Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
– Ты упрямо возвращаешься к нему, – нахмурился Берт. – Чем вызвано такое неравнодушие с твоей стороны?
– Удобный пример для аналогии. Ты знаешь его достаточно, чтобы провести параллели с иными ситуациями.
Берт задумался. Больше по привычке, и даже нахмурился, имитируя интенсивную мозговую работу. После долгих ленивых раздумий спросил:
– А с нашим разговором он как связан?
– Структуре, взрастившей его, оказалось очень непросто избавиться от него, когда она перестала в нем нуждаться. Правда, европейское общество слишком терпимо к бесполезным кадрам. Они, эти перестарки там, очень не хотят подвинуться и уступить место чему-то новому, прикрываясь странными теориями об опыте, проверенности и прочей дряни. Здесь народ попроще будет. А наш блистательно посредственный новый глава — в особенности.
Берт
– Да-да, знаю. Звучит странно. – Горрен пожал плечами, отошел от окна, прошелся по комнате, останавливаясь у голографий. – Но признай, когда мы говорим об изобретательности, утонченности, нестандартных решениях, мы в последнюю очередь готовы привести в пример Дейкстра.
– С нестандартными решениями вообще сложно, – согласился Берт.
– О да, – тяжело вздохнув, подтвердил Горрен.
Берт покосился на него; он словно расслышал в этом вздохе: «Именно поэтому меня и ценят так высоко, именно поэтому я и остался на плаву. Но именно поэтому со мной и предпочитают не иметь дел на постоянной основе». В скромности Горрену Дагу не откажешь.
Сев напротив Берта, с утомленным видом откинувшись назад, сцепив руки в замок и положив их на ноги, Горрен продолжил:
– С нестандартными решениями следовало бы обратиться к Тессе Вёйдерс, к примеру. Она была восхитительна. Дерзка и изобретательна.
– И куда это ее привело?
– Как? – драматично округлил глаза Горрен. – В другой мегакорп, разумеется.
Берт мрачно посмотрел на него. В чем этому хамелеону не отказать, так это в осведомленности — ничего не попишешь – или догадливости. И разумеется, он упоенно следил за тонкостями мегаэкономических баталий, тем более это было увлекательное действо для людей, хотя бы немного посвященных в этот мир.
Что бы ни говорили эксперты, особенно из мирных, как бы они ни подсчитывали прибыли всех сторон, военные действия прибыльны только для избранных. В большинстве своем стороны здорово просчитываются, завязав — или позволив втянуть себя — в очередную войну. Что можно было проследить на примере «Эмни-», «Бито-» и пары других «Терр». Азиатские концерны отказались от попыток создать свои анклавы на территории Африки куда раньше, сообразив, что ситуация развивается совсем не так, как хотелось, и начали искать возможность подползти к будущему главе с повинной; американские — те исправно поставляли вооружение и закрывали глаза на участие собственных частных армий, до тех пор пока им исправно платили. Австралийские мегакорпы были поупрямей, спохватились, когда было совсем поздно. Дейкстра, придя к власти, первым делом объявил кое-какие их филиалы вне закона и парой актов национализировал все их имущество. Дело было сделано настолько тихо, что его и в австралийских-то СМИ не заметили, а уж они были способны устраивать грандиознейшие кампании в поддержку родных людей. Но Горрен не был бы собой, если бы не знал: Берт спросил у него и получил вместо ответа увлекательнейший рассказ о том, как за добрых восемь месяцев до инаугурации начались переговоры, как они обставлялись так, чтобы ни одна сволочь не заподозрила, о чем именно там переговаривают, как даже в правлениях о них знали двое-трое людей, не больше. Что переговоры велись одновременно с Дюмушелем и командой Дейкстра; Лиоско в известность никто не ставил, ибо «марионетка», по словам самих переговорщиков. Как настроения могли радикально измениться буквально в течение суток: в зависимости от каких-то незначительных обстоятельств представители австралийской стороны мигрировали от каменной самоуверенности до трусоватой почтительности. Как возрастали ставки: за время переговоров — они закончились через две недели после выборов, тогда же и были подписаны все протоколы, сами соглашения были утверждены Дейкстра в первые десять дней после инаугурации – сумма компенсации выросла в двадцать с небольшим раз.
– Она, кстати, выплачена уже на три восьмых, мой милый друг, – довольно щурился Горрен. – И обрати внимание, никто не пошел по миру. Ах, я боюсь предполагать глубину карманов у тех проказников. А ведь они уже готовы участвовать в конкурсах на разработку месторождений, дорогой Берт. Но это между нами.
У Берта даже рот приоткрылся от удивления.
– И им позволят?!
– А кто им запретит, – пожал плечами Горрен.
– Они… устроили
Горрен скорбно прикрыл глаза.
– Мой дорогой Берт, чем ты слушал? Я же сказал: было заключено соглашение. Ужасно, бесчеловечно, вопреки законам благородства и здравого смысла, но лигейский бюджет был пополнен значительно. Австралийские компании были достаточно разумны, чтобы не втягиваться в тот цирк всей своей тушей — ее из болота не вытащить. А пару-тройку щупалец ампутировать — они могут себе это позволить, все-таки не «Эмни-Терра», целиком ввязавшаяся в войну.
Берта заинтересовало скромное обстоятельство: переговоры проводились в обстановке полнейшей секретности, о них не разнюхали даже австралийские СМИ, которые, правду сказать, функционировали по совершенно иным законам, чем местные — демократия и прочие сотрясания воздуха, народ имеет право знать и так далее, доступ если не ко всем, то к большинству правительственных тайн; протоколы, очевидно, тоже циркулировали между совсем небольшим количеством людей, чтобы максимально оградить их от оглашения. Это все наверняка происходило на безопасном удалении от обеих столиц, опять же во имя секретности, все по той же причине. Откуда Горрен знал об этом?
И вместо ответа — тонкая, змеиная улыбка, многозначительно приподнятые брови и взгляд, самодовольно переведенный на ногти.
– Нифига себе, – с искренним уважением сказал Берт.
Горрен подмигнул ему и продолжил изучать ногти. «Пилочку бы еще достал, стервец», – мелькнуло в голове у Берта.
– Но как? – с любопытством спросил Берт.
– Дорогой мой, – сложив руки домиком — не очень свойственный ему жест, смотревшийся как-то неорганично, словно Горрен передразнивал кого-то — чинно начал он. – Осмелюсь заметить, что переговоры подобного рода не принесли бы популярности ни одной из участвующих в них сторон. Официантам и тем, наверное. И напрямую предлагать другой стороне: а давай-ка мы обсудим, как выкрутиться из этой жопы с минимальными потерями, – сам понимаешь, за такие вещи могут и канделябром огреть. Поэтому некоторым чинам внутри определенной структуры… – Горрен указал рукой несколько уровней иерархии, начиная сверху, и задержал руку где-то посередине, – причем желательно, как бы это сказать, с предельно гибкой психикой и либеральными отношениями с регламентом, если ты понимаешь, о чем я…
«Пройдохам, иным словом», – широко улыбнулся Берт в ответ.
Горрен ухмыльнулся и продолжил:
– Ты очень хорошо понимаешь. – Он подмигнул ему, изящно провел безымянным пальцем по правой брови. Мол, да, мы с тобой именно такие, но тем и привлекательны. – Им, таким интересным субъектам, и дается задание найти на другой стороне таких же интересных субъектов. И начинается подготовка. Пока дело дойдет до того, как главные шишки со всех заинтересованных сторон войдут в одно помещение или подключатся к одному каналу связи — и то, и другое, как ты понимаешь, должно быть максимально защищено — может пройти очень много времени.
– И сколько понадобилось тебе, чтобы эти крупные шишки засели за переговоры?
– Ах, я был ловок. Что-то около двух месяцев. Но я искал нужных людей на этажах, достаточно близких к вершине. И я все-таки показался Дейкстра очень полезным. Несмотря, – он криво усмехнулся, – на мои приятные отношения с некоторыми кукловодами того шута. Собственно, благодаря им.
Он посидел немного, и плутовская улыбка сначала стала натянутой, затем и вообще испарилась. Горрен мрачно смотрел перед собой и молчал.
Берт не рисковал его тревожить.
– Признаться… – продолжил Горрен и, перебив себя, спросил: – Я же могу рассчитывать на твое благоразумие? Ты ведь оставишь мои признания в этой комнате и не вознамеришься никому поведать?
Берту очень понравился выбор слова — благоразумие. Это могло быть связано с тем, что информация эта будет несомненно очень ощутимым ударом по благополучию — здоровью и жизни тоже — Горрена. Но это могло быть рассчитано и на то, чтобы воззвать к инстинкту самосохранения Берта. Мол, не будь дураком, не трепись об этом где попало, и твой язык останется при тебе. Он покивал. В чем-чем, а в этом Горрен был прав: Берт очень хорошо понимал цену молчания.