Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое
Шрифт:
Лиоско же проигрывал эту войну. Очевидно, он своим советникам доверял куда меньше. Был все так же говорлив, остроумен и щеголеват, охотно делал комплименты собеседникам, но все чаще переступал грань, отделявшую «приемлемо» от «удручающе». Кажется, этот тип был сам не рад, что ввязался в такую войну с таким противником. Недооценил народец Квентина Дейкстра, невесть почему решил, что тот не может быть гибким – и ошибся: Дейкстра быстро учился, и вскоре он мог противопоставлять кое-что метросексуальности Лиоско. Или вытаскивать его в такие области, где тот чувствовал себя неуверенно, сворачивать к темам, на которые Лиоско говорил невнятно. А иногда и просто игнорировать его, ставя в очень глупое положение. При
И все-таки это была незначительная война в ряду других столкновений. В Европе происходило многое, общественные настроения и намерения политиков менялись с головокружительной скоростью, и только красивыми речами едва ли можно было обеспечить себе успех. Дейкстра заручался поддержкой самых разных людей, и то же самое делал Лиоско. Дейкстра мог настоять на переговорах с комисией, министерством, премьер-министром и даже заключить какой-нибудь пакт, и буквально через три дня нечто схожее делал и Лиоско. Иногда инициатива принадлежала последнему, особенно если дело касалось мегакорпов – их руководители не особо скрывали, что предпочитают иметь дело с почтительным, нелюбопытным, не очень самостоятельным Лиоско. Но мало кто из вице-президентов мегакорпов отказывался от возможности провести пару-тройку часов в компании звездных политиков, пусть даже одним из них был скандальный Дейкстра. И счет снова сравнивался.
Правда, это все происходило вне Африки.
Берт был даже рад возможности наблюдать за этим воочию. Все-таки какими бы невероятными технологии ни были, они все еще не обеспечивали человеческим общением, возможностью спорить и сомневаться. Персональные компьютеры были оснащены невероятно развитыми алгоритмами сбора и анализа информации, могли делать очень точные дайджесты событий, но все еще были не в состоянии обеспечивать еще и контекстом – для этого по-прежнему нужны были человеческие способности. И Берт вытаскивал Иво Ленартса в бар и жаловался на идиотов из самых разных секторов, которые не в состоянии задавать толковые вопросы, а потом злятся, что не получают от него вменяемых ответов.
– Это же все, даже больше, чем все, можно прочитать там и там, – ворчал он. – Вот скажи, я что, не рассказывал в том очерке, что в той же Кении можно ставить большой и жирный крест на металлургии? Ну трудно было вчитаться: тут я только что не прокричал, что в округе почти полностью уничтожена инфраструктура, тут все выжжено засухой, средняя температура уже шестнадцать месяцев не опускается ниже плюс сорока, а крытые лагеря и купола над заводами разрушены вооруженными отрядами, которые настаивают, что они – «милиция». Эти идиоты что, слова такого не знают? Или вот это вот «которые настаивают» – оно что, значит что-то другое, а не то, что это не соответствует истине?
– А оно не соответствует истине? – мог спросить Иво.
– Да фиг его знает, если честно. Чтобы это проверить, нужно идти к этим шакалам, спрашивать у них. Ты что, думаешь, что я настолько смел, чтобы за-ради двух тысяч слов, которые хрен кто внимательно читать будет, я попрусь к этим вот чокнутым?
Иво замечал:
– Кстати, вот он и ответ.
– Хм, а ведь точно.
После паузы Иво спрашивал:
– Это действительно может оказаться так опасно?
– Я буду говорить только то, что слышал от полуграмотных, полуголодных и очень больных людей, прошедших по той территории километров этак триста, ладно? – Берт смотрел на Иво, словно чтобы убедиться, что тот ему верит. – Так вот. Цензоры это не пускали в статьи…
– Цензоры!
– Те еще уроды… а я с такими людьми говорил. Мне пары дней в дороге хватало вволю. Я за здорово живешь терял семь килограммов. За два дня! А они так неделями шли. Некоторые семьи откупались дочерями. Отдавали им, ну и деньги еще. Иногда это действовало, их пропускали дальше. Иногда – вырезали всю семью. Рассказывали разное. О паре командиров говорили, что те носят с собой мачете, которыми очень лихо пользуются. Никого не допускали точить их, только сами. А потом проверяли… вот на тех же девочках и проверяли. Я тут с одним типом общался, он говорил, что вроде как знает кого-то, и вот они разрабатывают новые типы орудия. Действуют по принципу то ли ультразвука, то ли гипер-ультразвука, хрен его знает. Если нужно, могу покопаться в своих записях, нужно? – Иво тряс головой, Берт понимающе хмыкал и продолжал: – Способны вскипятить мозг или определенную его часть. Если сдохнешь – твое счастье, потому что иначе просто превращаешься в буйного идиота. Или у тебя варится вживую твое сердце, к примеру. На ком его испытывали? … вот то-то и оно. И так далее. Эти идиоты не хотят слушать, считают, что это байки. Шут его знает, Иво, я сам иногда думаю. Честно говоря, я никогда не сталкивался с непосредственными свидетелями, а эти… бродяги… они верят во всякую дрянь, понимаешь?
– Это может быть на самом деле придумано? – осторожно спрашивал Иво.
– А почему нет? Один атаманишка хочет застращать соседей и рассказывает о том, как он страшен и ужасен, и народ верит. Другой атаманишка хочет обосрать своего давнего врага и рассказывает всякое дерьмо о нем, вроде гаремов из двенадцатилетних детей… хотя это может быть и правдой. Но этому тоже запросто верят. А сколько там правды и лжи – никто не проверяет, потому что проверять некому.
– Может, поэтому твоим байкам спецслужбы и не верят?
– А ты веришь? – неожиданно спрашивал Берт.
Иво Ленартс бормотал что-то невразумительное. Он смотрел на Берта Франка, которого вроде знал – но узнавал все меньше. Эту неопределенность ощущал и сам Берт. Они, кажется, были приятелями – давным-давно, когда Берт только и мечтал, что о спокойной пенсии, и все еще оставались ими. Берт упрямо отказывался признавать, что изменился – хотя бы потому, что видел слишком много, чтобы остаться прежним. Иво чувствовал себя все неуютней в его присутствии: как-то неловко было брюзжать на невысокую зарплату рядом с человеком, прошедшим столько дорог, – а больше он ничего предложить не мог. Берту же просто хотелось поговорить с толковым собеседником.
Правда, на такую невнятную реакцию не мог не реагировать и сам Берт.
– Я и сам себе не всегда верю, – тихо признавался он. – Ко мне позавчера одна дама подошла. Говорит: бла-бла, была на вашей свадьбе, бедняжка Альба. И я думаю: какая свадьба, какая Альба? Еле вспомнил. Как не со мной было. Может, и это было не со мной?
========== Часть 22 ==========
К неимоверному удовольствию Горрена Дага, Берт напомнил о себе не только старым приятелям по миссии, но и восторженному юноше Эйнору Дагу.
– Подумать только! Ягненок Эйнор! – заламывал руки Горрен. – А дядюшка? Ты откажешься от необходимости воспользоваться его гостеприимством? Да в тебе куда больше здравого смысла, чем я предполагал!
– До сих пор в ужасе вспоминаю его травяные чаи, – ежился Берт.
– Но преосвященный дядюшка Ильгейр все еще может оказаться нам полезным, – замечал Горрен.
– Да пусть его. – Берт кривился, рассеянно чесал затылок и, спохватившись, приглаживал взъерошенные волосы. – Ты и так пытаешься усидеть даже не на двух стульях. Оставь этот кому-нибудь другому.