Приключения Джона Девиса

Дюма Александр

Матушка была так добра и так любила меня, что я видел: дело уже наполовину решено в мою пользу. Оставалось еще уговорить отца; конечно, я не сомневался в его нежной любви, но было бы удивительно, если бы он легко сдался. Отец всегда желал, чтобы я женился на какой-нибудь знатной девушке, правда, Константин Софианос был из древнего рода, но отцу, верно, показалось бы, что ремесло пирата недостойно знатного господина. Что касается матушки, то она сразу поняла, что, когда Фатиница будет в Лондоне выделяться своей красотой в светском обществе или в Вильямс-Хаусе радовать домашних своим милым характером, никто и не вздумает доискиваться, чем занимаются на Кеосе

потомки спартанцев. Притом я сказал, что от этого брака зависит счастье всей моей жизни, а мать никогда не пойдет против благополучия своего сына. Матушка взялась провести переговоры с отцом.

В это время отец и Джеймс пришли за мной, потому что капитан Стенбау, ссылаясь на то, что я служил под его начальством, настоял, чтобы обед по случаю моего оправдания был устроен на «Трезубце». Мы взяли с собой Тома, и я познакомил его с Бобом. Эти два морских волка с первого взгляда поняли друг друга, и через час они уже были такими друзьями, будто двадцать пять лет служили на одном корабле.

Это был один из самых счастливых дней моей жизни. Свободный и оправданный, я снова очутился среди своих добрых товарищей. Капитан Стенбау был так рад, что с трудом сохранял спокойствие. Что касается Джеймса, то, поскольку ему важничать было не для чего, он с ума сходил от радости. После обеда он рассказал, что тотчас догадался, зачем я поехал на берег в день дуэли с Борком. Боб утвердил его в этой догадке, рассказав, как я с ним прощался. Джеймс попросил у капитана позволения отъехать на берег с Бобом. Они пошли на галатское кладбище, где наткнулись на труп Борка. Джеймс поднял шпагу Борка, лежавшую рядом, и осмотрел ее, чтобы понять, не ранен ли я. Не заметив крови, он успокоился.

Все на корабле сразу догадались, что Борка убил я. Капитан тотчас написал донесение об этом деле, стараясь, сколько можно, оправдать меня, но было обстоятельство, которое ничем смягчить было невозможно. Я убил своего начальника и, следовательно, по законам любой страны мира, заслужил смертную казнь. Это очень огорчало доброго капитана, и он был весьма опечален до тех пор, пока не получил предписания возвратиться в Англию, при котором было приложено уведомление о том, что Борк переведен на другой корабль. Это, как я уже говорил, придало совсем другой оборот моему делу, и с тех пор все были уверены, что меня оправдают.

Мы вернулись домой довольно поздно. Прощаясь с матушкой, я напомнил о ее обещании и оставил ее с отцом. Я провел очень беспокойную ночь, в это самое время решалась моя судьба. Правда, я очень надеялся на доброту родителей, но просьба моя была столь неожиданной и странной, что отказ меня не удивил бы. Утром я, по обыкновению, пришел к отцу; он сидел в своем большом кресле, насвистывал свою старинную арию и отбивал такт палкой по деревянной ноге – читатели уже знают, что это было проявлением душевного волнения.

– Ага, это ты! – сказал он, увидев меня.

– Я, отец, – ответил я робко.

– Поди-ка сюда, – продолжал он тем же тоном.

Я подошел. В это время вошла и матушка.

– Ты задумал жениться, в твои-то лета?..

– Отец, вы сами женились поздно, и ваш брак так счастлив, что я хочу жениться в молодости, чтобы с двадцати лет наслаждаться блаженством, с которым вы познакомились только в сорок.

– Но я был свободен! У меня не было родителей, которых мой брак мог бы огорчить.

– А у меня, слава богу, есть добрые родители, которых я люблю и уважаю. Они не захотят своим отказом лишить меня счастья. Мне очень хотелось бы взять ту, которую я люблю, за руку и подвести к вам,

как вы подвели бы матушку к своим родителям, если бы они у вас были. Я уверен, что вы тогда сказали бы мне то же, что они сказали бы вам: «Будь счастлив!»

– А если бы мы не согласились, что бы ты тогда сказал?

– Я сказал бы, что сердце мое отдано и что, сверх того, я дал слово, а вы, отец, всегда учили меня, что честный человек – раб своего слова.

– И что тогда?

– Выслушайте меня, отец, и вы, матушка, – сказал я, встав на колени и взяв их обоих за руки. – Богу известно, да вы и сами знаете, что я всегда был почтительным и покорным сыном. Расставаясь с Фатиницей, я обещал ей вернуться через три месяца, потому что хотел дождаться в Смирне благословения, о котором теперь прошу вас. Я как раз собирался писать к вам, когда получил ваше письмо. Матушка приказывала мне ехать тотчас и говорила, что умрет с тоски, если я не потороплюсь. Я решился сразу же, выехал из Смирны, не повидавшись с Фатиницей, не простившись, даже не написав ей. И вот я у ваших ног. Согласитесь, что до сих пор я полностью жертвовал любовью ради своей привязанности к вам. Будьте же, отец, и вы добры так же, как я покорен вам, и не противопоставляйте мою любовь к Фатинице глубокому уважению к вам.

Отец встал, прокашлялся, повторил свою арию, прохаживаясь по комнате и поглядывая на гравюры, наконец, остановился напротив меня и проговорил:

– И она согласится покинуть отечество, родных и приехать сюда?

– Она всё ради меня покинет, а вы, матушка, замените ей все, чего она лишится.

Отец снова, посвистывая, обошел свою комнату, потом опять остановился и сказал:

– Ну хорошо, посмотрим.

Я бросился к нему.

– О, нет, нет, ради бога, сейчас же! О, если бы вы знали – я считал минуты с таким же нетерпением, как приговоренный к смертной казни, ожидающий помилования. Вы согласны, согласны, отец?

– Сынок, – воскликнул мой отец с неизъяснимой нежностью, – да разве я тебе когда в чем-нибудь отказывал?

Я вскрикнул и кинулся в его объятия.

– Ну, ну, потише, ты меня задушишь, – сказал он. – А я хочу еще полюбоваться на своих внуков.

Я выпустил отца и подбежал к матери.

– Матушка, благодарю вас! Этим счастьем я обязан вам!

– Если так, – произнесла она, – то сделай и ты кое-что для меня.

– О, только прикажите, матушка.

– Поживи с нами еще хотя бы месяц.

Сердце мое сжалось, и дрожь пробежала по телу.

– Неужели ты мне откажешь? – воскликнула она, сложив руки.

– О, нет, матушка! – возразил я. – Но дай бог, чтобы то, что я предчувствую, не произошло.

И я прожил в Вильямс-Хаусе еще месяц.

Глава XXXII

Прошел месяц. Я занялся поиском подходящего судна, но в это время, как нарочно, ни один корабль не отходил в Архипелаг. На восток шел один только фрегат «Изида», который вез командира королевского корсиканского полка, полковника сэра Гудсона Лоу, в албанский город Бутринто, откуда он должен был отправиться в Янину. Я выпросил позволение ехать на этом корабле. Попав в Албанию, я мог, благодаря письму лорда Байрона к Али-паше, получить конвой, проехать Ливадию, добраться до Афин, а там сесть в лодку и отправиться, наконец, на Кеос. Мы решились дождаться в Портсмуте отправления «Изиды». Наконец, фрегат вышел в море – через восемь месяцев после того, как я покинул остров Кеос. Но я был уверен в Фатинице, как она во мне, и теперь ехал, чтобы уже никогда с ней не расставаться.