Пурга в ночи
Шрифт:
Михаил Сергеевич говорил торжественно. Его слова о долге северных большевиков всех взволновали. Закончил же он неожиданно:
— Всем оставшимся членам ревкома приказываю сегодня в двадцать два часа тридцать минут прибыть в мою квартиру для встречи Нового года!
Ревкомовцы оживились, послышались шутки. Кулиновский кричал:
— Как Новый год встречать? Катька Толстая в тюрьме, где водку брать будем?
— Выпустить ее на один день, — шутливо предложил Гринчук. — Без горилки какой Новый год? Да и похмелиться надо будет.
— Обойдемся без кабатчицы, — смеялся Мандриков. — У меня кое-что найдется. Приходите! Кроме жены, Нины Георгиевны и Наташи, у меня никого не будет. Женщины уже готовят закуску.
— Я приду! — закричал Булат.
— Я, и я… — один за другим повторяли Гринчук, Кулиновский.
— Разрешите и мне с вами? — попросился Тренев.
— Конечно, конечно.
Мандриков подумал о Смирнове. Вот бы кого он с удовольствием пригласил, но это будет неловко. А жаль. Смирнов ему нравился.
Выяснилось, что Клещин и Титов не смогут прийти. Первый из-за жены, которая Новый год встречает только дома, второму надо было дежурить на радиостанции. Мандриков заметил, что Волтер грустный стоит у окна. Мандриков подошел к нему:
— Так не опаздывать, Аренс. Ровно в двадцать два тридцать.
— О! — обрадовался матрос. — Я очень благодарен.
Мандриков пораньше пришел домой, чтобы помочь женщинам подготовиться к вечеру. Он был доволен и тем, что товарищи приняли его приглашение, и тем, что накануне Елена охотно согласилась на такую встречу Нового года. Он не знал, что это стоило ей больших усилий. Она чувствовала за собой вину и решила ее искупить. Предпраздничная суета, составление меню и приготовление закусок увлекли ее, прогнали скуку. Она весело болтала с Ниной Георгиевной, Наташей и Груней и встретила Мандрикова радостно.
— Не нужен ли вам кухонный мужик? — пошутил Михаил Сергеевич. — За стакан водки готов на любую работу.
Женщины засмеялись. Нина Георгиевна, бросив на Мандрикова взгляд, полный любви, быстро спрятала глаза. Елена схватила Михаила Сергеевича за руку:
— Тут ты будешь нам только мешать. Иди переоденься. Я тебе новую рубашку выгладила.
Нина Георгиевна проводила их Грустным взглядом. Михаил Сергеевич вошел в комнату и воскликнул:
— Кто это придумал?
В правом углу на подставке зеленела маленькая елочка. Пахучая, украшенная цветными бусами, бумажками, она придавала комнате праздничный вид.
— Тебе не нравится? — Елена уловила в голосе мужа осуждающие нотки.
Михаил Сергеевич действительно был против елки. Это же церковное. А он большевик. Как на елку посмотрят его товарищи? Надо ее выбросить, пока они не пришли, но, взглянув на Елену и не желая портить ей новогоднее настроение, он обнял ее:
— Молодец ты, Лена! Хорошо придумала. — Мандриков поцеловал ее. Как он ее любит!
— Ух, — Елена едва оторвалась от мужа. — Чуть не задохнулась.
Она стала еще красивее. Поправляя одной рукой волосы, другую Елена снимала с его плеча.
— Будем с тобой счастливы в Новом году. Очень счастливы. — Михаил Сергеевич снова обнял ее. Он верил, что будет так.
Ревкомовцы явились точно. Все они старательно побрились, причесались. Они принесли с собой запах крепкого одеколона и табака. В квартирке стало тесно. Поблескивающими глазами следили мужчины за принарядившимися женщинами. Все чувствовали себя неловко. Елена Дмитриевна старательно разыгрывала гостеприимную хозяйку, но гости не доставляли ей удовольствия.
Она с брезгливостью заметила несвежую рубашку Гринчука, обломанные ногти на больших узловатых пальцах Булата. В каждом Елена находила что-нибудь неприятное. Неужели я должна буду всю жизнь быть среди такого мужичья, сброда, думала она, с фальшивой улыбкой приветствуя гостей. Потом, когда кончится война и Михаил станет во всем уезде хозяином, я не пущу ни одного из этих хамов на порог своего дома, я отучу Михаила с ними водить Знакомство. Он поймет меня и согласится. Эти шахтеры, матросы нужны лишь сейчас, а потом их можно будет поставить на место и вести дружбу с порядочными людьми.
Она вспомнила, как встречала прошлый Новый год, и окружающее показалось еще хуже. А может быть, так будет всегда, — кольнула тревога. — Может быть, Михаил просто, неудачник, а она ему приписала какие-то романтические черты…
Гости все еще чувствовали себя связанно. Только Гринчук шумно ухаживал за Ниной Георгиевной, но она почти не слушала его. Нина Георгиевна незаметно наблюдала за Еленой.
— Наливайте свои стопки, стаканы, кружки, рюмки, — весело перечислял Мандриков. — Все, что перед вами стоит. Ты, Булат, поухаживай за Наташей. Ей рюмку вина можно выпить.
— Булат знает, как ухаживать за леди, — воскликнул он радостно и, не слушая возражений Наташи, наполнил ее рюмку.
Выждав, когда все налили вина, Михаил Сергеевич встал и заговорил, посматривая на часы:
— Приближается, дорогие товарищи, Новый год. Год тысяча девятьсот двадцатый, который…
Кто-то сильно забарабанил в окно.
— Пожар! Пожар! Мандриков! Пожар!
Все на мгновение оцепенели. Мандриков стоял с рюмкой в руке. С улицы донеслись тревожные крики. Снова забарабанили в окно, хлопнула дверь, и кто-то в кухне закричал:
— Копи горят!
Это был голос Еремеева. Ревкомовцы хватали шубы, кухлянки, полушубки, на ходу одевались и выбегали в морозную ночь. На востоке ярко полыхало зарево. В темноте слышались встревоженные голоса новомариинцев. Кто-то куда-то бежал. Скрипел снег.
— На копи! — крикнул Булат. — Скорее!
— Проверить оружие! — приказал Мандриков. — Держаться всем вместе!
Он взглянул в сторону копей. В густом мраке новогодней ночи огонь казался зловеще красным.
Глава пятая
Упряжки быстро неслись по снежной равнине. Наст был твердый, и собаки дружно тянули алык. Их лапы прочно упирались в снеговую корку, и бежать было легко. Август Мартынович, пряча лицо в пушистый воротник, ехал на передней нарте. Упряжку вел Оттыргин. Нарта время от времени наскакивала на крепкие заструги, и тогда полозья начинали скользить, Августа Мартыновича встряхивало. Это напоминало поездку на шлюпке по Рижскому взморью, когда неожиданно крупная волна ударяла в днище и руки сами хватались за борт, На больших застругах могла перевернуться и нарта, но Оттыргин вовремя соскакивал, придерживая нарту за баран, она выпрямлялась, и каюр снова оказывался впереди Берзина.