Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
из Азербайджана, удру-ченный среднеазиатец, благородные ханы и мирзы, бедные
крестьяне и слуги - все здесь пестро перемешались; и в самом деле, это
неповторимое, возвышенное зрелище; грубые сыны Азии с принужденной нежностью
целуют решетку, пол и осо-бенно большой замок, висящий на решетке двери.
Лишь муллы и сейиды не проявляют восторга. Их волнуют только денежки. Они
повсюду толпятся около молящихся и не уходят, прежде чем *[211] *не получат
вожделенную лепту за свои пожелания счастья и прочие любезности. После того
как паломник, почтительно пятясь и благоговейно целуя белые мраморные
ступени, покидает внутреннее помещение, он приобретает почетный титул
"мешхеди", который он будет носить на печати и на могильном камне, который
он всегда будет ставить перед своим именем и который придает его имени
столько же святости, а его персоне столько же блеска, как и титул хаджи
(паломник, посетивший Мекку). Выйдя на воздух, пилигрим обычно глубоко
вздыхает, его глаза сияют от радости, он вне себя от счастья, потому что не
только исчез груз его прежних грехов, но и впредь он может идти спокойно и
уверенно по жизненному пути.
Мечеть Гаухар-шад, которая находится на этом же дворе, напротив
усыпальницы имама Ризы, славится скорее не бо-гатством, а как произведение
искусства. Высокий портал из разноцветных изразцов, освещенный солнцем,
благодаря своим великолепным краскам представляет феерическое зрелище, и я
долго спорил сам с собой, чему отдать предпочтение: самар-кандским или
гератским однотипным памятникам искусства. Известно, что эта мечеть - времен
Шахрух-мирзы; хотя она и не того же мастера, но создана в том же стиле.
Руины Медресе-Ханым в Самарканде, как и развалины на Мусалла в Герате, были,
может быть, роскошнее и богаче, но, мне кажется, едва ли красивее. Внутри
также преобладают превосходные изразцы. Золото и серебро хотя и встречаются,
все же персы правы, когда называют усыпальницу имама Ризы царственной, а
мечеть - произведением искусства.
Выйдя из этих роскошных сооружений, я был увлечен толпой нищих и
пилигримов к трапезной имама Ризы, или, как ее именуют местные жители
ашпазхане Хазрет (кухня Его Высо-чества). Хазрет, как титулуют par exellence
Его Святость, счи-тается чрезвычайно богатым. Он владеет банями и
караван-сараями, базарами, харчевнями, мыловарнями - одним словом, всем, что
дает удобства стекающимся к нему гостям. Его гостем может стать любой
человек, однако только на семь дней. Люди побогаче, естественно, благодарят
и отказываются; более бед-ные, напротив, отказываются редко и обычно в
течение шести дней насыщаются пловом Его Высочества. Хотя кухня моего друга
Долмеджа не оставляла желать ничего лучшего, меня разбирало любопытство, и я
не мог отказать себе в последний раз в том, чтобы не воспользоваться ролью
хаджи. Так как я носил еще бухарский костюм, никто не обратил на меня
внимания, когда я уселся рядом с шиитскими и суннитскими дервишами. После
того как мы немного подождали в большом зале, появилась вереница слуг с
мисками, полными дымящегося риса. Рассказывают чудеса о том, какая полезная,
вкусная и благословенная еда у Его Высочества, но прогорклый жир и
испорченный рис убедили меня в обратном.* *Я, правда, порылся пятерней в
миске, как и мои соседи, но остерегся от еды и был *[212] *чрезвычайно рад,
когда после завершения трапезы и получения обычного подаяния смог удалиться.
Впрочем, мне кажется, что истинная причина почитания имама Ризы жадными
до денег персами не столько его широко известная святость и неприкосновенное
право убежища, сколько сказочное богатство, которое ему приписывают. Только
пра-воверным разрешено входить в святые места. Индийцы, армяне и евреи не
смеют даже глаза поднять на них. Их взгляд даже на расстоянии пятисот шагов
оказывает оскверняющее, лишающее святости действие.
Поскольку я заговорил о евреях, должен упомянуть о неожи-данности,
преподнесенной мне здесь, в Мешхеде, одним сыном Израиля, который был моим
спутником еще в Бухаре. Когда я окликнул его на улице: "Яхуди! Яхуди!", он,
дрожа, прибли-зился ко мне и сказал: "Ради бога, хаджи, не называй меня
здесь яхуди. Вне Мешхеда я принадлежу к своему роду, но здесь, в Мешхеде, я
должен разыгрывать роль магометанина!" При-чиной этого страха и притворства
евреев является следующая характерная история. Несколько лет назад одна
еврейка, стра-давшая какой-то сыпью на руках, пошла за советом к
пер-сидскому врачу; он предписал ей сунуть руку во внутренности только что
убитой собаки, так что ей, несмотря на все отвра-щение, ничего не
оставалось, как поймать одного из бедных уличных псов и принести его в
жертву. К несчастью, этот лечебный эксперимент пришелся на тот же день, в
который мусульмане празднуют Ид-и Курбан (праздник жертвоприно-шения).
История вскоре стала известна, а жестокость и зависть привели к тому, что
убийство собаки истолковали как изде-вательство и насмешку над обычаем
правоверных. Толпы, только и дожидавшиеся благоприятных обстоятельств,
яростно набро-сились на еврейский квартал: убивали, грабили и разбойничали