Рассвет Полночи. Херсонида
Шрифт:
272 Херсонида Тут мы на Марсовы поля, Где зыблется кровавый пламень, Где кровожадная Мегера Ужасный факел потрясает, - Бежим, себя позабывая; Раздастся ль тамо пушек гром?
– Восторг военный дух объемлет; Сверкнет ли длинный копьев лес?
– Бежим в сию железну рощу; Подставит ли смерть остру косу?
– Мы скачем бодро через косу; Или спешим лице представить В шумящем зрелище градов?
– Кипяще рвенье нас выводит На горизонт в гражданском мире.
– Как славно быть планетой там, Где блещут все плоды олив! Или грядем в уединенье, - Преследуемы в прочем славой, - Открыть всю сродностъ чрез перо?
– Внутрь-уду пробудяся жар, Возженный некогда едва Бессмертным духом чистых муз, Но затушенный вихрем страсти, Воспламеняет паки душу И проницает поздный век, Хотя б не разгорелся ныне.
– Природа доставляет краски; Вкус очищает тонку кисть; А слава шепчет, - как зефир, О тех веселых шумных
– сколь часто удается Ступить тогда на верхню степень, 560 570
Пестъ восьмая 273 Когда неумолимо время Точить железо начинает?
– Сколь часто на главу седую Венец лавровой надеваем, И кажется, что только с тем Возносим на трофей блестящий Одну очарованну ногу, Чтобы с слезами проливными, Или с параличем сильнейшим Другую водрузить во гроб. Так мы в полуденны часы Кипящей нашей средней жизни Стремимся к выспренним звездам; Взбираемся до замка славы.
– Хотя гора ея стремниста, Как Чатырдаг или Кавказ; Хоть дышуща ея труба Пустые буквы в воздух мещет; Но мы идем, - скользим, встаем И иногда - туда восходим. Восходим, - тут ты, сибарит, Просиживаешь целы ночи Под светлостью ночных лампад За лакомым столом в чертоге; Тут ты, от счастья охмелев И быв любовью упоен Среди своих прекрасных Фрин, В себе не помнишь человека И мыслить о себе дерзаешь, Как бы о новом божестве; Тут ты сидишь надмен, - а там Невидима десница пишет На марморной твоей стене Печальну меру живота
274 Херсонида И час небеснаго суда; А там - торжественный гнев неба Уже катает грозны громы Под рдеющим Судьи престолом.
– Как?
– ты бледнеешь, новый бог!
– Ты изменяешься в лице! Ты тщишься преложить сии Черты небес чрез ложный толк; Ты тщишься ради ободренья Под шумом Вакховых знамен, Под тенью шепотливых миртов Уста у совести зажать!
– Не беспокойся!
– приговор Уже произнесен на небе. О небо!
– все сии деянья, Которых образы блестящи В очах земли велики суть, Перед тобою - что такое?
– Извилины неважны червя Иль блудные шаги греха.
– Ах!
– кто б из человек не пал? Кто б был всегда неколебим? И мудрого стопа неблазна Нередко подле рва скользит.
– Где ж точный человек найдется?
– Ответствуйте мне, мудрецы!
– Вотще ты, чудный Диоген, Его на торжищах искал; Фонарь твой вечно не погаснет; Весь мир ничто, как маскерад.
– Нет в мире ни одной души, Котора бы, подобно небу, От дерзостных нашествий облак Не помрачалась никогда.
– Сия душа, - сей протяженный
Шесть восьмая 275 Светильник столповидный с неба, Луч, сыплющий в юдоль плачевну, Всегда ли чист - и не тускнеет От мглы, из моря исходящей?
– Ах!
– часто пятна пристают На чресла пламенны его; Но ты, - о милосердо небо!
– Женешь их духом уст своих И радугой его венчаешь.
– По буре устаем в пути; Зной, - гром и молния паляща Свирепствовать перестают.
– Мы ищем тишины в тенях; Горящий дух внутри хладеет; Тогда пришедши важна Мудрость И с нею Опытность седая Снимает с глаз завесу мрачну И, радужный развивши пояс, Нас с строгим небом примиряет, И рдяным перстом указует На вечеряющий день жизни. В то время шествуем ли в роще? Идем ли по полям зеленым? Идем ли на холмы кладбища?
– Там слышим воздыханье мира; Там зрим развалины его И сгнивший механизм его.
– Здесь зришь источенные мышцы И ноги лжебессмертных Марсов; Там попираем прах и кости Блистательных любимцов счастья, В которые еще поныне Сиротски слезы проникают; Здесь плачешь над сухой ланитой И грудью некоей Астарты,
276 Херсонида Где прежде лилии белели, Где прежде розаны дышали; Но только лишь краса исчезла, Все лилии сии потускли, Все розаны сии поблекли.
– Так дщерь весны в саду цвела, Раскинувши свои листочки, Как гибки длани, благовонны; Ее лелеяли зефиры, Поили тихие дожди, А красили лучи небесны; Тогда - любезна дщерь весны На тонком стебельке прямом Головку нежно поднимала И всех пленяла и манила; Все отроки ее любили; Она божественна, - вопили; Все девушки ее хвалили; Она прекрасна, - говорили; Но лишь могуща кисть природы Толико прелестей в цветочке, Толико света перемен Преобразила в темну смесь, И дщерь весны бездушна пала; Тогда ни отроки не любят; Она божественна, - не вопят; Тогда ни девушки не хвалят; Прекрасный цвет, - не говорят. Здесь видишь челюсть сибарита, Там топчешь ребра великанов И черепы полубогов.
– Ах!
– где корона с митрой были, Там из червей венец плетется; Где роза на щеках алела, Там черный муравей влечется.
Пестъ восьмая 277 Да, - важны были полубоги; Их все страшились, как елени; Теперь на мшистых их могилах Елени, - дики козы скачут.
– Единый нежный друг несчастных, Кому стихия - есть любовь, В ком дышет жизнь одной любовью, Кончает
– Но злый, - сын пагубы, - завистник Рассыплется не погребен.
– Тогда его ужасны кости Вовеки не обрящут гроба, Но будут ввек в степи белеть И ввек на знойном солнце тлеть; Поросший васильками холм Над ним не будет возвышаться; Не станет устрашенный путник Сидеть на диком сем холме; Но, отвратясь, минует кости, Что будут спать железным сном. Но что же тамо извлекает Из наших глаз нежнейши слезы?
– Се!
– персть почиющая присных Или сотлевший тот убрус, Который покрывает чела Отцев, - супруги, - друга, - милой... Убрус священнейших залогов, Которой я лобзал в слезах При длинном похоронном звоне!
– Как сей предмет остановляет? Как быстро душу проницает!
278 Херсонида С каким внушением сильнейшим Напоминает о кончине? Когда приходит кто из них В сию гостиницу почить И посох у дверей бросает, Ах!
– что тогда мы ощущаем?
– При бое той дрожащей меди, Что башни на стенах стенает И смертный стон свой протягает, Мы тотчас слышим: помни смертъ\ - Какое строго поученье!
– Мы слышим тайный парок труд Над нитью жизни человеков.
– Когда дыхание втекает В скудельной Прометея труд, То парки, взяв тончайший лен, Вертят крутящееся древко И начинают свой урок С пророческою сею песнью: «Крутись, мое веретено! Пряди! пряди!
– Лампада жизни Уже засвечена от неба: Пряди судьбину существа, Явившегося ныне в мир!
– Почто сия скудель слезится?
– Или предчувствует беды И горьки токи пота с кровью?
– Крутись, - мое веретено!» - Так сестры тут поют рожденье, А небеса дивятся твари, Произведенной ими в гневе; Но только лишь скудельный труд Теряет огнь и распадает,
Песть восьмая 279 Дабы опять преобратиться В бездушну прежнюю скудель, Тогда поют почтенны сестры Иную роковую песнь: «Престань, веретено, вертеться И прясть судьбину вещества!
– Вот - скоро дряхла нить порвется! Ах!
– так преходит слава дня; Ночь вечна крадется из бездны, Чтоб заступить престол его.
– Amponal - где твое железо?
– Увы!
– коликие страданья Сын крови должен перенесть, Доколе стричь начнет сестра?
– Престань, веретено, вертеться!» Нить кончится; - а вы, любезны Залоги бьющегося сердца! Вы, после бурь стремясь к покою, Залогом становитесь гроба.
– Мы видим, - чувствуем сие.
– О!
– если б после грозных бурь И наших дней был запад чист! «Что до меня, - вещает здесь Космополит - и зритель мира, - Когда судьбина не покажет Усмешки лучшей, как сия, То пусть в блаженном равновесьи Мое содержит бытие!
– Пускай огонь страстей в душе На три степени жар опустит! Гордыня!
– любочестье!
– гнев! Забота!
– суета!
– все страсти! И ты, - раболюбиво счастье!
–
280 Херсонида Я научился ведать ваши Обманы, ласки и насмешки. Да уничтожат бурный приступ Сии крутые вихри ада Ко входу моея души! Да снимут страшную осаду Сии тиранны дерзки с сердца!
– Кляну я всех сирен коварства! Кляну я все плоды Гоморры\ - Но пусть в челе и сердце свет Не погасает никогда!
– Пусть совести моей свобода Никем отъемлема не будет! Но быв всегда мне соприсущна, Отгонит всякий страх теснящий И духу даст златые крылья!
– А Феб не возбранит мне в лире И держит над главой лампаду!
– Тогда-то мир и радость духа Моей стихиею пребудут.
– Тогда ко мне в долину снидет Хотя малейша тень Эдема С блаженной высоты востока. Но коль блудящие огни, Что путника в обман приводят, Черту покажут ложну света И нарисуют в точке зренья Светильник суетной надежды; Или предскажут гнев судьбы, Который дни мои отравит; Друзья оставят, - ах!
– оставят; Тогда пусть дух благий Сократа, Мне шепчущий: Познай себя\ - Ведет по слезной сей долине Разумно до предела дней!
Пестъ восьмая 281 И разве, - разве быв водим Я богомудрием и Юнгом, В час некий буду созерцать Одними Томсона очами Прекрасно царство сельских видов!
– Тогда в гостинице спокойно Оставлю верный жезл - и лягу, И там помажусь, - уврачуюсь Спасенья вечного елеем. И тако я умру безвестно От дому матери далече!
– Тогда - и та из звезд малейших, Под коей некогда родясь, Дышал я на земле живых, - Какое б тайное влиянье На всю мою жизнь ни имела, - Не будет озарять меня, Не будет даже вредной силы Иметь на тлеюще чело И на рассыпавшися перси; Я ввек сию звезду забуду.
– Сопутники моих дней юных Искать меня повсюду будут, Но не найдут уже меня.
– Они последуют стезям, Проложенным моей стопой; Пожмут друг другу теплы руки, Мое воспомнят бедно имя И, в перси бья, возопиют; Но гласа их я не услышу; Я лягу близ пучины черной; Я в желтой персти здесь усну, Где ясные мои глаза Навек засыплются песками; Закроется студена грудь