Пурга в ночи
Шрифт:
Четвертые сутки нартовый отряд, как Август Мартынович называл свой караван, двигался по речной долине. Ново-Мариинск остался далеко позади. Пока путешествие проходило спокойно и погода стояла тихая, Август Мартынович оглянулся на караван. Следом шли упряжки Парфентьева, Ульвургына и других.
— Какомэй! — привлек внимание Берзина возглас Оттыргина.
— Ты что, Отты? — спросил Август Мартынович.
— Большой ветер будет, большой снег упадет… — Оттыргин указывал рукой влево, где на фоне белесо-синего неба фиолетовыми изломами тянулся горный хребет. Встревожились и другие каюры.
— Большой ветер будет, — повторил Оттыргин, и тут только Берзин обратил внимание на темные тучи. Они быстро ползли из-за сопок. Небо чернело, и уже потянул сбоку ветерок, неся холод. Сухое, неприятное, вызывающее тревогу шуршание наполнило воздух. По насту поползла поземка, еще робкая, малосильная. Полупрозрачные косицы снежной пыли вскидывались, но тут же рассыпались, припадали к насту.
— Пурга идет! — закричал со своей нарты Галицкий.
Оттыргин быстрее погнал упряжку. Он торопился к речному берегу. За ним двинулись остальные, а пурга как бы хотела им помешать. Она уже взметала ввысь белые гривы: казалось, что снега вспыхнули белым огнем.
Берзин уже ничего не мог различить. Снежная пелена застилала воздух. Упряжки бежали в белой мгле. Снег больно хлестал. Лицо, лоб стало ломить от холода и снега. Август Мартынович затянул капюшон, оставив лишь отверстие для глаз. Он крепко уцепился за нарту, чтобы не вылететь. Неожиданно они провалились. У Августа Мартыновича захватило дух, но он ухватился за баран и не упал. Нарта нырнула с берега в сугроб и остановилась.
Около сгрудились едва различимые в снежному вихре другие упряжки. Каюры перекрикивались. Собаки улеглись на снег. Их быстро засыпало. К Берзину подошли Галицкий, Мохов и Куркутский.
Каюры тем временем строили убежище. Выбрав место, они быстро и ловко вырезали снег большими кирпичами и укладывали их так, как укладывает каменщик. Росли снежные стены. Пурга мешала строителям и помогала им, забивая щели между кирпичами. Стены становились гладкими.
Берзин потерял представление о времени. Мальсагов, Куркутский и Мохов помогали каюрам. Галицкий и Берзин сидели на нарте. Их постепенно превращало в сугроб. Подбежал Куркутский:
— Двигайтесь, больше движений! Не разрешайте себе замерзнуть.
Август Мартынович заставил себя шевелиться и потянул за собой Галицкого. Порыв ветра ударил в них с таким остервенением, что Галицкий и Берзин не устояли на ногах. Их подхватили чьи-то руки и поволокли куда-то, заставили встать на четвереньки ползти. Берзин, ослепший, озябший, уставший, послушно все исполнял. Ему показалось, что он ко всему еще и оглох. Вой пурги стал глухим и далеким.
— Тут можно сидеть, — раздался рядом голос Куркутского.
Берзин открыл глаза и увидел, что он с товарищами в снежном укрытии. В руках Куркутского горела свечка. Снежные стены сверкали. Даже потолок был из снежных кирпичей. Его поддерживали доски из нарт и жерди, которые каюры везли с собой. На постройку дома пошли нарты. Оттыргин с Ульвургыном и Парфентьевым втаскивали в убежище узлы.
— А где же остальные каюры? — спросил Берзин.
— Все от пурги укрылись, — заверил его Куркутский. — Будем готовить чайпатык [12] , но прежде очистимся от снега.
12
Чайпатык — чай (чукот.).
Выколотили кухлянки. Пол устлали оленьими шкурами. Куркутский достал пузырь моржа, в котором хранился керосин, и заправил примус. Оттыргин набил большой чайник снегом. Скоро загудел примус, и в снежном домике стало тепло и уютно. У входа лежали вожаки упряжек и несколько собак. Они не ссорились, а, свернувшись калачиком, следили за людьми голодными глазами, ожидая своей порции. Остальные собаки были под снегом снаружи.
Скоро вскипел чай. Все пили его с наслаждением. Берзина начало лихорадить. Он боролся с ознобом. После двух больших кружек крепкого чая его стало клонить в сон, и Август Мартынович, отгоняя от себя мысль о том, что может заболеть, забрался в куколь и задремал. Последнее, что он слышал, слова Галицкого:
— К утру должна утихомириться седая ведьма.
«Это он о пурге», — думает Берзин, и на память приходит сказочка, которую он слышал от матери, когда еще жил в Цесисе. Ведьма из сказки была тоже седая. Старая, слабая, она хотела заманить к себе детей. Ею пугали ребятишек.
Берзин спит, а за снежной стеной бушует, ярится совсем не слабая пурга. Она не затихла ни к утру, ни к следующему вечеру и только на пятый день унеслась к океану. В дневнике Августа Мартыновича появилось всего три строчки: «31 декабря выехали. 1, 2 января были далеко от Ново-Мариинска, 3 января разыгралась пурга. Соорудили убежище. 4, 5, 6, 7 января пришлось выжидать и — снова в путь».
Убежище Берзина и его спутников так сильно занесло, что им пришлось пробивать в снегу туннель, чтобы выбраться наружу. Все вокруг, ослепительно сверкало. Удивительная тишина была в мире. Она заставляла людей говорить вполголоса и в изумлении осматриваться. Цветная радуга снежных алмазов. Оставалось лишь протянуть руку и взять их.
Август Мартынович чувствовал себя в сказочном мире. Сейчас выйдет Снегурочка или прекрасная принцесса с серыми глазами и повязкой Красного Креста на руке. Он тряхнул головой. Какая чепуха лезет! И поторопил спутников.
Мысль о принцессе в этой чистоте снега, прозрачности воздуха, голубизне неба напомнила ему о той черной жизни, которая встретит его в Усть-Белой и которую он должен уничтожить.
Опять понеслись упряжки. Качались, как лодки в бурю, на застругах нарты. То подгонял, то притормаживал собак остолом Оттыргин, а когда дорога становилась спокойной, однообразной, он начинал петь:
— Ои-о-о-о-о-и-и-и-о…
Это была бесконечная и вечная, как сама жизнь, песня, песня без слов, и она как бы сливалась с фиолетовыми вершинами сопок, цеплялась за края заструг и оставалась, а Оттыргин все тянул и тянул песню. Она не надоедала Берзину, не утомляла. Он задремал под нее. Восклицание каюра вернуло его к действительности. Берзин увидел впереди две яранги. Они одиноко стояли среди снежного безмолвия и казались покинутыми. Оттыргин осторожно подъехал. Снег вокруг яранг лежал гладкий и сверкающий. Собаки заволновались. Одна взвыла, но каюр прикрикнул на нее.