крыша становится горной вершиной, улица пропастью, он летит вниз, раскинув руки, белая искра в черноте. И в тот же миг ветер толкает меня, я взлетаю.
Безоблачное небо и раскаленное солнце мчатся мне навстречу, мир полон звуком. Звенит моя песня и новое волшебство рожденное ею, и ветер подхватывает их, ветер поет вместе с ними. Весь мир поет за меня.
Я лечу, я могу летать.
Я смог спуститься из башни только к вечеру.
Сперва сны, темное забытье и обрывки яви накатывали волнами, свет появлялся и гас. Я слышал голоса Джерри и Рилэна, чувствовал вкус воды. До меня доносились мои собственные слова, - я просил уйти, оставить меня, не трогать.
Волшебство исчерпало мои силы, я чувствовал себя легким, прозрачным, почти лишенным цвета. Когда-нибудь песня заберет все мои силы, я не проснусь, останусь в сумеречном небе вместе с ветром.
Когда я пришел в себя в очередной раз, то понял, что лежу на полу, на армейских одеялах. На миг мне показалось, что я в кандалах. Но это были не оковы, - это новая песня сплелась с обломками крыльев всадника и сомкнулась на запястьях и лодыжках. Деревянные браслеты, сидящие как влитые, пронизанные новым волшебством, песней полета и моей жизнью. Они звенели и звали ввысь, но, сколько я ни вслушивался, не мог различить дымного шелеста. Он исчез.
Тень шелохнулась у стены, и я приподнялся. Двигаться все еще было трудно.
Из сплетения теней появился Тин, опустился рядом. Потянулся к моему запястью, но отдернул руку, не коснувшись браслета.
– Они отвергают меня, - прошептал он, и я не знал, что в его голосе - благоговение или ужас.
– Мои крылья... Каждый делает их себе сам, проходит посвящение, никто другой не может их надеть... Как тебе удалось, что ты сделал?
Я зажмурился на миг, сделал глубокий вдох, а когда открыл глаза, понял, что снова могу говорить, могу мыслить ясно.
– Теперь это мои крылья, - объяснил я.
– Я подчинил их.
Тин взглянул на меня, с тревогой, потом качнул головой.
– Тебя ждут, - сказал он.
– Аник уже готова уезжать, ждут только тебя.
Небо за решетчатым окном еще было светлым, но я чувствовал, - ночь рядом, земля уже во власти сумерек.
Я кивнул и сказал:
– Я сейчас приду.
Тин ушел, а я некоторое время собирался с силами. Сигареты нашлись в кармане куртки, и серый дым теплом влился в кровь, помог подняться. Я попытался надеть ботинки, но не сумел, - браслеты на лодыжках были слишком широкими, мешали.
Наверное, все в Атанге посмеялись бы надо мной, - моя форма в пыли и саже, я босиком, в деревянных браслетах. Но мы не в Атанге.
Я распахнул дверь и пошел вниз по лестнице.
Она спиралью уходила вниз и была темной, - ни окон, ни факелов, ни газовых фонарей. Камень ступеней был холодным, истертым тысячами шагов. Путь казался мне бесконечным, но все же привел меня к цели.
Я всегда считал, что кухня - самое безопасное место в крепости. Снаружи доносился запах гари, но внутри все было таким привычным: длинные столы, скамьи, широкая плита у стены, зажженный фонарь на стене. Меня здесь ждали.
Я не чувствовал голода, но Джерри заставил меня сесть за стол, поставил передо мной тарелку и кружку. Я знал, что он прав, и послушно ел, не чувствуя вкуса пищи, - лишь каждый глоток чая обжигал меня, не давал сбиться с мысли.
Джерри, Рилэн, Тин и Аник сидели за тем же столом, смотрели на меня.
– Ты уезжаешь?
– спросил я у Аник.
Она снова стала решительной и собранной, - заплела косы туго, так что не выбивалась ни одна прядь, крепко завязала косынку на шее. Я не знал, что Аник видит, глядя на меня, - ее черные глаза стали непроницаемыми.
– Да, - ответила она.
– Мы не оставим здесь людей на еще одну ночь. В деревнях все готовы, многие уже отправились в путь. Мы спустимся к морю, у многих там есть родственники. Там нас всегда примут.
Мне казалось, я слышу то, что она хочет сказать: "Мы просили короля прислать помощь, он прислал тебя, ты бесполезен. Мы будем спасаться сами". Я не знал, что ответить.
– Что мы будем делать?
– тихо спросил Рилэн. Он сидел, сцепив руки, смотрел вниз.
Мне хотелось снова вытащить сверток с сигаретами, закурить, подумать. Но на это не было времени, и я уже знал ответ.