Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
персидским, который даже в населенных ими областях не повсе-местно
распространен, и лишь небольшая часть, оставшаяся изолированной в горах
поблизости от Герата и уже несколько столетий занимающаяся выжиганием угля,
говорит на некоем жаргоне монгольского языка. Они называют себя, так же как
и место, где они живут, Гоби.
Баба-хан, глава хазарейцев в Калайи-Нау, вследствие своей бедности и
слабости должен был бы по крайней мере признать верховную власть Герата,
отстоящего всего в двух днях пути. Но он тоже напускает на себя вид
независимого правителя, и не успел наш караван расположиться около развалин,
как он поя-вился собственной персоной и потребовал пошлину. Снова брань и
споры. Керванбаши собрался отправить посыльного к сардару в Герат, угроза
подействовала, и вместо таможенной пошлины уже он удовольствовался изрядным
камчин-пулу, причем без-божный хан не забыл даже хаджи, и мне снова пришлось
заплатить два франка за своего осла. Купцы закупили здесь *[193] *много
фисташек и легкой суконной ткани барак, производством которой славятся
хазарейские ткачи; во всей Северной Персии и в Афганистане она идет на шитье
верхней одежды, чекменей.
От Калайи-Нау до Герата дорога опять идет через высокие горы.
Расстояние всего 20 миль, но путь очень утомителен, и нам понадобилось
четыре дня, чтобы преодолеть его. В первый день мы остановились у деревни
Альвар, неподалеку от развалин бывшей разбойничьей крепости, где обитал Шир
Али Хазаре. На второй день мы перешли через гору Серабенд, вершина которой
покрыта вечными снегами; там мы изрядно намерзлись, несмот-ря на то что
сожгли невероятное количество дров. На третий день дорога все время шла под
откос, местами она становилась очень опасной, так как тропинка шириной в фут
тянулась по склону горы, и один неверный шаг мог увлечь верблюда и человека
в глубокую пропасть. Мы благополучно спустились в долину Серчешме, где
находится основной исток полноводного ручья, который орошает с севера Герат
и затем устремляется в Герируд. На четвертый день мы, наконец, добрались до
Карруха^127 , принадлежащего Герату и отстоящего от него в четырех милях.
Караван, отправившийся в Бухару по весне, вышел из Герата, когда тот
был под осадой Дост Мухаммед-хана. С тех пор прошло шесть месяцев, известие
о взятии, разграблении и опустошении города дошло до нас уже давно, и легко
предста-вить себе стремление гератцев разыскать свой дом и увидеться с
семьей и друзьями. Несмотря на это, всем нам пришлось ждать целый день, пока
сборщик податей, дерзко, по-афгански, нагря-нувший еще рано утром, не
составил точной описи всех прибы-вших и всего, что привезено. Я представлял
себе Афганистан как страну почти организованную, где благодаря длительным
кон-тактам с западными основами можно будет найти по крайней мере какой-то
порядок и гуманность. Я думал, что уже близок конец моему маскараду и моим
страданиям. К сожалению, я ошибался. Первый же встреченный мною афганский
чиновник затмил своей жестокостью и варварством среднеазиатских
пред-ставителей власти, и все, что мне рассказывали об ужасах афганского
таможенного досмотра, показалось мне слабым в сравнении с тем, что я здесь
увидел. Тюки с товарами, которые владельцы не захотели открывать, были под
стражей отправлены в город, багаж путешественников осмотрен и переписан вещь
за вещью; несмотря на прохладную погоду, всем пришлось раз-деться, и все
предметы одежды, кроме рубашек, кальсон и верхнего платья, были обложены
пошлиной. Этот грубиян, сборщик податей, хуже всего обошелся с хаджи, он не
пощадил даже небольшого запаса галантерейных товаров и, что совсем
неслыханно, назначил таксу в пять кранов с каждого осла. За этих животных,
стоивших в общем 20-25 кранов, мы уже до сих пор переплатили уйму всяких
пошлин. Так как многие действительно были бедны и не могли ничего заплатить,
он заставил их продать *[194] *своих ослов; его возмутительный метод
действий жестоко отра-зился и на мне - я лишился почти всех средств.
К вечеру, когда грабеж закончился, появился губернатор Карруха, имевший
чин майора, чтобы получить свой камчин-пулу. Он был достаточно суров, однако
его истинно военная выправка и застегнутый на все пуговицы мундир, первый
вновь увиденный признак европейской жизни, произвели на меня не-выразимо
отрадное впечатление. Батор-хан (так его звали) сразу заметил не только мое
изумление, но и мои чужеродные черты лица. Он принялся расспрашивать
керванбаши, велел мне сесть поблизости от него и обходился со мною
предупредительно, выделяя среди прочих. Беседуя со мною, он все время сводил
разговор к Бухаре, часто тайком улыбался мне, словно желал поздравить меня с
благополучным завершением миссии (потому что он так думал), и, хотя я
непоколебимо упорствовал в своем инкогнито, он протянул мне на прощанье
правую руку и хотел на английский манер потрясти мою, но я, предупредив его,
поднял обе руки с намерением дать ему фатиху, после чего он со смехом
удалился.
На следующее утро наш караван должен был войти в Герат, потратив более