Пурга в ночи
Шрифт:
— Прав Август Мартынович, — тихо проговорил Титов. — Сейчас все улыбаются нам, а за спиной, наверное, кулаки трут.
— Правду говоришь, — Мальсагов вытянул вперед руки. — Почему чукчи бежали в одну ночь из поста? Почему? Кто-то сказал им плохое о ревкоме? Кто?
— Мы должны быть готовы ко всему. — Берзин, все еще не оправившись от недавнего кровотечения, говорил, не напрягая голоса. — Мы уедем пятеро. Вас мало останется. Надо поставить часовых на радиостанции.
— Эх, было бы у нас хоть два пулемета! — вздохнул Клещин и вспомнил, как он с Берзиным был в Приморье. — Великая вещь пулемет.
— От кого будешь ими защищаться? — недовольно, сказал Мандриков.
— Всякое может быть — вступился за Клещина Булат. — Всем коммерсантам мы не по вкусу, да я и американцам не верю.
— Лампе смирный, — засмеялся Мальсагов.
— В тихом омуте черти водятся, — напомнил Тиров пословицу.
— Что есть омут, черти? — Волтер не понял Титова. Мандриков ему пояснил.
— А пулеметы можно сделать, — неожиданно заявил Фесенко.
Все повернулись к нему. Игнат видел, что ему не верят.
— Честное слово, можно сделать.
— Из твоей?.. — деловито осведомился Гринчук. — Гороху больше ешь.
Все засмеялись.
— У нас есть десять автоматических ружей «Ремингтон». — Фесенко обиделся, что над ним смеются, но упрямо доказывал свое: — Чего зубы продаете? Можно сделать пулеметы!
— Тише, — попросил Берзин. — Его заинтересовали слова Фесенко. — Говори, Игнат.
Фесенко тряхнул своим чубом.
— Можно из этих ружей пулеметы сделать! Можно, мы с Волтером уже прикидывали. Кажется, получится!
— Если кажется, то перекрестись, — насмешливо посоветовал Гринчук. Он не верил в затею Фесенко.
— Ты будешь креститься тогда, когда тебя колчаковцы к стенке поставят пули глотать, — огрызнулся Фесенко.
Волтер, прислушавшись к спору, понял, о чем идет речь, и встал. Мешая русские и английские слова, он говорил:
— Фешенкофф… ай [9] … делать пу-пу-пу. — Он поднял руки. — Ошен хорошо пу-пу-пу… «Ремингтон»… есть вэри гуд!
Глаза Аренса, много повидавшие на своем веку, перебегали с одного члена ревкома на другого. Ему очень хотелось, чтобы они поверили в то, что сказал Фесенко и что он, Волтер, считает осуществимым. Будет очень трудно переделать автоматическое ружье в подобие пулемета, но это можно, и тогда его товарищи будут хорошо вооружены. Его товарищи. Аренс с любовью, гордостью и благодарностью смотрел на ревкомовцев. Все они такие разные, но все они очень близки ему, они его братья. Он, Волтер, делает с ними революцию в России, помогает установить царство свободы и счастье трудового народа. Аренс волнуется, но ревкомовцы уже согласны, улыбаются.
9
Ай — я (англ.).
— Так и делай, Аренс. — Мандриков похлопал его по плечу. — За какой срок ты справишься с работой?
Волтер прикидывает время, уверенно говорит:
— К весне все десять пулеметов будут готовы.
— О кэй! — Мандриков по-товарищески подмигивает Волтеру, но у самого неспокойно на сердце.
Уже прошло много времени. Пора бы Мохову к Оттыргину привести Струкова. Почему они задерживаются? И, чтобы скрыть свое беспокойство, он рассказывает о намерении Нины Георгиевны лечить больных чукчей.
— Золотое у нее сердце, — говорит Гринчук. — Не гнушается людьми.
— Чукчи не захотят у нее лечиться, — замечает Титов. — Они шаманом запуганы.
— Я помогу. — Куркутский после поединка с шаманом: готов снова ринуться в бой…
— Своих бы докторов из чукчей сделать, — мечтательно говорит Булат.
— Хватил, — усмехнулся Гринчук. — Они еще своего имени в святцах не читают.
— Будут, — с глубокой, убежденностью заговорил Мандриков и укорил Гринчука: — Какой ты революционер, если не веришь, что у чукчей свои доктора будут? Вот для того мы с тобой тут и находимся, чтобы чукчи не в святцах имя свое читали, а в книгах, которые напишут, в своих газетах, которые сами будут печатать. — Мандриков размечтался: — Города тут будут с высокими домами, и будут жить в них чукчи и сидеть за столами, и есть вилкой. Дороги по тундре пройдут, заводы в небо трубами уставятся, дета, в садах будут бегать, а сады зеленой листвой зашумят и…
Дверь распахнулась, и вошел Струков в сопровождении Мохова и Оттыргина. Ревкомовцы, увлеченные мечтой Мандрикова, вернулись к действительности, суровой и тяжелой. Струков держал в руках сумку. Он заметно волновался.
— Что случилось, товарищи? — начал он, но Гринчук оборвал его:
— Помолчи!
— Почему задержались? — спросил Мандриков Мохова.
— Подошли к амбулатории, а на дверях записка…
Мохов достал из кармана мятый клочок бумаги и протянул ее Мандрикову.
Михаил Сергеевич расправил и прочитал:
— «Ушел к Биричу. Если нужен, идите к нему. Струков».
— Что это значит? — Мандриков указал на клочок бумаги. — Зачем вы ходили к Биричу?
— Ночью у него был сердечный приступ. А утром я ходил больного проведать. Вот и оставил записку.
— Бирич здоров, как морж, — сказал Фесенко. — Я его вчера видел. Прогуливался.
— Сердце сдает неожиданно. — Струков был уже спокойнее. — Я, как врач, не мог отказать в помощи даже врагу, каким считаю Бирича.
Лжет, Берзина к этому выводу привели последние слова Струкова. Он слишком торопился убедить членов ревкома в необходимости посещения Бирича.
Обвинить Струкова в чем-нибудь Мандриков и его товарищи не могли, но у каждого зародилось сомнение в его искренности. Михаил Сергеевич вспомнил, все, что говорил Берзин о Струкове. Сейчас он чувствовал, как был прав Август. Мандрикову было тяжело отказаться от своей прежней позиции доверия к Струкову и его защиты — внешне это будет походить на признание своей ошибки, — но Михаил Сергеевич понимал, что был неправ. Ревкомовцы ждали.
— По соображениям политического характера, — Мандриков отчетливо и раздельно произносил каждое слово, — революционный комитет Анадырского Совета рабочих депутатов постановляет. — Михаил Сергеевич замолчал и взглянул на Берзина: «Не ошибусь, Август?», и, обратившись к Струкову, закончил: — Немедленно удалить вас из поста Ново-Мариинска на народные угольные шахты. Труд будет оплачиваться.
— Правильно! Нечего здесь воду мутить! — одобрили ревкомовцы. — Среди шахтеров пусть поживет, покажет, что он наш. Пусть шахтеров лечит, а не коммерсантов.
— К часу дня будьте на шахте, — добавил Мандриков. — У вас есть вопросы?
«Легко отделался», — подумал Струков.
— Какие у меня могут быть вопросы? Я, как большевик, подчиняюсь решению ревкома и, кроме того, считаю его правильным из-за сложившейся ситуации.
Со стороны казалось, что Струков совершенно искренен. У Мандрикова мелькнула жалостливая мысль: а не напрасно мы его подозреваем? Но он тут же прогнал ее и уже хотел предложить Струкову покинуть ревком, как тот сказал: