Про что щебетала ласточка Проба "Б"
Шрифт:
– - Вотъ славно-то, сказалъ Класъ,-- въ такомъ случа я могу тотчасъ вернуться назадъ и сказать старому господину Вепгофу и господину Готтгольду, что они могутъ остановиться у тебя.
Іохенъ такъ и замеръ на мст. Что теперь длать? Онъ общался молчать; но что проку въ молчаніи, когда придетъ господинъ Готтгольдъ, да къ тому же еще не одинъ, а вмст съ старымъ господиномъ, къ которому Іохонъ питаетъ такое неодолимое почтеніе? Вдь стоитъ старику взглянуть на него своими свтлыми глазами -- и онъ какъ есть все выскажетъ. "Стина, Стина!" вскричалъ Іохенъ такимъ голосомъ, какъ будто бы единственная въ Виссов гостинница и трактиръ были охвачены пламенемъ съ фундамента и до шпица.
– -
Стина, стремглавъ бросившаяся изъ дому на громовый крикъ своего мужа, вдругъ остановилась и смотрла на своего деверя съ раскрытымъ ртомъ и вытаращенными глазами.
– - Смотри-ка! сказалъ Іохенъ съ видомъ величайшаго удовольствія.
– - Гд онъ? сказала Стина.
Класъ Пребровъ чувствовалъ, что его дипломатическая сдержанность была уже неумстна съ умной Стиной и что ему приходится открыть свое порученіе. Онъ съ наслажденіемъ теръ себ руки, скалилъ блые зубы, а потомъ вдругъ сдлался опять серіозенъ и сказалъ, пробгая взорами длинный рядъ оконъ: "Не лучше ли намъ войдти?"
Они вошли въ маленькую жилую комнату, которая находилась какъ разъ за большой комнатой для прізжихъ. Стина на минутку отправилась туда -- достать бутылку рома и два стакана, чтобы братья могли чокнуться и чтобъ у Класа не пересохло въ горл, въ случа если ему есть что поразсказать.
Класу дйствительно было что поразсказать; но принимая въ уваженіе, что господа ожидаютъ его возвращенія, онъ ограничился немногими словами.
Они напали на слдъ еще въ первый вечеръ; но на другой день опять потеряли его, потому-что барыня, взявши экипажъ въ Ралов, оставила его въ Гульвиц, а потомъ шла пшкомъ, чтобы скрыть свой слдъ. Это ей такъ хорошо удалось, что имъ понадобилось двое сутокъ, чтобы опять найдти на него вчера поздно вечеромъ въ Трентов. Конечно и теперь еще они не знали наврное, по какой дорог отправилась барыня; но они еще въ полдень оставили экипажъ и лошадей у господина фонъ-Шорица изъ Шорицъ -- онъ въ очень хорошихъ отношеніяхъ съ господиномъ Готтгольдомъ -- и пошли пшкомъ, чтобы сбить съ пути господина Брандова, вслуча если онъ гонится за нею. А все же таки они принуждены были отдохнуть часика два въ Трентов, а сегодня прямо оттуда и пріхали сюда, не столько за тмъ, чтобы забрать справки гд барыня, сколько за тмъ, чтобы просить невстку приготовить барыню, чтобы она ужь не слишкомъ испугалась.
– - Ахъ, Боже мой, сказала Стина,-- бдное, бдное дитя! да вдь она взяла съ насъ слово, что мы не выдадимъ ее.
– - Стина, мы тутъ оба ровно ничего не подлаемъ! сказалъ Іохенъ.
Стина въ сущности никогда не сомнвалась въ этомъ; она даже просила небо войти въ ихъ положеніе и прислать имъ Готтгольда, пока еще не поздно. Она конечно не могла признаться въ этомъ во всеуслышаніе, но ей не хотлось бы также и измнить такъ прямо тому общанію, которое она дала Цециліи; въ этомъ затруднительномъ положеніи она начала горько плакать.
Іохенъ одобрительно кивалъ головою, словно хотлъ показать своей Стин, что она смотритъ теперь съ надлежащей точки зрнія; Класъ выпилъ свой стаканъ и сказалъ, вставая:-- Такъ черезъ четверть часа мы опять будемъ здсь. Ты Стина, ты вдь такая умная женщина, ты ужь уладишь дло; а ты, Іохенъ, ступай со мною.
Іохенъ вскочилъ и бросился изъ комнаты съ такою торопливостью, что оставилъ свой стаканъ на половину недопитымъ. Стина хотла слить остатокъ въ бутылку, но въ разсянности сама выпила его. Въ глазахъ у нея помутилось. "Бдныя мы женщины!" сказала она.
XXIX.
Давеча, когда Стина оставила Цецилію, та сидла у постельки ея ребенка. Гретхенъ заснула; ея милое маленькое личико казалось бдной матери еще блдне, а тоненькія блыя ручки нсколько разъ слегка вздрагивали. Что, если она серіозно заболетъ? если она умретъ -- и весь ужасъ и вс сердечныя терзанія этихъ послднихъ часовъ вынесены напрасно?
Она прижала руки къ глазамъ. Никого, никого, кто бы могъ посовтовать и помочь ей! А между тмъ она была еще у друзей, у своей доброй, старой Стины, которая приняла ее вчера съ радостными слезами и не могла опомниться отъ счастья и скорби при этомъ неожиданномъ посщеніи,-- у этого молодца Іохена, честное лицо котораго мелькало такъ привтливо въ воспоминаніяхъ веселыхъ игръ ея молодости;-- какою же одинокою будетъ она чувствовать себя тамъ на чужбин! Не будутъ ли смотрть на нее и обращаться съ ней, какъ съ искательницей приключеній? И можетъ ли она требовать инаго? Не все ли говоритъ противъ нея? Можетъ ли она разсказать всмъ или хотя бы только одному человку свою грустную исторію?
Томительное безпокойство повлекло ее съ ея мста въ сосднюю комнату къ окну. Между верхушками сосднихъ домовъ и блыми дюнами мелькала большая полоса синяго моря, а надъ нимъ сверкающій парусъ. Это была свжая, яркая картина, вставленная въ раму низенькаго окошечка. Цецилія смотрла на нее тми глазами, какими она привыкла смотрть на природу; а потомъ она думала о томъ, что эта водная пустыня съ одинокимъ кораблемъ, несущимся по безлюдному пути въ неизвстную даль, была страшной, безжалостной дйствительностью для нея, для ея ребенка.
Голова ея опустилась на руку; она не слыхала шороха за дверями и взглянула тогда только, когда дверь раствори насъ и въ комнату вошла Стина съ робкимъ пытливымъ взоромъ, съ радостно-смущеннымъ выраженіемъ на покраснвшемъ отъ слезъ лиц,-- взошла и оглянулась на кого-то, стоявшаго позади нея. Цецилія вздрогнула отъ какого-то предчувствія, у ней прилила кровь къ сердцу. Кто же могла быть эта темная фигура въ коридор, какъ не тотъ, по комъ она такъ безмрно тосковала, чьего прибытія ждала съ такой же надеждой и любовью, съ какими врующій ждетъ чуда.-- И онъ былъ тутъ, потому-что любилъ ее; а все-таки, все-таки! этого не могло, этому не слдовало быть; и ея полуоткрытыя руки опять опустились и отвчали на пожатіе его рукъ только трепетомъ.
– - Гд Гретхенъ?
Они подошли къ постели малютки; добрая Стина уже опередила ихъ. Блдныя щечки раскраснлись, сильне дрожали ручки; боязливый взоръ Цециліи говорилъ то, что она высказала дрожащими устами только въ сосдней комнат: "Если она умретъ, я убила ее".
– - Она не умретъ, возразилъ Готтгольдъ;-- но и ты не ршайся ни на какія насильственныя мры; перестань бороться одна, не отвергай моей помощи, какъ ты это до сихъ поръ длала.
– - Для того чтобъ увлечь тебя, тебя невиноватаго въ этомъ несчастіи, въ погибель! я и такъ уже слишкомъ много это длала, но продолжать это -- никогда!
– - Что называешь ты продолжать, Цецилія? Я люблю тебя -- этимъ все сказано, этимъ оба наши существованія заключены въ одинъ и тотъ же кругъ. Что могла бы ты вынести, чего я не вынесъ бы съ тобою? да и не стало ли самое твое прошлое моимъ? не всегда ли оно было моимъ? не жило ли все это постоянно въ душ моей въ вид какого-то робкаго, неяснаго предчувствія и не набрасывало ли оно мн завсу на самую свтлую жизнь? Да, Цецилія,-- обдумавъ это, я долженъ сказать: Слава Богу! слава Богу, что завса разорвана, что жизнь лежитъ передо мною, какова она есть, хотя бы даже всевозможныя затрудненія и препятствія и грозили вполн преградить намъ дорогу. Мы побдимъ ихъ. Если я когда либо въ этомъ сомнвался, то теперь уже не сомнваюсь,-- теперь, когда ты возвращена мн.