Приключения Джона Девиса
Шрифт:
Я оставил свою проводницу на улице и, не смея идти в дом Константина, побежал к Стефане. В первой комнате были служанки, я пошел дальше, не обращая внимания на их крики. Найдя лестницу во второй этаж, я взбежал по ней, отворил первую попавшуюся дверь и увидел Стефану: она была вся в черном, сидела на полу на циновке, руки ее висели вдоль тела, голова была опущена. Услышав шум, она подняла голову: слезы ручьями текли из ее глаз. Увидев меня, она схватилась за волосы.
– Фатиница! – закричал я. – Ради бога, скажи, где Фатиница?
Стефана, не говоря ни слова, встала, вынула из-под подушки сверток, запечатанный черным сургучом, и подала мне.
– Что это? – воскликнул я.
– Завещание моей сестры.
Я побледнел как мертвец, ноги подкосились, я оперся о стену и повалился на диван. Когда я опомнился, Стефаны в комнате уже не было, роковой свиток лежал рядом. Я развернул его. Фатиница писала:
«Ты покинул меня, милый, я долго следила глазами за кораблем, который увез тебя и, надеюсь, привезет назад, следила до тех пор, пока он не исчез вдали. Я видела: ты не спускал с меня глаз. Благодарю тебя. Да, ты меня любишь, да, я вполне могу положиться на тебя. О, слово твое неизменно, да и чему еще верить на земле! Не может же обман принимать вид белого лебедя со сладким голосом.
Я осталась одна; уже не боясь подозрений, я попросила бумаги, перьев, чернил и теперь пишу тебе: без воспоминаний и надежды разлука была бы хуже тюрьмы. Буду писать тебе все, что придет в голову: по крайней мере, когда ты вернешься, ты увидишь, что не проходило ни дня, ни минуты, чтобы я о тебе не думала. Мне все еще не верится, что ты уехал, все здесь еще полно тобой. Мое солнце – ты, жизнь моя не цвела, пока ты не появился на моем горизонте, в твоем свете распустились три прекраснейших цветка: вера, любовь и надежда.
Знаешь ли, кто меня развлекает в твое отсутствие? Наша милая посланница. Она садится ко мне на стол, хватается клювом за мое перо, приподнимает крылышко, будто под ним у нее письмо, – она прилетела из твоей комнаты и не нашла тебя там. Бедняжка не может понять, что это значит! Мне душно, мой милый, я еще недостаточно плакала: слезы давят мне сердце».
«Стефана пришла навестить твою бедную Фатиницу, и мы проговорили о тебе целый день. Она счастлива, но, по мне, мое горе лучше ее блаженства, она до свадьбы не видела своего мужа, а потом привязалась к нему, потому что он молод и добр, и теперь любит его, как брата. Но можно ли так любить? Она любит, как брата, человека, которому отдалась на всю жизнь! О! Я не так люблю тебя – я люблю всей душой, сердцем, телом, люблю, как пчела любит цветы, то есть живу тобой и без тебя не могла бы существовать.
Ты не знаешь, что мне сказала Стефана. Что европейцам нельзя верить, что они нисколько не дорожат своим словом и что ты, верно, и не думаешь вернуться к нам. Бедная Стефана! Не сердись на нее, мой милый: она не знает тебя так, как знаю я.
Стефана уходит: муж прислал за ней. Когда ты станешь моим мужем, я не уйду от тебя ни на минуту, ни на секунду, тебе не придется посылать за мной, потому что я всегда буду с тобой».
«Я ходила, как обычно, в сад; три дня назад я была уверена, что ты уже там. Отчего же я нынче тебя не видела? Ах!.. Ты уехал.
Цветы по-прежнему улыбались мне и наполняли сад своим благоуханием, я сделала из них букет, который значит: люблю и жду тебя. И, как обыкновенно, бросила его через стену. Но тебя уже не было, ты не мог поднять его и сказать мне: «Я здесь и люблю тебя». Целый вечер до полуночи просидела я в нашей жасминовой беседке. Три дня назад это был храм любви и блаженства, теперь в нем нет другого божества, кроме воспоминаний. Прощай, пойду спать, чтобы увидеть тебя во сне».
«Я видела страшные сны, мой милый, а ты мне не являлся. Боже мой! Неужели мне не увидеть тебя ни наяву, ни во сне? Мне снился Константинополь, пожар в нашем доме, умирающая мать.
С утра велела я оседлать Претли, закуталась в покрывало плотнее облаков, которые сегодня заволокли солнце, и поехала в грот. Эта часть нашего острова тоже напоминает о тебе. Приехав к гроту, я пустила Претли гулять, а сама уселась читать поэму «Гробницы», которую уже столько раз перечитывала. Не странно ли, что в этой книге я нашла первый залог твоей любви, ту веточку, символ зарождающейся надежды? Она завяла в книге, а теперь сохнет у моего сердца.
Если я умру, когда ты ко мне вернешься, я бы хотела, чтобы меня похоронили у этого грота: ты недаром любил это место – оно прекрасно, отсюда прелестный вид на море… Но что за странная мысль пришла мне в голову. Умереть! Зачем мне умирать? Когда ты вернешься, мы вместе посмеемся над этими и над многими другими мрачными мыслями.
Знаешь, что я сделала? Я раскрыла свою книгу на том месте, где она была раскрыта, когда ты нашел ее, положила туда точно такую же ветку, потом сделала большой круг и пришла в грот по той же дороге, по которой шла, когда увидела ее тут.
Досадно только, что эта книга называется «Гробницы».
«Я, право, поссорюсь со Стефаной. Она сейчас была у меня и, увидев, что я плачу, сказала, что это очень глупо, что ты теперь, верно, на фелуке поешь с матросами какую-нибудь веселую песню. О! Это неправда, я уверена! Если ты теперь не плачешь, потому что ты мужчина (однако я видела, как ты плакал, и эти слезы для меня драгоценнее жемчуга), то по крайней мере ты печален, не правда ли?
После того как я написала эти строки, на моей арфе лопнула струна. Говорят, это недобрый знак, но я помню, ты уверял, что не нужно верить ни снам, ни предсказаниям. Я ничему этому не верю, а верю только тебе, мой повелитель, творец моего нового бытия…»
«О, я не смею сказать тебе, что боюсь и надеюсь, мой милый.
Я люблю только две вещи на свете, разумеется, кроме тебя: цветы и горлиц. Стефану я ненавижу.
Горлицы мои умеют любить, это я знала, но я не представляла себе, что цветы мои тоже любят: иные из них и растут, и цветут лучше, когда они возле некоторых других, а если приблизить их к другим цветам, которые им не нравятся, они начинают вянуть и сохнуть. Так, видно, у цветов, как и у людей, любовь – жизнь, а равнодушие – смерть.