Распятие души украинца. Книга первая. Дети войны.
Шрифт:
Рядом с домом Ясеней поселилась семья главного механика авторемонтной мастерской. Его фамилии Артур не запомнил. Но вот детей: старшую дочь Риту и младшего сына своего одногодка Анатолия он помнил отлично. Рита была не вредной, симпатичной девушкой. Чистенькая, всегда пахнувшая медикаментами, она работала в местном госпитале. Дружила Рита с немецкими переводчицами, щеголявшими в подогнанной к их ладным фигуркам немецкой форме.
Артур и Толя стали, не разлей водой, просто в ближайшей округе других пацанов их возраста не было. К тому же его сестра не отказывала в лечении сбитых в кровь их ногтей с босых ног. Представляете, она перевязывала их кровоточащие пальцы белоснежными
— Не знаю, как дожить до тёплой весны, — жаловалась соседкам Болеслава. — Если бы не огород и картошка, совсем было бы плохо. Топить нечем, в печке сожгли весь бурьян и хворост, начали резать деревья сада.
— У меня не было счастья, так несчастье помогло, — в свою очередь сокрушалась Бузина Феня. — Мой Иван перестал пить — пить-то ему нечего. Заказы на изготовление обуви не поступают. Так, мелкий ремонт вконец развалившейся старой обувки изредка капает. Кожи нет, гвоздей нет, нет ничего!
Муж утром надевает фартук, берёт в руки сапожный молоток, уставится в одну точку стеклянным взглядом и сидит. Целый день смолит махру из табака, который сам вырастил. Молчит и не хочет разговаривать ни с кем. На вопросы «пыхтит» дымом табачища и в лучшем случае заливается кашлем.
— Устроиться бы хоть на какую-нибудь работу, — рассуждала Болеслава. — Но где её найти? Да и их, — она кивала на Артура и Виту, — оставить не на кого. — Я пыталась шить тряпичные валенки. Подспорье кое-какое было. Но вся вата, материя, нитки вышли. Говорят в Виннице на толкучке (рынке) за продукты можно достать всё. Там же к этим валенкам, из резины отслуживших свой срок автомобильных камер, клеят чуни (калоши). Да и мыло кустарного производства на рынке можно выменять. Мы с Глашей решили такой рейс туда совершить, иначе подохнем с голоду.
— Боля, ты в своём уме? — пятьдесят километров не шутки. Как вы туда доберётесь? — сокрушалась соседка.
— Как, как! Пешком: за двое суток туда и за двое суток обратно. Вот только в управе нужно выписать разрешающие документы. Без них по дороге полицаи отберут всё, да и арестовать запросто могут. Но деваться некуда. Я продам, вернее, обменяю на продукты свой и мужнин костюмы, и двинемся в путь. Наша соседка Маруся в Виннице уже побывала. Она же пообещала присмотреть за детьми.
Артуру всё это не нравилось, ох, как не нравилось! Отца он уже стал забывать. А тут его любимая мать уходит на пять дней и может не вернуться. Нет, он этого не хочет и готов голодать, лишь бы рядом была мать. Тем более что скоро весна, а там расцветёт акация, её жёлтые и белые цветки вполне съедобные и даже вкусные. Затем появится завязь яблок и груш, а там огурцы, лук и морковь…. Живот бурчит, от зелени сыт не будешь, но с голоду не помрёшь.
Несколько раз такие рейсы на толкучку в Винницу совершала его мать. Приходила домой она с разбитыми в кровь, распухшими ногами. Артур бегал вокруг неё, топил печку, грел камни и воду. Горячую воду они наливали в тазик, туда же опускали раскалённые камни и мать, укрыв измученные ноги одеялом, потихоньку опускала их в эту своеобразную ванну. Затем он, уткнувшись ей в плечо, сидел рядом на лавке и, боясь пошевелиться, вдыхал материнский запах. В эти минуты счастливей ребёнка не было на свете. Его мать живая находилась рядом, это было, ни с чем не сравнимое, самое дорогое чувство сыновнего счастья.
Отец Артура гвардии рядовой Красной Армии Фёдор Ясень, как и тысячи других солдат оказался в эпицентре гигантского катаклизма войны под именем Сталинградского
Оглохшего, потерявшего сознание, его несколько раз откапывали из земли и кирпичных завалов, рухнувших домов. Но всегда руки и ноги были на месте, никаких серьёзных ранений он не получал. Правда, его чёрные волосы на голове стали белыми. Изменилась не только внешность. Это был качественно новый солдат, который умел не только стрелять. Война научила его воевать и побеждать, оставаясь живым. Фёдор был почти уверен, что коль выжил в этом аду битвы отчаявшихся людей, где грань между жизнью и смертью теряла свои очертания, в дальнейшем в войне погибнуть ему не суждено. Не было у него фотографий ни жены, ни детей. Не получал он от них писем. Какие письма могли быть из оккупированной немцами Украины? Но глубоко в подсознании теплилась надежда, укрепляющая его веру, что жена и дети так же останутся живыми. Не раз, обращая глаза к небу, он мысленно просил:
— Боже, коль ты даровал нам жизнь и разум, не отымай их преждевременно у моей семьи. Ты их дал, и только ты властен их отнять. Живыми, трудясь в поте лица своего, всё остальное добро, сопутствующее жизни человека, мы наживём сами. То ли судьба, то ли бог, среди миллионов воплей человеческих, обращение Фёдора услышал. Все они до конца войны остались живыми, всё же остальное… — сплошного благоденствия не бывает. Счастье всегда достаётся дорого, иначе какое это счастье по дешёвке?
Степан Хортцыз на домашних харчах отъелся, но бездействием явно тяготился.
— Отец, вы гнилая интеллигенция, вечно хотите иметь что-то несбыточное, — спорил он с Матвеем. — Ляхов, жидов и коммунистов уничтожай без разбора, и милосердия. Тесное сотрудничество с немцами, — вот что нам нужно в настоящий период времени.
— Неужели ты оправдываешь арест немцами родного брата? — вмешалась в разговор Василина.
— Мама, в этом гнилом бедламе мыслей и идей только вас нам и не хватало, — сразу же ответил Степан. — Орест посидит на лагерной баланде вместе с Бендерой, смотришь и поумнеет. Не расстреляли же его, так что волноваться нечего. А вот вашего любимца Мирона нужно спасать, пока вы, националисты, тут друг дружку не перестреляли. Вы много разговариваете, а вот конкретно — действий никаких.
— Как это спасать? — встрепенулась Василина.
— Да вытащить его из-под вашей юбки на свет божий. Разве мало обид за всю историю мы натерпелись от ляхов! Мало они пролили крови украинцев? Теперь наступила пора гонор ляхов утопить в их же крови. Может хотя бы на это УПА сгодиться. Заодно не мешало бы дать по «морде» и польской армии Краёвой.
Николай, как правило, в эти разговоры не вступал. Тем более что он до позднего вечера задерживался на работе. Закрепив за ним мнение «ни рыба, ни мясо» Степан к новому родственнику потерял всякий интерес.
— Сестрица, не сверкай глазами. Не трону я твоего муженька. Пусть пока живет, как знает, — миролюбиво заверил он Ксению.
Как всегда, не поставив в известность, Степан вместе с Мироном из семьи ушёл. В составе УПА они приняли участие в уничтожении более 150 польских населённых пунктов, в которых погибло около 30–40 тысяч поляков.
Привычно упиваясь кровью мирных польских жителей, Степан не смог приучить к жестокости своего брата. При виде крови у Мирона выворачивались все внутренности наружу. Однако в вооружённых стычках с армией Краёвой он стрелял исправно. Убив в бою первого поляка, крови он больше не боялся. Но к огорчению своего брата, к бессмысленной жестокости так и не привык.