Путь в Европу
Шрифт:
Евгений Ясин:
У меня все же остаются некоторые сомнения относительно стратегической безупречности словенской политики в отношении иностранного капитала. Вы отказались от его привлечения при проведении приватизации. Но это, насколько я знаю, сказалось на инвестиционной активности иностранного капитала в Словении – эта активность заметно слабее, чем в странах Балтии и Восточной Европы.
Вместе с тем в экономической литературе встречаются утверждения, что ваша ваучерная приватизация, при всем ее своеобразии, все же не стала очень уж мощным стимулом для появления эффективных собственников, ориентированных на развитие предприятий и их модернизацию. Как вы относитесь к таким утверждениям? Насколько оправданной оказалась ставка на недопущение в страну иностранного капитала?Андрей Бенедейчич:
«Отказались от привлечения», «недопущение» – это слишком сильно сказано. Российские промышленники из компании «Кокс», купившие в 2007 году крупный пакет акций нашей сталелитейной индустрии, с вами не согласятся. Да, мы очень осторожно относились и относимся к продаже наших предприятий иностранцам, но мы с самого начала принципиально от нее не отказывались.
Уже в 1992 году французской компании Renault был продан контрольный пакет акций словенского автозавода «Ревоз», который производил у нас автомобили марки Renault с начала 1970-х годов. В том же году была продана немецкой фирме
Я уже говорил, что в коммунистической Словении было немало конкурентоспособных предприятий с хорошей (и давней) международной репутацией. И, продав некоторые из них – например, завод по производству косметики «Златорог», купленный австрийцами, – мы стали замечать: одним из первых же шагов иностранного владельца становится ликвидация отдела развития, Research & Development (R&D). Но если так, то такие продажи попросту недальновидны. Неудивительно, что и наши политики тогда заговорили о том, что так делать нельзя, что это противоречит в том числе и стратегическим установкам наших университетов, которые мы ориентируем на «производство мозгов». Если, мол, так пойдет и дальше, если отделы развития предприятий будут повсеместно упраздняться, то кому эти мозги будут нужны?
В Словении нет предубеждения против иностранного капитала. Но в тех случаях, когда предприятие успешно работает и способно развиваться (а таких у нас, повторяю, на выходе из коммунистического периода было немало), мы предпочитаем его иностранцам не продавать. Этим принципом мы и руководствовались при проведении приватизации, а ее ход и результаты лишь укрепляли нас в представлениях о правильности избранной стратегии. Мы получили возможность сравнивать деятельность предприятий, принадлежащих национальному капиталу, и тех, которые слились с зарубежными фирмами.
В Словении есть две очень крупные фармацевтические компании, продукция которых поставляется в десятки стран, в том числе и в Россию. Одна из них, Кrka, принадлежит словенским инвестиционным фондам и мелким акционерам. Руководство же другой компании, Lek, несколько лет назад приняло решение о слиянии со швейцарским Sandoz. И что мы видим? Мы видим, что Krka сохраняет свой собственный R&D, тесно сотрудничает со словенскими университетами, а Lek практически перестает быть словенской компанией и с точки зрения состава менеджмента, и с точки зрения ее инвестиционной и спонсорской активности в стране. И что же мы в таком случае выигрываем?
Интеграция в современную глобальную экономику – не самоцель. Такая интеграция должна быть подчинена стратегическим национальным интересам, интересам развития собственной страны. Продавать предприятия стратегическим иностранным инвесторам – это нам выгодно, и мы это делали и делаем. Скажем, упоминавшийся мной российский «Кокс» обязался инвестировать в нашу сталелитейную промышленность сотни миллионов долларов. Но продавать только ради того, чтобы быть поглощенными зарубежными конкурентами, – какой в этом смысл?
Говорят, что дозированное использование ресурсов иностранного капитала при проведении приватизации негативно сказывается на общем объеме иностранных инвестиций в словенскую экономику. Это так, но острого инвестиционного голода она тем не менее не испытывает.
Во-первых, приток капитала из-за рубежа (прежде всего из Италии, Австрии и Германии) не так уж и мал, но он вкладывается не столько в покупку и модернизацию уже существующих предприятий, сколько в создание новых. Прямые иностранные инвестиции к концу 2004 года, отмеченного вступлением Словении в Евросоюз, составили около 5,6 миллиарда евро. Двумя годами позже их общий объем возрос почти до 6,8 миллиарда. Кстати, одновременно увеличивались и вложения словенского капитала за рубежом. Если в 2004 году они составляли 2,2 миллиарда евро, то в 2006-м – почти 3,5 миллиарда.
А во-вторых, есть еще и внутренние инвестиции, инвестиции словенского национального капитала – в последнее десятилетие были периоды, когда их годовой прирост превышал 10%. И именно под этим углом зрения надо, по-моему, оценивать нашу приватизацию.Евгений Ясин: Понятно. Однако ваши крупнейшие компании, которые вы оберегаете от иностранного капитала, выживают лишь благодаря поддержке государства. И, несмотря на это, их продукция на западных рынках не очень-то конкурентоспособна. Отсюда, наверное, и отрицательное сальдо вашего внешнеторгового баланса, превышение импорта товаров над экспортом.
Андрей Бенедейчич:
Мы осознаем эту проблему. Действительно, на западных рынках работают в основном наши средние и мелкие фирмы, а крупным выдерживать конкуренцию с зарубежными компаниями нелегко. Но с учетом того, что я говорил о стратегии иностранного капитала в Словении, мы видим решение проблемы не в продаже наших предприятий, а в активизации их деятельности на не западных направлениях. И прежде всего в республиках бывшей Югославии.
Наш крупный бизнес начал осознавать, что условием его успеха в глобальной экономике может быть лишь ориентация на страны, где словенские промышленные марки хорошо знают и уважают. Страны, на рынках которых у нас есть большой опыт работы. Страны, близкие нам не только территориально, но и культурно. Здесь у нашего бизнеса существенные преимущества перед зарубежными конкурентами. Именно поэтому мы является крупным инвестором, например, в Косово. Это, конечно, не самое уютное место для иностранных бизнесменов. Прямо скажем, не Вена. Но мы туда идем, потому что там у нас преимущества перед другими.
Регион бывшей Югославии – это для нас абсолютный внешнеэкономический приоритет. При прочих равных условиях любая словенская крупная компания, имея возможность выбирать, на какие рынки идти или куда инвестировать капитал, уже сейчас отдает предпочтение именно этому региону. Был, скажем, случай, когда один из крупнейших банков Любляны отказался от достаточно выгодного проекта в России в пользу проекта на территории наших соседей.
Мы убеждены, что такая стратегия окажется успешной, что наши компании, поддерживаемые государством (в том числе и посредством экономической дипломатии, открытия зарубежных экономических представительств), будут развиваться и смогут выдержать конкуренцию с западными фирмами на тех рынках, где у них есть преимущества. И внешнеторговый баланс поправим. У нас, кстати, и сейчас некоторое превышение импорта товаров над экспортом с лихвой компенсируется экспортом услуг.Андрей Липский: А государственный контроль над банковским сектором почему у вас сохраняется? В данном отношении Словения тоже принципиально отличается от стран Балтии и Восточной Европы, где почти вся банковская сеть находится в руках иностранцев.
Андрей Бенедейчич:
Это так, но и здесь не все столь однозначно и одномерно, как может
Евгений Ясин: Я еще спрашивал о том, способствовала ли ваша ваучерная приватизация появлению эффективных собственников…
Андрей Бенедейчич:
Утверждать, что она сама по себе сопровождалась решением этой задачи на всех предприятиях, было бы чрезмерным преувеличением. Но она создала для формирования класса эффективных собственников хорошую основу. В том числе я имею в виду и наши инвестиционные фонды, которые выдержали испытание временем, превратившись в эффективные инвестиционные институты. В конце концов, результаты реформ, включая и приватизацию, оцениваются по результатам развития экономики в целом.
К тому, что уже было об этом сказано, могу добавить, что после 1993 года мы имели стабильный экономический рост – примерно 3–4% в год. Учитывая, что исходный дореформенный уровень развития нашей экономики был достаточно высоким, а трансформационный спад незначительным, это очень неплохие показатели. Они приближают нас к Западной Европе, а не отдаляют от нее. Устойчиво, из года в год, на 7–8% увеличивается зарплата словенцев, которая самая большая в посткоммунистическом мире. То же самое можно сказать о пенсиях.Евгений Ясин: Как эти показатели выглядят в цифрах?
Андрей Бенедейчич: Средняя зарплата в Словении составляет сегодня примерно 800 евро, средняя пенсия – около 500 евро.
Евгений Ясин: Размер пенсии действительно впечатляет, а зарплата – не очень. В Чехии она выше. Или вы назвали цифру чистого дохода, без учета налогов?
Андрей Бенедейчич: Да, это реальная средняя зарплата. Номинальная – более 1200 евро.
Евгений Ясин: Какие же у вас тогда налоги?
Андрей Бенедейчич:
В Словении – прогрессивная шкала подоходного налога в диапазоне от 16 до 40%. Высокие ставки налогов обусловлены избранной нами моделью социального государства с большими расходами на здравоохранение, образование, пособия по безработице. О них можно судить и по размеру пенсий.
Кстати, пенсионеры – это довольно влиятельная в нашем обществе социальная группа, консолидированная в том числе и политически, – партия пенсионеров представлена в словенском парламенте. Однако несколько лет назад нам все же пришлось пойти на увеличение возраста выхода на пенсию: для мужчин он был повышен с 57 до 65 лет, для женщин – с 52 до 58 лет.Евгений Ясин: Не сказываются ли столь большие социальные расходы на состоянии вашего бюджета? Венгерские коллеги рассказывали нам здесь, что у них такая политика обернулась десятипроцентным бюджетным дефицитом, после чего последовало предупреждение из Брюсселя: стандартами Евросоюза такое положение вещей исключается. И венгры, чтобы сократить расходы, вынуждены были приступить к реформированию социальной сферы. У вас тоже дефицитный бюджет?
Златко Адлешич: В последние годы дефицит доходил порой до 3% ВВП. Но он уменьшается. В 2006 году он составил 1,5%, а в 2007-м – всего 0,1%. И не потому, что сокращаются расходы, а потому, что увеличиваются доходы.
Леонид Григорьев: Насколько я понимаю, словенское благополучие обеспечивается главным образом теми отраслями экономики, которые существуют в стране с коммунистических времен. Нет ли у вас беспокойства по поводу ее структуры, которая в перспективе может оказаться не в состоянии ответить на вызовы постиндустриальной эпохи?
Андрей Бенедейчич: Не совсем понял ваш вопрос. Более 60% словенского ВВП производится сегодня в сфере услуг и около 35% – в промышленности, что вполне соответствует постиндустриальным критериям. Это – новая структура экономики, при коммунистическом режиме ее не было.
Леонид Григорьев: Я, наверное, не очень точно выразился. Речь идет об отраслевой структуре словенской промышленности. Нет ли у вас предчувствия, что эта структура может со временем устареть? Между тем при избранной вами модели социально-экономического развития бизнес не мотивирован на создание новых, высокотехнологичных производств. Разве не так?
Игорь Клямкин: Среди новых членов Евросоюза Словения не является аутсайдером с точки зрения инноваций. Наоборот, она входит по этому показателю в тройку лидеров…
Андрей Бенедейчич:
Тем не менее проблема существует, и она тоже начинает осознаваться. Сейчас в Словении идет довольно оживленная дискуссия между «старыми» и «новыми» экономистами. Первые отстаивают существующую модель, а вторые, получившие, как правило, образование в США, ее критикуют, считая эту модель слишком корпоративной, слишком «скандинавской», ограничивающей свободу предпринимателей, блокирующей их деловую активность и реализацию их инновационного потенциала. Они выступают за снижение налогов и против государственной поддержки предприятий, равно как и чрезмерных, по их мнению, социальных расходов, полагая, что при сохранении нынешнего социально-экономического курса страну ждут тяжелые времена. Можно сказать, что в дискуссии столкнулись сторонники традиционного для страны «католического» корпоративизма и «протестантского» индивидуализма американского образца.
Как относятся к таким спорам словенские политики? Они к ним прислушиваются, отдавая себе отчет в том, что споры эти не надуманные, что в них отражаются реальные проблемы нашего развития в их стратегическом измерении. Показательно, что несколько лет назад наш президент посетил Финляндию именно для того, чтобы лучше познакомиться с ее опытом прорыва в качественно новое состояние. Ведь эта страна за короткое время стала одним из мировых технологических лидеров, и ее пример для нас поучителен.
Однако сегодня вопрос о сколько-нибудь существенных коррекциях избранной социально-экономической модели в политической повестке дня у нас не стоит. Потому что данная модель устраивает большинство населения, запроса на резкие реформаторские движения от него не поступает, а потому остерегаются таких движений и наши политики. Но дискуссия уже идет, и это очень важно, так как любые перемены должны быть подготовлены интеллектуально. Хорошо, когда на это есть время. У успешно развивающейся Словении оно пока есть.