Прокламация и подсолнух
Шрифт:
– Ах, ты, скотина!
Мальчишка взвился, как подброшенный, и с размаху перетянул пьяного нагайкой. Тот дернулся, ворочаясь на столе и урча, как медведь.
– М-меня... Бить?! Ах, м-мать твою в гр-рызло р-распротак!..
– Пошел вон! – попытался вмешаться фельдфебель.
– Нет, ты погоди! – отпихнул его пьяный, вставая и ударяя себя в грудь. – Эт-то что за растакая вошь, в бога душу?..
– Вот тебе за вошь! – заорал взбешенный мальчишка и замахнулся вторично.
Влах взвыл и неожиданно ловко сгреб его за руку. Дворянчик трепыхнулся, фельдфебель заорал, бросаясь на помощь, солдаты тоже попрыгали с коней, но пьянчуга с ревом оторвал легонького противника от земли и швырнул в соседние столы. Бросился следом, по дороге столкнулся
– Куда?! Стой! Карау...
Вопль оборвался – усач пнул его в челюсть и кошачьим прыжком сиганул к колодцу. Граничары бросились, но на пути оказалась телега, а слуга не поспел ухватить пистолет, и усач уложил его одним ударом. Схватил поводья липпициана, крутнул коня на месте.
– Моя лошадь! – вскрикнул мальчишка. – Стой, сволочь!
– Стреляй! – заорал фельдфебель, выхватывая пистолет. Дворянчик ахнул, раскидал всех, повис на его руке.
– Нет! Моя лошадь!
Усач хлестнул гнедого поводьями по шее, ударил пятками изо всех сил. Конь вздыбился, взвизгнул от злости и сделал великолепную лансаду [55] , едва не попав задними ногами по солдатам. Отбил еще раз, рванулся и почти с места махнул через высоченный плетень. Кто-то успел выстрелить вслед, но промазал. Двое верховых хотели прыгнуть тоже, но первая лошадь зацепилась, повалив плетень, граничар слетел, конь покатился кубарем. Второй осадил коня, развернул на месте, поскакал через калитку. Фельдфебель и оставшиеся двое расхватали перепуганных лошадей, кинулись в погоню, но летящий полным галопом гнедой успел оторваться далеко и круто забирал к дороге через луг.
55
Лансада – элемент высшей школы верховой езды, прыжок лошади вперед с сильного толчка задними ногами.
– Догнать! – бессильно орал фельдфебель, размахивая пистолетом. – Поймать! Запорю! Стреляйте, черти, стреляйте!
Мальчишка с криком растолкал крестьян, вскочил на лошадку слуги, помчался следом. Слуга бестолково пометался у калитки, хватаясь то за ушибленную челюсть, то за руки окружающих с мольбами дать ему лошадь, потом плюнул и побежал бегом за всадниками, причитая, что деточка непременно убьется.
Трактирщик мрачно поглядел на пьянчугу, из-за которого все началось.
– Эй, ты! А ты часом не с ним ли?
– Ш-што, мать твою? – очень натурально нетрезвым тоном удивился влах, сгребая ближайший уцелевший кувшин. – С-с кем я?..
Трактирщик поморщился и сделал знак вышибалам спровадить его со двора подальше. Влах заорал, попытался сопротивляться, но получил пару увесистых тычков и остался сидеть прямо на дороге за калиткой, икая и возмущенно жестикулируя.
А погоня тем временем набирала скорость. Разбойник летел далеко впереди, граничары растянулись по всей дороге, а последним настегивал лошадь бедняга-дворянчик. Когда пошли скалы, фельдфебель взвыл и наддал, выжимая из своего коня последние силы, опередил троих подчиненных. Мелькали повороты, кусты и скалы, дорога стремительно забирала вверх, и гнедой, несмотря на благородные крови, начал потихоньку сдавать. Кони же граничар лишь чуть замокрели шкурами и обрели второе дыхание.
На развилке дороги разбойник осадил гнедого, крутанул, зажимая поводья в зубах. Полез в ольстры, торопливо вытащил пистолеты и хмыкнул, убедившись, что они заряжены.
Вопящего фельдфебеля вынесло из седла, он ляпнулся на дорогу. Рядовой граничар завалился от выстрела, неловко повис сбоку. Конь его испуганно прянул в сторону и понесся, лягая воздух. Оставшиеся двое круто затормозили у упавшего фельдфебеля, один спешился, приподнял голову раненого.
– Чего вы ждете? – вскрикнул дворянский мальчишка, крутя несчастную лошадку, по уши покрывшуюся пеной от скачки. – Он украл мою лошадь!
– Да и черт с тобой и твоей лошадью! – огрызнулся граничар. – Нам жить охота, у нас раненые, а у этого усатого дьявола, оказывается, оружие есть!
– Ах вы... – мальчишка задохнулся от возмущения. – Да я на вас пожалуюсь!
– Да стой ты! Не дай Бог – догонишь, жаловаться разве апостолу Петру придется!
– Трусы! – крикнул мальчишка. – Вы еще пожалеете!..
И рванул в гору за гнедым, нещадно понукая усталую лошадку. Граничары переглянулись.
– Убьет мальца, – нерешительно заметил один. Второй пожал плечами.
– Сам виноват, зачем отвлек нас? А спросят – скажем, что обогнал он нас раньше.
А Штефан оглянулся за поворотом, убедился, что граничары за ним не следуют, и вздохнул с облегчением, разжимая руку на рукояти пистолета. В душе он был почти рад, что не решился стрелять в спины, хотя руки чесались. Подумал – и тотчас сосредоточился на более насущной задаче: как догнать гнедого или хотя бы приблизиться к Йоргу на расстояние оклика. Кони пандуров изрядно устали за долгий перегон от границы, и Штефан ужасно беспокоился, как бы не запалился [56] его драгоценный гнедой, и догадался ли Йоргу прихватить нож, что подкинул ему Мороя. В крайнем случае, там оставался еще и Гицэ, и пока граничары доберутся до указанного Штефаном Морое трансильванского поместья его однокурсника из Термилака, эти двое уж успеют что-нибудь сообразить...
56
Запалить – загнать, надорвать коня.
– 4 -
Край наброшенного плаща съехал на лицо, и Штефан без особого раздражения сдвинул в сторону плотную ткань. Фатьма тихонько фыркнула над головой и примерилась щелкнуть его по носу, но он перехватил ее руку и по-хозяйски положил себе на плечо. Сегодня можно все – сегодня он сделал по-настоящему хорошее дело, и нечего над ним смеяться и называть мальчишкой! Вон Йоргу сидит, целый и невредимый, и Мороя с Гицэ добрались благополучно и уплетают теперь мамалыгу, и все, даже старый Григор, смотрят на Штефана с изрядным уважением. И Фатьма сама к нему подсела без обычных насмешек. Вот и нечего начинать!
Штефан вздохнул: жалко, конечно, что на сто кругов уже обсудили все случившееся, и наверное, это обычное дело, о котором не стоит много говорить, но все-таки приятно было слушать снова и снова рассказ о собственном приключении. Успешном приключении! Это тебе не корову красить и даже не забраться на спор по стене старого здания Академии до самого окошка дортуара в грозу так, чтобы дежурные ничего не заметили.
По спине пробежал озноб от нехороших воспоминаний: были ведь и другие... приключения. Вполовину не такие забавные. Сколько угодно убеждай себя, что защищался, но двоих убитых не забудешь! Пусть и разбойники. Кошмары, правда, Штефана потом не мучили, хотя спать он какое-то время опасался. Но ведь если бы не убил он – убили бы его... И вообще – на войне убивают, он это всегда знал, не зря же в военной академии учился!
А потом был еще тот боярин. Здесь, конечно, чистейшая случайность, но ведь нельзя сказать, чтобы он совсем не за дело получил!.. Нет, каяться на исповеди за обидчика сестры Макарки Штефан точно не собирался. Но и вспоминать не любил.
Хорошо священникам рассуждать – они не воюют! Хотя полковые священники вон вовсю... Русские приятели дядьки рассказывали, как их батюшки полки в атаку поднимали. И монастыри во все века были самолучшими оборонительными укреплениями.
Зато сегодня все по-другому. Все-таки Штефан спас человека. Товарища, причем старшего.