Приорат Ностромо
Шрифт:
Динамик на пульте засвистел, захрипел, и неожиданно ясно выдал:
— Howdy, folks! Are you Russians?
— Hi, James! They are the very ones! — ответил пилот, свободной левой рукой пробежавшись по клавишам пульта. — How are doing with air?
— It’s fine! That’s enough for two hours!
— OK, let’s start the climb!
Эдуард Второй решительно вдавил кнопку, обычно прикрытую колпачком, и через корпус передалось гулкое грохотанье — это чугунный балласт, отлитый в шары, сыпался из бункеров.
Однако сброшенного груза было явно недостаточно — «Пионер» всплывал, но очень медленно.
Минул час, но сверху не пробивался ни единый квант света.
— James, how are you?
— Normally… — был хриплый ответ.
— Что толку его вытаскивать? — озлился Эдуард Второй. — Задохнется же!
Выдвинув второй манипулятор, он осторожно постучал им по балластному бункеру «Дипси Челленджера».
— What was that? — задышливо спросил Кэмерон.
— The best method — Russian kuvalda! — бодро ответил пилот. — Sledgehammer!
Третий удар основательно сотряс творение конструктора-маньяка. Что-то тихо клацнуло, и электромагнит сдался — металлические пластинки балласта посыпались на дно.
— Ну, вот… — ворчливо прокомментировал Эдуард Второй. — Раз! — и минус полтонны!
«Русская кувалда» и наддув исправила — по бокам американского ГОА вздулись два серых баллона, резко придавая плавучести.
В кабине «Пионера» было темно, полный мрак разгоняли огни пульта, да отсветы снаружи, поэтому слабое сияние солнца, добравшееся с поверхности, заметили все. Сначала корпус «Дипси Челленджера» за окнами выделился из бархатистой тьмы смутной фиолетовой тенью, затем батискаф приобрел более определенные, хоть и размытые густо-синие формы.
— Thanks, buddies! — выдохнули динамики.
Там же, позже
Солнце закатывалось, подпаливая огненной краснотой маленькие тучки, редкие и рваные, как ветхая кисея. Океан лениво гнал легкие волны. Волны плескались и журчали, не доставая до башенки люка «Пионера».
Рядом, толкаясь в борт, покачивался «Дипси Челленджер» — в горизонтальном положении его удерживал третий распухший баллон — оранжевого цвета.
Сам Кэмерон, вымокший, но абсолютно счастливый, сидел на палубе советского батискафа, привалившись спиною к рубке.
— Christ, that felt good… — блаженно вытолкнул он.
Наташа, присевшая рядом, глянула на спасенного искоса. Весь последний месяц Иверневой не давала покоя одна мысль, что зудела и зудела в голове.
Ровно десять лет назад Миша рассказал ей об эпичной мелодраме «Титаник», которую снял вот этот самый человек, что жмурится на заходящее светило. В прокат картина вышла в марте, но это там, в Штатах. Пока фильм переозвучат на русский… В СССР его покажут, наверное, в мае… Да не в этом дело!
Кинокартина названа иначе — «Сердце Океана». Вот это и мучало Талию.
Миша никому, кроме нее, о «Сердце Океана» не рассказывал, тем более с привязкой к «Титанику» и цвету ее глаз. И она не раскрывала их интимную тайну… Выходит, что Миша раздавил ненароком ту самую бабочку?..
Исчерпав весь запас терпения, Наташа небрежно спросила, переходя на «инглиш»:
— Скажите,
— О-о, — затянул «режиссенто», оживляясь, — это очень занятная история! И название придумал вовсе не я, а… одна женщина по имени Исида. Я далек от романтики, и хотел назвать картину просто… даже очень просто: «Титаник». А зимой передумал! Я к тому времени… еще до прошлого Рождества… здорово «подсел» на генеративную нейросеть «Исидис» — и пришел к выводу, что это вовсе не бездушный робот, а живое, разумное существо, обладающее не только интеллектом, но и интуицией, чувством юмора и даже сарказмом. Окончательно я в этом убедился, когда Исида нарисовала мне несколько рекламных постеров к «Титанику». Я до того был впечатлен ими, что сходу поменял название на «Сердце Океана». Согласитесь, так гораздо лучше!
— Соглашусь, — мило улыбнулась Талия.
Душа ее успокоилась, как океан вокруг. Миша не наступал на бабочек… Ну, а о том, что она — «мама» Исиды, умолчим…
— Лю-юди! — донесся голос Инны из недр батискафа. — «Богатырь» от нас в двадцати милях, «Мэрмейд Сапфир» чуть дальше. Скоро оба причапают!
— Левицкий! — воззвала Ивернева.
— Да иду я, иду! — ворчливо отозвался Эдуард Первый. — Посидеть уже не дают…
Малиновое солнце боязливо, калёным краешком, коснулось темнеющего горизонта, и словно растеклось по волнам, нагоняя багровый сумрак. Восстававшие из вод мачты «Богатыря» чернели внахлёст, штрихуя алый диск. Классика!
Наташа вздохнула. Вот и сказочке конец… Страшной сказке со счастливым концом.
Скоро, очень скоро подвалит судно снабжения, и ими снова завертят дела. А пока…
А пока «Богатырь» всё еще далеко, и не глушит величавую тишину вечного наката, где шуметь позволено лишь волнам.
Четверг, 22 апреля. День
«Гамма»
Тихий океан, атолл Рароиа
Вайткус не спал часов с пяти утра. Возраст…
Лежишь, дремлешь, мысли перебираешь…
Губы его дрогнули, складываясь в улыбку.
Маруата… В переводе — «Тень облаков»…
Смуглая и миниатюрная, «гидесса» перекидывала копну черных волос на маленькую, но высокую грудь… Босые ножки уминали белейшие коралловые россыпи… Такой она ему и запомнилась.
Перистые листья пальм то целомудренно смахивали тени на юркую попку, то бесстыдно выставляли ее сверкать на солнце…
А рядышком, в двух шагах, блистала нереально голубая лагуна, и реял в лазурной выси фрегат, притворяясь огромной ласточкой…
Смешливая и озорная, в любви Маруата оставалась дикаркой, не знающей приличий, и не умеющей притворяться. Стоило ему потянуться к ней, как девушка ослепительно улыбнулась — и сбросила легкое платьице.
«Ты такой большой… — жарко лопотала вахине, уже дважды извалянная в песке. — Такой добрый… Я хочу любить тебя еще и еще, долго-долго…»
Смущенное бормотание любовника Маруата слушала, смутно улыбаясь.
«Старый я совсем… — выталкивал Арсений, впервые стыдясь своих лет. — Восемьдесят семь скоро…»