Профессия
Шрифт:
Потом я снова обнимаю ее, но это уже совсем другие объятия. Ее тело – уже мое тело, ее дыхание – уже мое дыхание, ее сердце – уже мое сердце...
– Хорошо, что ты приехала в Москву из своей Молдовы и дождалась меня здесь, – говорю я.
Она вдруг приподнимается на локте и заглядывает мне в лицо.
– Мистер частный детектив, откуда у вас такая информация?
– О чем?
– О том, откуда я приехала.
– Читаю по твоей солнечной коже. Не угадал?
– И что вы еще обо мне угадали?
– Остальное – познается практически, – выкручиваюсь я.
19. ВИШНИ
Утром она исчезает. У нее – обычный рабочий день. А я остаюсь один и никак не могу вернуться мыслями к делу Прохорова. Мысли рассеиваются. Сознание вдруг наполняется чем-то легким, невесомым, по-весеннему ароматным и солнечным. Если мысли складываются из слов-понятий, но вполне объяснимо, почему мысли закончились: слова рассыпались на солнечные блики.
Это любовь. Абсолютно уникальная любовь.
Абсолютная любовь.
Меня выплескивает в город, где все движется быстрее и радостнее. Кажется, весь мир переполнен осязаемым, весенним, благоухающим счастьем. И меня – волной этого счастья – заносит в компанию Семакова. Я представляюсь репортером агентства новостей и спрашиваю Эдиту Валерьевну. Не потребовав предъявить удостоверение, секретарша проводит меня к кабинету Эдиты. Мне чудится, что все вокруг поглощены, как и я, своим счастьем и не хотят отвлекаться в мою сторону.
Эдита тоже не отвлекается. Она делает мне пальцем знак «Тссссс!» и кивает на диванчик для посетителей в углу кабинета, а сама продолжает говорить по мобильному телефону. Потом, не прерывая разговор, поднимается из-за стола и, повернувшись ко мне спиной, подходит к окну.
За окнами разливается солнце. Она говорит что-то быстро, четко, приводя какие-то цифры. Эдита – высокая, с длинными гладким черными волосами. Она острая. У нее тонкие, острые черты лица, острые локти. Но в этой своей остроте и четкости цифр она безумно мила. Теперь она стоит ко мне в профиль, и я разглядываю ее фигуру, обтянутую коротким темным платьем с высоким воротником. На плечи накинут то ли шарф, то ли платок серо-синего цвета. Разговор между тем становится более понятным. Теперь речь идет о выпуске серии новых антиаллергических препаратов, широко разрекламированных в средствах массовой информации перед летним сезоном бесконечной аллергии. Она отвечает на вопросы, постукивая ногтями по стеклу, словно приглашает кого-то снизу подняться на четвертый этаж.
Наконец, захлопывает телефон и оборачивается ко мне.
– Вот, ваши конкуренты жаждут горячих новостей. Здравствуйте, господин...
– Илья Бартенев, частный детектив.
И вдруг, даже в своей всепоглощающей радости, я замечаю, что лицо у Эдиты совсем не радостное.
– Но мне сказали, что вы...
– Я не хотел оглашать свою должность в коридорах компании.
– По поводу?
Она не садится на свое место, а продолжает стоять у окна и смотреть на меня. И на фоне окна кажется еще тоньше и острее, чем есть.
– По поводу убийства Виталия Прохорова.
– Чем я могу помочь?
Она спрашивает это спокойно. Но голос заметно ломается.
– Почему вы спрашиваете об этом? Я не знала его при жизни. Вообще не знала.
И моя весенняя радость мгновенно меркнет. Так, словно из весеннего дня я попадаю в полосу бесконечного, серого, непроглядного дождя. И я... попадаю в эту полосу случайно – совершенно случайно, иду сквозь дождь, как по туннелю, и понимаю только одно: он не приведет к свету. Я уже не вернусь в тот солнечный день, из которого пришел. Этот день уже никогда не будет прежним.
– Эдита Валерьевна, в момент убийства Прохоров был не один. Рядом с ним находился его друг, Олег Сотник. Вы знакомы с этим человеком?
– Нет.
– Никогда не встречались?
– Никогда.
– Курить у вас можно?
– Курите.
Я закуриваю.
– Эдита... я не из милиции, – говорю ей внятно. – Я расследую это дело не для того, чтобы сообщить результаты правоохранительным органам. Вы это понимаете?
– Меня не интересует, кто вам платит.
– Хорошо, скажу иначе: у вас нет необходимости врать мне. По словам Сотника, вы не только знакомы, но даже были любовниками.
Она медленно садится.
– Это для него... это расследование?
– Нет.
– А для кого?
– Я не имею права разглашать эту информацию.
Она кивает самой себе и говорит абсолютно неожиданно:
– Мне сегодня приснилось, что я рву вишни... с ветки. И красный сок течет по рукам. Такого никогда не было со мной наяву. Но этот сон – к стыду...
– Вам стыдно?
– Не то чтобы стыдно... А очень гадко. Я надеялась, что никто никогда не придет ко мне с такими вот... вопросами.
Она снова стучит длинными острыми ногтями по полированной поверхности стола. Выцарапывает свою истину.
– Что было наяву, Эдита?
– Наяву... было очень много всего. Если вы... хоть когда-нибудь кого-то любили... Не знаю, как объяснить это мужчине, – она дергает плечами. – Мы познакомились, когда он только приехал в Москву. У него горели глаза и совсем не было денег. Не то, что на собственный бизнес, даже на вход в ночной клуб. Я брала деньги у отца и отдавала ему. Потом продала машину. Потом отец догадался – мы много спорили, но в конце концов он сдался, сказал мне, что я помешалась, и он бессилен открыть мне глаза, что остается только ждать, пока это помешательство пройдет.
Потом бизнес Олега, организованный на мои деньги, стал приносить доход. Я перестала быть ему нужна – начались измены, ссоры, провокации. Он сказал мне:
– Ты всего лишь богатая телка с упругими титьками. Ты мне надоела. Я не хочу тебя больше! Когда же ты поймешь это?
Я поняла. Мы порвали отношения. Я ушла в работу, пытаясь хоть как-то загладить свою вину перед отцом. Читала об успехах Сотника в Интернете и рыдала, закрывшись в офисе. Потом... постепенно... стало легче. Не настолько, конечно, чтобы я вышла замуж за другого или просто завела новый роман, но я – по крайней мере – перестала жить новостями о его жизни. Прошло пять лет.