Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
тот или иной вопрос, сделал вид, что стремлюсь все узнать, и сам задал этим
господам множество вопросов по поводу различий между религиозными принципами
фарз, суннет, ваджиб и мустахаб. (Имеется четыре степени важности заповедей
ислама. "Фарз" обозначает заповедь, высказанную Богом через пророка,
"суннет" - слова самого пророка, не вдохновленные Богом. Два последних
слова, "ваджиб" и "мустахаб", означают предписания, которые исходят от более
поздних толкователей Корана^84 . Первые обязательны для всех, вторые
предоставляется исполнять каждому по его усмотрению.) Мое усердие
понравилось, и вскоре развернулась острая дискуссия по многим пунктам
Хидайета, Шерхи Векайе^83 и других книг, трактующих подобные темы. Я с
осторожностью принимал участие в дискуссии, но громко расхваливал
превосходство бухарских мулл не только надо мной, но и над всеми
константинопольскими улемами. Короче говоря, я и здесь счастливо вышел из
положения. Высоко-чтимые муллы знаками и словами дали понять Рахмет-бию, что
его осведомитель сильно заблуждается и что я хотя еще и не "крепкий мулла",
но все же человек, находящийся на пути к свету истинного знания.
После этого я жил в Бухаре довольно спокойно. Обычно я вначале дома
исполнял долг, который возлагал на меня как на дервиша мой сан. Затем и шел
на книжный базар, состоявший из 26 лавок, где печатное произведение все еще
было редкостью. Здесь и в домах книготорговцев, где и размещаются крупные
склады, я видел немало сокровищ, которые были бы для наших историков,
изучающих Восток, и филологов чрезвычайно полез-ны, но приобретение которых
для меня оказалось невозможно, потому что, во-первых, у меня не было
достаточно средств, а во-вторых, интерес к светским занятиям мог повредить
моему инкогнито. Привезти то немногое, что я купил на книжных базарах Бухары
и Самарканда, стоило мне больших трудов. Сердце мое обливалось кровью, когда
я вынужден был оставить произведения, которые смогли бы заполнить
значительные про-белы в наших востоковедческих исследованиях.
С книжного рынка я обычно шел на довольно отдаленный Регистан, который
хотя и был более просторен и люден, чем уже упоминаемый мною Леби Хауз, но
далеко не был столь привле-кателен. Здесь тоже есть пруд, окруженный чайными
лавками. С берегов его можно увидеть расположенную на другой стороне на
значительном возвышении крепость, или дворец (арк), эмира.
* [144] *Портал, над которым вделаны часы, имеет мрачный, отпугиваю-щий
вид, и меня охватывал таинственный ужас, когда я проходил мимо этого гнезда
тирании, где многие мои предшественники были убиты, да и сейчас три
несчастных европейца томились здесь далеко от родины, лишенные всякой
помощи. (Это те три итальянца, которые были арестованы в то время, когда я
был в Бухаре, и которые позже, лишившись всего, что у них было, спасли жизнь
лишь благодаря содействию русского правительства.) Рядом с воротами на земле
стояли 14 медных пушек с разукрашенными длинными стволами. Они были присланы
сюда эмиром как трофеи его победного похода на Коканд. Справа от дворца
возвышается Масджиди-Килян, самая большая мечеть Бухары, которую построил
Абдулла-хан Шейбани.
Хотя Регистан находится почти что перед глазами у эмира, все же нет во
всей Бухаре и, может быть, даже во всем Туркестане места, где бы совершалось
столько мерзских греховных преступ-лений, как здесь. Известен отвратительный
порок жителей восточных стран, который рождается на берегах Босфора и чем
дальше на восток, тем заметнее, достигает здесь наивысшей точки. Над вещами,
которые крайне возмутили бы наши евро-пейские чувства, здесь смеются как над
невинной шуткой. Даже религия, которая наказывает смертью малейшие ошибки в
омо-вении или в других предписаниях, смотрит на это сквозь пальцы. Часто я
видел в чахарбаге^85 Абдулла-хана, который лежит вне города, мужчин разных
сословий и возрастов, которые бились головой о стену, валялись в пыли, рвали
на себе одежды, чтобы показать степень своего преклонения перед существом,
сидевшим вдали под деревом и, казалось, занятым чтением. Я считал это место
потаенным и не удивлялся. Каково же было мое изумле-ние, когда и на
Регистане я в каждой чайной лавке видел подобную жертву, которую посадил
здесь дух наживы, чтобы служить магнитом для проходящих.
Я всегда избегал этих ужасных сцен и охотнее бывал в чайной лавке
китайца из Комула, (Комул отстоит на 40 станций от Кашгара и на 70-от
Бухары.) который в совершенстве владел турецко-татарским языком и считался
здесь мусульманином. Он был очень добр ко мне, а ведь как далеко находились
друг от друга страны, где мы родились! Он много рассказывал мне о прекрасных
местах, нравах и замечательных блюдах своей родины. Особенно сведущ он был в
чайном деле и очень оживлялся, когда говорил о чайном кусте, у которого на
одном стебле растут листья, имеющие такой разнообразный вкус. У него в лавке
было до 16 сортов, которые он умел различать на ощупь. Чай был следующих
сортов: 1) кыркма, 2) ахбар, 3) ак куйрук, которые редки в Средней Азии и
Китае, но в большом употреблении в России, Персии и Европе; 4) кара чай, 5)