Противостояние. Том II
Шрифт:
— У меня есть ты и мама Люси, с кем я могу говорить.
— Да, конечно…
— Но это не навсегда! — с силой произнес мальчик. — Не навсегда, если ты только не поговоришь с Фрэнни! Поговори с Фрэнни! Поговори с Фрэнни!
— Про Надин?
— Нет!
— А про кого? Про тебя?
Голос Лео стал еще более пронзительным:
— Это все записано! Ты знаешь! Фрошги знает! Поговори с Фрэнни!
— Но комитет…
— Не надо комитета! Комитет тебе не поможет, он не поможет никому. Это старый способ. Он смеется над вашим комитетом, потому что
Лео с силой бросил шарик вниз — ТУК! Тот подпрыгнул выше его головы и укатился прочь. Ларри следил за ним с пересохшим ртом, сердце его противно дергалось в груди.
— Я уронил шарик, — сказал Лео и побежал за ним.
Ларри проводил его взглядом.
«Фрэнни», — подумал он.
Они сидели вдвоем на краю оркестровой площадки, болтая ногами. До темноты оставался еще час, и несколько людей гуляли по парку, некоторые — держась за руки. Час ребятишек, он же и час любовников, отвлеченно подумала Фрэн. Ларри как раз закончил пересказывать ей все, что говорил Лео в своем трансе, и теперь ее мысли крутились вокруг этого.
— Итак, что ты думаешь обо всем этом? — спросил Ларри.
— Сама не знаю, — тихо сказала она. — Разве что мне не нравятся все те вещи, которые с нами происходят. Сны, похожие на ясновидение. Старуха, на какое-то время ставшая гласом Божьим, а потом ушедшая невесть куда. Теперь еще маленький мальчик — по всей видимости, телепат. Это похоже на жизнь в какой-то сказке. Порой я думаю, что супергрипп оставил нас в живых, но свел всех с ума.
— Он сказал, что я должен поговорить с тобой. Что я и делаю.
Она промолчала.
— Ну, — сказал Ларри, — если тебе что-нибудь придет в голову…
— Записано, — тихонько произнесла Фрэнни. — Он был прав, этот малыш. Я думаю, здесь таится корень всей проблемы. Если бы я не была такой глупой, такой тщеславной и не стала бы все это записывать… ох, черт бы меня побрал!
Ларри ошеломленно уставился на нее.
— О чем ты?
— Это Гарольд, — сказала она. — И я боюсь. Я ничего не говорила Стю. Мне было стыдно. Вести дневник было таким идиотизмом… а Стю теперь… ему явно нравится Гарольд… всем в Свободной Зоне нравится Гарольд, включая и тебя. — Она издала смешок, прозвучавший сдавленно из-за подступивших к горлу рыданий. — В конце концов, он был твоим… твоим духовным вождем на пути сюда, верно?
— Я что-то не очень улавливаю, — медленно произнес Ларри. — Ты можешь сказать мне, чего ты боишься?
— В том-то вся проблема — на самом деле я не знаю. — Она подняла на него мокрые от слез глаза. — Пожалуй, я расскажу тебе все, что смогу, Ларри. Мне нужно поговорить с кем-то. Ей-богу, я уже не могу держать это все в себе, а Стю… Быть может, Стю не тот человек, которому нужно это услышать. По крайней мере первому.
— Давай, Фрэнни. Выкладывай.
И она рассказала ему все, начиная с того дня в июне, когда Гарольд подъехал к ее дому в Оганкуите на «кадиллаке» Роя Браннигана. Пока она говорила, последний яркий луч света превратился в синеватую тень. Влюбленные в парке начали расходиться. В небе засветился тонкий ободок месяца. В окнах высокого жилого дома на дальней стороне Каньон-Бульвара зажглось несколько газовых ламп. Она рассказала ему про надпись
Наконец он сказал:
— Насколько ты уверена в отпечатке? Ты сама не сомневаешься, что это отпечаток Гарольда?
Она колебалась лишь мгновение.
— В тот момент, когда я увидела его, я сразу поняла, что это отпечаток Гарольда.
— Тот сарай, на котором он вывел надпись, — сказал Ларри. — Помнишь вечер, когда я впервые пришел к тебе и сказал, что побывал там? И что Гарольд нацарапал свои инициалы на балке, поддерживающей крышу?
— Да.
— Там были не только его инициалы. Твои тоже. Внутри сердечка. Как обычно делают влюбленные мальчишки на крышке школьной парты.
Она прижала ладони к глазам, вытерла их и хрипло выдавила:
— Какой ужас.
— Ты не можешь отвечать за поступки Гарольда, детка. — Он взял ее руки в свои и крепко сжал их, пристально глядя ей в глаза. — Поверь мне, где-где, а тут я, как бывший слюнтяй, лгун и ничтожный хвастун, большой спец. Не вини себя в этом. Потому что если станешь винить себя… — Он сжал ее руки так сильно, что ей стало больно, но взгляд его оставался мягким. — Если станешь, то действительно сойдешь с ума. Тут не знаешь, как со своими проблемами справиться, не говоря уже о чужих.
Он отпустил ее руки, и некоторое время они молчали.
— Ты полагаешь, у Гарольда такой зуб на Стю, что он может вынашивать планы убить его? — наконец спросил он. — Думаешь, дело зашло так далеко?
— Да, — сказала она. — Я действительно думаю, что это возможно. И быть может, весь комитет. Но я не знаю, что…
Его рука опустилась на ее плечо и крепко стиснула его, заставив замолчать. В темноте его облик изменился, глаза расширились, губы что-то беззвучно шептали.
— Ларри? Что…
— Когда он спустился вниз… — пробормотал Ларри. — Он спустился вниз взять штопор или еще что-то.
— Что?
Он повернулся к ней так медленно, словно голова у него сидела на ржавом шарнире.
— Ты знаешь, — произнес он, — может статься, и есть способ выяснить все разом. Я не могу гарантировать, поскольку сам не заглядывал в тетрадь, но… В этом есть большой резон… Гарольд читает твой дневник и не только узнает что-то, но и его осеняет идея. Черт, в нем могла взыграть зависть, что тебе это пришло в голову первой. Разве все знаменитые писатели не вели дневники?
— Ты хочешь сказать, что Гарольд ведет дневник?
— В тот день, когда я пришел к нему с вином, он спустился в подвал, а я осматривал его гостиную. Он говорил, что хочет достать кожаную мебель, и я пытался представить себе, как это будет выглядеть. И в каминной кладке я заметил качающийся камень…
— ДА! — выкрикнула она с такой силой, что он вздрогнул. — В тот день, когда я забралась туда… и приходила Надин Кросс… Я присела на камин… И я помню качающийся кирпич. — Она снова взглянула на Ларри. — Ну вот, опять. Словно кто-то взял нас за руку и подвел к этому…