Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
сколько душе угодно. Те, кто, потеряв все, спасли свою жизнь, должны были
перейти в ислам, если хотели дальше влачить свое существование. Вынужденное
изменение веры действовало толь-ко в стенах Мешхеда, а вне их еврей
оставался предан своей вере, и, хотя с течением времени и под еврейским
влиянием нетерпи-мость правоверных уменьшилась, все же еврей желает, чтобы в
святом городе его считали мусульманином.
Меня чрезвычайно забавляло, что благодаря костюму и разговору -
среднеазиатский диалект стал для меня из-за длитель-ного пользования им
почти совсем естественным - все прочие спутники - пилигримы считали меня
настоящим бухарцем. На-прасно я убеждал их, что я сын прекрасного Стамбула;
все отвечали мне лукаво: "Да, знаем мы вас, бухарцев; здесь, у нас, вы
хотите перекраситься, потому что боитесь возмездия за свою жестокость. Но вы
напрасно стараетесь; мы всегда видим вас насквозь!" Итак, бухарец - в
Мешхеде, в Бухаре - мешхедец, в пути - русский, европеец или еще
какая-нибудь мистическая лич-ность! Что еще люди из меня сделают? Подобные
предположения *[213] *и подозрения, к счастью, не представляли серьезной
опасности здесь, где по крайней мере существует хоть какая-то тень си-стемы
правления. В далекой Азии все и вся выступают инкогни-то, но особенно
странники. Как вздымалась моя грудь при мысли, что скоро я уеду из этого
мира обмана и притворства на Запад, который со всеми его пороками все-таки
стоит бесконечно выше древнего Востока, на Запад, где лежит моя родина,
желан-ная цель моих стремлений.
Меня хорошо принял правящий наместник; осыпанный зна-ками почтения и
подарками, я мог не торопясь закончить подготовку к дальнейшей поездке в
Тегеран. И несмотря на то, что Тегеран лежит от Мешхеда на расстоянии 30
дней езды, а зима делает столь долгое путешествие малоприятным, тот миг,
когда я выезжал из городских ворот, был для меня безмерно счастливым.
Прежде чем расстаться со святым городом, я съездил на могилу великого
иранского барда, на могилу Фирдоуси, которая, как мне указали, находится на
развалинах Туса, лежащих к северу от города. Надгробный памятник очень
скромный, а под ним лежит один из величайших национальных поэтов мира,
который воспел историю своего народа в 60 тысячах стихов, включив в свой
язык не более двух чужих (арабских) слов, хотя персидский язык того времени,
как и нынешний, насчитывал из десяти слов наверняка четыре арабских. Он
хотел остаться верным иранцем и считал позором пользоваться языком
угнетателей своего на-рода. Личность Фирдоуси - также редкое исключение в
Азии. Султан Махмуд Газневи послал ему вместо обещанной большой суммы только
30 драхм. Поэт счел себя оскорбленным, и, так как он находился в то время в
бане, он роздал деньги своим слугам. Рассказывают, что позже государь
раскаялся, однако посланный поэту караван с ценностями встретил похоронную
процессию с телом Фирдоуси. Дочь его тоже отвергла дар неблагодарного
правителя. Сокровища вернулись обратно; поэт умер окружен-ный почетом, а имя
султана клеймят вечным позором, потому что сатира:
О шах Махмуд, если уж ты никого не боишься, побойся хоть бога!
–
будет еще долго, долго жить в устах народа^137 .* *Как непохож великий
поэт на нынешних персов!
*XVII*
Из Мешхеда в Тегеран
Подобно тому как все в Персии зависит от правителя, безо-пасность и
комфорт на дорогах зависят от командующего в про-винции офицера. Путешествие
из Мешхеда в Тегеран всегда *[214] *считается рискованным предприятием; но
особенно опасен Хорасан, где страх перед туркменами, белуджами и курдами
за-ставляет задуматься любого. В то время, когда я пустился в обратный путь,
власть над этой местностью принадлежала Султану Мурат-мирзе, называемому
"мечом государства". Он был энергичный и талантливый человек, и наряду с
другими похвалами, которые ему воздавались вполне по заслугам, су-ществовала
поговорка: "Ребенок мог бы уверенно и спокойно пройти по улицам с полной
тарелкой фруктов на голове". Эта поговорка свидетельствовала о признании его
усилий обеспечить в стране безопасность и одновременно поощряла всех к
по-ездкам.
В Нишапур ведут две дороги: одна - через горную область, другая - по
более низкой холмистой местности. Я выбрал вто-рую. Когда я в сопровождении
своего татарина, чья лошадь была с избытком нагружена всем необходимым для
странствия, вы-ехал на своем крепком коне, то предвкушение счастливою
возвращения домой и удобства хорошо снаряженного путешест-вия привели меня в
на редкость радостное настроение. То и дело встречались караваны паломников
или караваны с товарами. При таких встречах всегда обмениваются
приветствиями. Велико же было мое удивление, когда я в одном из
предводителей каравана, который шел из южной Персии в святой город, узнал
того ширазца, в обществе которого два года назад посетил руины Персеполя
Накш-и Рустем и прекрасный город, где ро-дился великолепный Хафиз. Если в