Распятие души украинца. Книга первая. Дети войны.
Шрифт:
— Это «Тигры». Теперь понятно, зачем старый мост немцы заменили новым железобетонным. Ребята, вот что я вам скажу: видно бой тут будет не шуточный. Заблаговременно нужно «драпать» куда-нибудь на спокойные сёла. Хотя бы в Феликсиевку. Помнишь, Артур, как я на велосипеде тебя возил к бабе Тане? Я думаю, что наши предки этот вопрос уже осуждают. Так что «ауффидерзейн», — попрощался шустрый парень и исчез.
— И мы будем куда-то уезжать, — медленно с тоской в голосе поведал Анатолий. Я слышал, как отец с мамой обсуждали куда ехать. Работы по ремонту немецкой техники в мастерской полно. Немцы отца не
— Артур! Артур! — услышали они призывной голос Болеславы.
— Нужно идти, мама зовёт, — сказал Артур. — Прощай, Толя. Они обнялись и расстались навсегда. Водоворот войны стирал с лица Земли миллионы людей. Какая-то пылинка исчезала в этом гигантском катаклизме совсем не замеченной, но в памяти повзрослевшего малыша свой след оставила.
Глава 5
Заметной руководящей личностью в организации украинских националистов Орест Хорцыз никогда не был. Просто в неудачное для себя время при аресте руководителя ОУН Бандеры оказался рядом с ним. Посему на всякий случай был так же арестован гестаповцами и помещён в лагерь для военнопленных на общих основаниях. Как выяснилось, для немцев он никакого интереса не представлял. Его товарищами по несчастью стали пленные бойцы Красной Армии. Непосредственную охрану, надсмотр и организацию работ в лагере осуществляли полицаи — всё те же украинские националисты. Понять, какое сопротивление они оказывали немцам, было трудно.
Показывая своё превосходство силы, иногда забавы ради, надсмотрщики издевались над пленными весьма изобретательно. Особенно не нравился им Орест.
— Чем? — Высокий, здоровый, невозмутимо молчит и не жалуется! Приезжали вербовщики рекрутов в Русскую освободительную армию — не пошёл. Сдружился с русскими красноармейцами. На нас смотрит пренебрежительно.
Ничего, мы ему покажем почём фунт лиха! И показали:
— От их усиленного «внимания» даже здоровый организм Ореста не выдержал и начал угасать.
Общение с пленными красноармейцами пошатнуло его веру в святость и справедливость самой идеи национализма. Поняв, что решающую практическую роль имеют не идеи, а люди, он утвердился в мысли, что Гитлер и фашизм это зло, с которым нужно бороться, а не помогать ему.
Наступившие холода Остапа окончательно прикончили. Он заболел, умер и был зарыт безызвестным в общей могиле с сотнями таких же бедолаг жертв войны.
Его братья Сидор и Мирон проходили службу в немецкой дивизии «СС» «Галичина». Дивизия была сформирована из украинских добровольцев под командованием гитлеровских офицеров. Сидор, дослужившись до «унтершарфюрера», зомбированый украинским национализмом, окончательно стал бездушной машиной, запрограммированной на убийство. «Ляхов, жидов и коммунистов уничтожай без милосердия!» — вот его девиз. Безнаказанность содеянных преступлений порождала вседозволенность, которая в самооценке вырисовывала этого убийцу этаким сверхчеловеком.
«Сверхчеловек» при должном сопротивлении противодействия, захлёстнутый чувством самосохранения, стаёт порядочным трусом. Почему? Потому, что у нормальных людей жизнь формирует чувство всепобеждающей любви к родителям, детям, женщине, родине.
У «сверхчеловека» Сидора ненависть можно было найти, а вот любви — никакой. Правда, на донышке его чёрной души крохи чувства родственной привязанности к Мирону ещё теплились.
Несмотря на просьбу матери и отца попытаться узнать о судьбе Ореста и по возможности помочь, в этом направлении он не пошевелил даже пальцем.
— Зачем? Пусть выпутывается самостоятельно. Если сгинет, то туда ему дорога, — решил он, начисто вычёркивая брата из памяти.
— Не нравишься ты мне, Мирон, ох не нравишься. Ничего тебе не нужно, пьёшь без разбора всякую гадость. Ходишь полусонный, с перепою больной, очнись, — старался урезонить младшего брата Сидор при очередной встрече.
— А ради чего просыпаться? Почему я здесь? Почему мы должны ежедневно и ежечасно подчиняться немецким офицерам, поддерживая их осточертелый «орднунг»? — вопросительно, уставившись потухшим взглядом в глаза Сидора, размышлял вслух Мирон. — Почему я должен мотаться по Европе и стрелять, в сопротивляющихся этому порядку, часто безоружных людей? Перед моими глазами во сне и наяву, как живая, восстаёт полячка, закрывающая своим телом малыша.
В её горящем взгляде мольбы и просьбы о пощаде не было. Там было презрение. А вы её из автомата…. Только теперь я понял: у бешеных зверей пощады не просят.
— Здравствуйте, дедушка! — я ваша бабушка. Приехали, только вот куда не понятно. Похоже, что тебе действительно лучше было сидеть дома у мамки под рукой. Как это я сразу не сообразил — ведь ты миротворец и в воины не годишься. Но ничего, воинами не рождаются, ими становятся. Так что давай выкладывай всё, что за душой имеешь.
— Нечего мне давать и выкладывать. Всё что там хорошего было, испарилось вместе с туманом розовой мечты отца о суверенной Украине из рук немцев, — вовлекаясь в разговор, возразил ему Мирон.
— Старому дураку удивляться нечего. А тебе пора бы понять, что добывать всё нужно своими руками. Ляхов и жидов, считай, прикончили мы достаточно.
А вот этих голодранцев коммуняк одолеть пока не можем. Ничего, «Вермахт» ещё в силе и «юшку» с москалей пускает исправно. Чем больше фашисты и советы укокошат друг друга, тем лучше для нас, — поучал непутёвого родича Сидор.
— Размечтался ты, мой брат. Дивизию «Галичина» немецкое командование перебрасывает на фронт под Броды. Будем противостоять боевым частям Красной Армии. Это не партизаны и не разрозненные группы сопротивления повстанцев. С кого пойдёт юшка ясно, как божий день.
— Не раскисай и не помирай прежде времени, Мирон. Главное из этой «мясорубки» выскользнуть живым. Глядишь, в Европу подоспеют американцы. Войдут сюда они надолго. Пока же «союзнички» выжидают, когда можно будет заварить «кашу» наименьшим количеством дров. Кушать её, даст бог, мы будем вместе. А там будет и самостийная Украина, и новая Европа и возрождённый «Вермахт». Уж тогда-то, взяв реальную власть, мы в первую очередь запретим партию коммуняк и вычистим неньку Украину, чтобы и духу их не было. Запомни, пока я добрый, ради нашей «незалежной» я и родного брата не пожалею. Уразумел?