Пурга в ночи
Шрифт:
Многословность Маклярена удивила Бирича. Американцу не терпелось поскорее убраться из Ново-Мариинска туда, где было поспокойнее, К тому же торговля в Усть-Белой сулила большие возможности для барыша.
— Ваше мнение? — Бирича беспокоило молчание Лампе.
— Я с вами согласен. Стайн должен быть предупрежден, Маклярен возьмет две лучшие упряжки, чтобы быстрее доехать. Он их будет менять в пути.
Ново-Мариинск еще спал, когда Маклярен, ни кем не замеченный, покинул пост…
Утром жители Ново-Мариинска были взволнованы новой вестью. Революционный комитет приговорил коммерсанта Малкова к смертной казни, а все его товары и имущество объявлялись народным достоянием. Что это значило? Люди гадали, спорили, каждый доказывал свое, но точно никто ничего не знал. Новомариинцы поглядывали в сторону ревкома, но идти туда остерегались и жадными глазами провожали смельчаков, которые рискнули это сделать.
Тренев был очень расстроен, что его на заседание ревкома не пригласили. По дороге нагнал его Смирнов и весело сказал:
— Кажется у вас все меньше конкурентов становится, Иван Дмитриевич.
— Я не понимаю вас, — сухо отозвался Тренев, Ему не нравилось, что Смирнов стал сближаться с Мандриковым.
— Исчезнет Малков, исчезнет Бирич, Бесекерский, и, смотришь, вы с помощью ревкома останетесь единственным коммерсантом. Ха-ха-ха!
Кровь бросилась в лицо Треневу. Он знал, что его жажда стать богатым и влиятельным коммерсантом давно уже стала темой для насмешек, но прямо ему об этом никто не говорил.
— Только Караевых вам не переплюнуть, — похо хатывал Смирнов. Он спозаранку был навеселе, и ему очень хотелось поговорить. — Один братец к американцам в дружбу влез, другой ратует за Советы, а вот третий — сам по себе. Какая бы власть ни пришла, они с любой в ладах будут. — Смирнов уже не шутил. — Вам бы так устроиться, а? Или уже устроились? Ха-ха-ха! Вы совсем ревкомовцем стали.
Тренев уже не слушал Смирнова. Караевы заинтересовали его. Вот о ком он при случае скажет Мандрикову. Правда, против Караевых у него нет документов, фактов, но можно будет что-нибудь придумать. Надо все время о ком-то сообщать ревкому, чтобы казаться необходимым.
Следом за Треневым и Смирновым потянулись и многие новомариинцы. В помещении ревкома быстро стадо тесно, шумно, накурено. Все толпились у стены и читали постановление. В нем говорилось, что Берзин, Галицкий, Мальсагов, Куркутский и Мохов командируются Советом рабочих депутатов Анадырского края в села Усть-Белую и Марково для установления Советов и ликвидации представителей колчаковской власти. Им вменяется в обязанность произвести проверку наличия товаров в продовольственных складах, а в случае обнаружения злоупотребления или неподчинения власти Советов им предоставлено право увольнения или арестов с правом наказания, предусмотренным Революционным трибуналом, а также предоставлено право конфискации имущества и товаров у купцов-мародеров. Конфискованное имущество и товары объявить народным достоянием и присоединить их к народной продовольственной организации.
О Малкове нигде не было сказано, но все знали, что это постановление прежде всего касается его. На душе у коммерсантов было неспокойно. Бесекерский, последнее время редко выходивший из дому, прослышав о постановлении, счел лучшим посетить ревком. Его беспокоило, что он имел торговые дела с Малковым, и он опасался, как бы вина Малкова не задела и его.
По дороге он думал: Малков убил товарища ревкомовцев и поэтому они ему отомстят, но не последует ли за ним и наша очередь? Каждый из нас если не явный противник рабочей власти, но под определение купца-мародера подходит. Недаром же есть поговорка: «Не обманешь — не продашь».
Опираясь на трость, Бесекерский постоял в коридоре ревкома, послушал людей. То, что они говорили, заставило сильнее забиться сердце. У Исидора Осиповича был свой план. Как-нибудь пережить здесь зиму и бежать в чужие, спокойные края — в Англию, где никогда и ничто не изменяется. Россия уже большевистская, Анадырский уезд, вся Чукотка тоже станут большевистскими. В этом Бесекерский не сомневался.
Вначале он думал до весны быть ниже травы и тише воды и тщательно соблюдать все приказы. Показать, что он во всем с ними согласен, и завоевать их расположение, но в то же время делать это так, чтобы не бросалось в глаза новомариинцам. На всякий случай. А вдруг колчаковцы опять возьмут верх. Бирича, как и Тренева, он считал конченым человеком. Рано или поздно они погибнут. Себя Бесекерский хвалил за осторожную политику. Но вот и она не помогла. Жизнь вытащила его из дому и привела к дверям ревкома.
Люди входили и выходили. У всех был озабоченный, деловой вид. Бесекерский оказался у дверей и на секунду замешкался. Из них он должен выйти с уверенностью, что ревком не тронет его хотя бы до начала навигации. А там он сумеет оказаться подальше от этих снегов, которые становятся красными от крови. О своем счете в английском банке Бесекерский думал с надеждой. Воспоминание о нем придало Бесекерскому смелость, и он вошел в кабинет Мандрикова.
Здесь было накурено и шумно. Люди разбились группами, что-то обсуждали. Сразу говорило несколько человек. Мандриков был занят с Лампе. Бесекерский не ожидал увидеть американца. Чего ему тут надо? Ревкомовцы не осмелятся Свенсона тронуть, Так чего же он беспокоится! Бесекерский прислушался к их беседе. Американец спрашивал председателя ревкома:
— Имеет ли постановление ревкома какое-либо отношение к фирме Олафа Свенсона?
— Несомненно. — Лицо Мандрикова хранило следы бессонной ночи. У глаз залегла усталость, Михаил Сергеевич строго смотрел на Лампе. — Оно будет к вам применено, если вы нарушите наши порядки или не будете выполнять наши требования.
— О, фирма Свенсон всегда была лояльна к переменам власти, — не совсем удачно сказал Лампе и, поняв это, запыхтел. По его жирному лицу скатывались крупные капли пота, Мандриков сердито качнул головой:
— Лояльны… Пожалуй, это бывает выгодно.
— О, да! — опять оплошал Лампе.
Мандриков усмехнулся:
— Вот что, Лампе: желаете с нами жить лояльно, помогите нам в закупке продовольствия в Америке.
— Чем будете оплачивать? — Маленькие глазки американца жадно блеснули. Он почувствовал возможность наживы.
— Золотом, пушниной. — Ответ Мандрикова распалил торговца.
— Сколько продовольствия, какого? Я берусь поставить его вам. Гарантирую доставку с первым пароходом.
— Вот это лояльно. — Мандриков улыбнулся, но взгляд его не изменился. — Дети умирают от голода. — Мандриков отвел глаза. Он не мог спокойно смотреть на оплывшее лицо американца. Мандрикову хотелось выгнать Лампе, но он только встал, давая понять, что разговор окончен.
— Могу я послать радиограмму в Ном? — Лампа продолжал сидеть.
— Текст ее я должен знать. — Мандриков сверху смотрел на тучного Лампе. Несмотря на кажущуюся неповоротливость, Лампе быстро написал радиограмму и подвинул ее через стол Мандрикову. «В Анадыре советская власть, во главе которой стоят Мандриков и Берзин. Совет просит прислать продовольствие, которое будет оплачиваться золотом и пушниной…»