Путешествие по Средней Азии
Шрифт:
между Ак-Тагом и Карача-Тагом. Теперь вода притоков используется на полях,
которые лежат высоко в горах. Три главные реки, скорее совсем небольшие
ручьи, текут в своих широких руслах в нескольких верстах южнее гор и
достигают Зеравшана только при высоком уровне воды. Четвертый приток,
который впадает в Зеравшан с севера, Джисман, берет начало севернее Катырчи
на Ак-Таге у горного перевала Тикенлик. Летом он тоже не достигает
Зеравшана, хотя его довольно глубокое русло показывает, что при высоком
уровне воды он вливается в Зеравшан у Тасмачи. Тюрсюн образуется из рек
Кара-Абдал, Накрут и Зарай; прежние притоки Токмазар, Казгалмар, Орта Булак,
Кяряшя и др. даже при высоком уровне воды не доходят больше до Тюрсюна; река
Пшат принимает с запада приток Кошрават. Вода западных рек между Кара-Тагом
и Ак-Тагом: Актшапа, Карачияка, Джуш Багачата - используется в садах. Между
Пшатом и Джисманом с Ак-Тага текут три маленькие речки: Зербент, Андак и
Бюргян; соединялись ли они когда-то или порознь текли до Зеравшана, мне не
удалось выяснить. Из многих маленьких речек, впадающих в Зеравшан с юга,
наиболее значительны следующие: 1) Чарвак, восточнее Пенджикента; 2) Чурча,
которая образуется из трех речек (у Пенджикента); 3) Куманык, которая течет
на север у деревни Даул; 4) Карасу и 5) Инам Якши (у Катта-Кургана)".)
текущего с северо-востока. Его русло лежит ниже Бухары, и летом река очень
скудно снабжает город водой. Вода поступает в город через канал (который
довольно глубок, но не содержится в чистоте) у ворот Дарваза-Мазар один раз
в 8 или 14 дней, в зависимости от того, как позволяет уровень реки. *[147]
*Появление у черты города воды, уже довольно грязной, - всегда радост-ное
событие для жителей. Вначале млад и стар бросаются в арыки и резервуары,
чтобы выкупаться, затем там купают лошадей, ослов и коров, а после того как
собаки также немного освежатся, вход в воду запрещается. Вода постепенно
отстаива-ется, становится прозрачной и чистой, но она уже растворила в себе
всякого рода миазмы и грязь. Таково водоснабжение в "благородной" Бухаре,
где тысячи питомцев учатся той рели-гии, которая гласит: "Чистоплотность
исходит от религии".
Я не могу забыть Бухару уже и потому, что наблюдал религиозные
устремления и правительства, и народа. Я постоян-но слышал изречение:
"Бухара - истинная опора ислама", однако это определение кажется мне слишком
слабым, Бухару можно было бы назвать "Рим ислама", тогда как Мекка и Медина
– это только его Иерусалим. Бухара сознает это свое превосходство и гордится
им перед всеми мусульманскими народами, даже перед султаном, который
официально признан главой религии. Но ему едва ли можно простить то, что в
подвластных ему странах многое искажается под влиянием френги. Меня, как
османа, часто просили решить следующие вопросы: 1) почему султан не покончит
со всеми френги за то, что, живя в его государстве, они не платят джизьи
(подати); почему он не предпринимает ежегодно джихад (религиозную войну),
коль скоро у него у всех границ живут неверные; 2) почему османы, сунниты по
религии, принадлежащие к секте Абу Ханифы, не носят тюрбана и длинных одежд,
согласно предписанию дости-гающих лодыжек; почему у них нет длинной бороды и
коротких усов, как у "Славы всех земных созданий" (как называют проро-ка);
3) почему сунниты и в Константинополе, и в Мекке произно-сят азан (призыв к
молитве) нараспев, что является ужасным грехом; почему не все они становятся
хаджи, ведь они живут так близко от святых мест, и т.д.
Я делал все возможное, чтобы спасти честь славных османов в отношении
религии. И пусть мне иногда приходилось, краснея, говорить: "Pater
peccavi"^87 , но в душе я только поздравлял турок с тем, что у них под
влиянием искаженного ислама есть столько хороших свойств и прекрасных черт
характера, тогда как их единоверцы, черпающие из источника чистой веры,
предаются лжи, лицемерию и притворству. Как часто приходилось мне принимать
участие в хальках (кольцо или круг), когда благо-честивые мужи после молитвы
усаживались в круг плотно друг к другу, чтобы, погрузившись в теведжу
(созерцание)^88 , или, как это именуют западные мусульмане, муракебе,
размышлять о ве-личии Бога, великолепии пророка и ничтожности нашего
сущест-вования. Если посторонний человек посмотрит на этих людей в больших
тюрбанах, сидящих, понурившись, с опущенными вниз глазами, со свисающими на
колени руками, он, вероятно, поду-мает, что это все - высшие существа,
желающие сбросить бремя земного существования, и что они глубоко прониклись
арабским *[148] *изречением: "Земной мир - мерзость, и те, кто привержен
ему, - собаки". Если же приглядеться к ним, то увидишь, что многие от
глубоких мыслей погрузились в еще более глубокий сон. Но хотя они и храпят,
как охотничьи собаки, это отнюдь не значит, что вы можете удивиться или
сделать им замечание, потому что бухарец поставит вас на место и скажет:
"Эти мужи достигли того, что, даже храпя во сне, думают о Боге и бессмертии
души". В Бухаре важна прежде всего внешняя форма. В каждом городе есть свой
раис (блюститель веры), который, проходя по улицам и площа-дям со своим дере