Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
на зеркало тихого озера, колеблемое зефиром. Ни одной птицы в воздухе, ни
червяка, ни жука на земле; только следы угасшей жизни, кости погибших здесь
людей и животных, которые каждый путник собирает в кучки, чтобы они служили
указателем дороги. Едва ли нужно упоминать, что мы были в полной
безопасности от туркмен. Нет ни одной лошади на свете, которая могла бы
здесь совершить хотя бы один переход.
Не воспрепятствуют ли стихии нашему дальнейшему продвижению - эта мысль
не давала нам покоя, она поколебала даже восточное безразличие,
свидетельством чему был мрачный вид моих спутников во время всего нашего
пути по пустыне Халата. По словам нашего керванбаши, весь путь от Тюнюклю до
Бухары мы должны были совершить за шесть дней, первую *[131]* половину его -
в песках, другую - по твердой равнине, кое-где поросшей травой и в
определенное время года посещаемой пастухами. Поэтому по испробованному уже
нами ранее методу подсчета содержимого наших мехов нам пришлось бы опасаться
нехватки воды всего лишь на день-полтора. Однако я уже в первые дни заметил,
что расход воды из Оксуса противоречил нашим подсчетам, что, несмотря на всю
нашу экономию, драго-ценная жидкость постоянно убывала, и объяснял это
отчасти зноем, отчасти ее испарением. Это открытие побудило меня вдвое
бдительнее оберегать свой мех, постепенно и все остальные последовали моему
примеру, и странно было видеть людей, спящих в обнимку со своим мехом.
Несмотря на палящий зной, мы ежедневно должны были совершать
пяти-шестичасовые переходы, ибо чем скорее мы выбрались бы из песков, тем
меньше нам угрожал бы опасный ветер теббад, (Теббад - персидское слово и
означает "ветер, вызывающий лихорадку".) который на твердой равнине может
вызвать только приступ лихорадки, а в песках в одно мгновение может засыпать
все и всех. Бедные верблюды были поэтому предельно утомлены. Они вступили в
пустыню, устав от ночного путешест-вия, и неудивительно, что из-за мук в
песках и зноя некоторые из них заболели, а двое пали уже на месте
сегодняшней стоянки (6 июля), носящем название Шоркутук, что означает
"Соленый источник"^76 . Должно быть, здесь существует источник, где поили
животных, однако бури совсем замели его, и пришлось бы потратить по крайней
мере целый день, чтобы до него доко-паться.
Впрочем, гнетущая жара последних трех дней и без теббада лишила нас
сил, и двое из наших более бедных спутников, вынужденных идти пешком рядом
со своими слабыми живот-ными и истративших всю свою воду, заболели так
сильно, что нам пришлось привязать их к верблюдам, потому что
самостоя-тельно они были неспособны ни сидеть, ни тем более ехать верхом. Мы
прикрыли их сверху, и, пока они были в силах говорить, они беспрестанно
повторяли: "Воды, воды!" К сожале-нию, даже их лучшие друзья отказывали им в
животворной влаге, и, когда мы на третий день (7 июля) достигли
Медемин-Булага, одного из них смерть избавила от страшных мук жажды. Это был
один из трех братьев, которые в Мекке потеряли отца. Я присутствовал при
последнем вздохе несчастного. Его язык был совершенно черен, нёбо -
серовато-белое, но черты лица не сильно обезображены, только губы так
спеклись, что рот из-за этого раскрылся. В таком состоянии, я думаю, вода
едва ли могла им помочь, да и кто бы дал им воды? Страшно было смотреть, как
отец прятал свою воду от сына, брат - от брата, потому что каждая капля -
это жизнь, а при муках жажды нет ни самопожертвования, ни благородства, как
при других опасно-стях, угрожающих жизни.
* [132] *Мы уже три дня шли по песчаной пустыне и должны были
достигнуть теперь твердой равнины и увидеть уходящие на север горы Халата. К
сожалению, нас постигло новое разочарование. Наши животные не могли идти
дальше, и четвертый день, 8 июля, мы провели в песках. В моем кожаном мехе
оставалось около шести стаканов воды, и я отпивал по каплям, конечно страшно
страдая от жажды. К моему величайшему ужасу, сере-дина языка у меня начала
чернеть, я сразу же выпил половину всей воды, уповая на спасение, но
напрасно. Жжение, сопровож-даемое головной болью, к утру пятого дня (9 июля)
усилилось, и когда мы около полудня смогли различить в дымке контуры гор
Халата, я почувствовал, что силы постепенно покидают меня. Чем ближе мы
подходили к горам, тем меньше становилось песка, и все старались уже
разглядеть стадо животных или пастушескую хижину, как вдруг керванбаши и его
люди обратили внимание на приближающееся облако пыли и приказали как можно
скорее слезать с верблюдов. Животные уже чувствовали приближение теббада; с
ревом они опускались на колени, прижи-мались к земле, вытягивали длинные шеи
и пытались зарыть голову в песок. Мы спрятались за них, как за стену, и не
успели упасть на колени, как над нами с глухим воем пронесся ветер, швыряя в
нас слой песка; его толщина достигала всего двух пальцев, но первые песчинки
обжигали, как искры. Застань нас ветер на шесть миль глубже в пустыне, мы
все погибли бы. Мне не довелось увидеть, чтобы ветер вызывал лихорадку или
рвоту, только воздух стал более гнетущим и удушливым, чем прежде.