Разорвать порочный круг

АNЕlover

Слезы иссякли, боль внутри утихла, превратилась в тихое жжение и покалывание, которые Санса пока с успехом игнорировала. Были бы еще силы — обязательно бы продолжила плакать, но таковых не осталось: были окончательно отобраны за время этой долгой ночи, перешедшей в поздний день.

Старк помнила, что здесь происходило, только до определенного мгновения, а потом все слилось в одну череду мужчин, что-то делавших с ней и удовлетворявших свои потребности. Отдаленно помнила звон кидаемых на стол монет да хлопки то открывавшейся, то закрывавшейся двери. Помнила постель с набитым соломой матрасом, что прогибалась под тяжестью ее тела и тела мужчин и пружинила назад, что очень нравилось решившим развлечься с Волчицей за пару монет мужчин. До сих пор ощущала на своем

теле руки тех насильников, хотя те, наверное, себя такими и не считали, и чувствовала, как между ног было липко от семени, излитого в нее мужчинами. Чувствовала себя грязной, использованной, вывернутой наизнанку… Никому не нужной.

Санса не знала, сколько минут или часов пролежала вот там, глядя перед собой ничего не видящими глазами и перебирая в голове свои воспоминания, смотрела их, как зритель спектакль. Забегала она и в Королевскую гавань, и в Орлиное гнездо, а потом переходила в Винтерфеллу и тут резко замедлялась. Неторопливо рассматривала воспоминание за воспоминанием, она снова и снова проживала те моменты, только теперь могла видеть их под разным углом, уже заранее знала, что произойдет дальше и поэтому могла позволить себе сосредоточиться на деталях, вспомнить, что чувствовала тогда, и понять, что чувствовала сейчас.

Окунаться в некоторые воспоминания было больно, в другие — мерзко, третьи вызывали маленькую улыбку на губах, а четвертые — смешанные чувства. Волчица восстанавливала в голове цепь событий, подмечала и понимала по прошествии времени, где ошибалась, где заблуждалась, где принимала правильные решения. Пыталась посмотреть на все даже не с двух сторон, а с трех сторон — своей старой себя, новой и со стороны Рамси. Рамси… Милорд не так давно вдруг сказал звать его Рамси… И это принесло с собой странные ощущения. Она перекатывала тогда это имя на языке и губах, словно слышала впервые и пробовала его на вкус, который казался ей таким знакомым и одновременно с тем каким-то новым, с другими оттенками и послевкусием.

Все было так сложно, неоднозначно. Старк путалась в том, что думала, перескакивала с одного события на другое, пыталась припомнить, что чувствовала в те моменты. И все равно не могла ответить перед самой собой на вопрос, ненавидела ли она Рамси или нет, любила ли его или нет. Что вообще думала о нем? Столь многое произошло за этот год, столь многое изменилось, столь многое предстояло еще обдумать.

Иногда в ней вспыхивала злоба и неудержимое желание отомстить, иногда хотелось побить саму себя за глупость, иногда было стыдно перед самой собой за принятые решения и совершенные поступки. Она перелистывала в голове страницы с ее с Рамси знакомством, свадьбой, с тем, что последовало за тем. Приезд Петира, его слова, произнесенные полушепотом в ночи. Смерть Уолды, Русе, Фреев. Первая ночь, когда Рамси был с ней нежен, их последующие ночи. Карстарк, Мандерли, письмо Джону. Игры, обманы и проступки, наказания. Те мгновения, когда муж забавлялся с ней по-хорошему, как реагировал на ее поступки. Беременность, обмен, смерть Рикона…

Почему, почему затем она потеряла бдительность, изменила себе и своим привычкам? Почему кричала и требовала к себе внимания и уважения, когда успела к этому моменту понять, что этого делать с мужем не стоило? Какой же дурой была, вдруг возомнив себе, что могла возыметь власть и контроль над Болтоном. Она ведь уже начинала получать их в свои руки, только воздействовала другими способами, вела себя по-другому… А потом вдруг забылась, побыв пару недель одна в Винтерфелле и вернувшись затем к Рамси с растущим животом.

Волчица никогда не простит ему ту свечу, или крест, или брачную ночь, или смерть Мари… Но осознавала уже и свою вину, понимала задней мыслью, что всего этого можно было избежать, поведи она себя иначе. И все равно путалась в мыслях, уж слишком разнообразными и противоречивыми были воспоминания.

Последние же полгода… чуть меньше… пролетели для Волчицы, как в тумане. Она так перепугалась, была так сломлена и подавлена, что хваталась разумом за все, что могло спасти ее от страданий, что могло заставить ее жить… И за всем

за этим упускала, что происходило вокруг, что происходило с Рамси. Если бы не те месяцы, проведенные с Болтоном в Винтерфелле и не та пара месяцев, что вот только прошли, она бы люто возненавидела его за то, что сотворил с ней, какую боль ей принес. Однако все то хорошее, что всплывало в памяти… оно путало Сансу, не давало трезво мыслить, а то, как вел себя с ней Рамси в последнее время, окончательно сбивало с мысли и вгоняло в ступор. Слишком разным он бывал, и невозможно было понять, где была ложь, где правда. А вчера… вчера Старк была поражена тем, что увидела в муже. Никогда она не видела его таким обеспокоенным, никогда не ожидала бы, что он будет взволнован больше ею, чем самим собой. Никогда бы Волчица не предположила, что Рамси будет так отчаянно пробовать помочь ей, никогда не видела таких переживаний на его лице. И все, что было до этого… Эти ласки, успокоения, проявленная забота. Да, у нее было мало свобод, но и внимания ей доставалось предостаточно… Кто знает, может, если бы она остановилась на мгновение и хорошенько подумала, то смогла бы добиться себе больше свободы, больше выбора. У нее ведь всё уже складывалось в голове, соединялось воедино, однако она упорно не желала этого замечать.

Подчинение. Послушание. Внимание. Спокойствие. Ласка.

Вот на что откликался Рамси. И именно в этой последовательности. Санса думала и думала, чувствовала, как начинает болеть голова, но не могла остановиться. Сопоставляла события, ломала голову в поисках правильных ответов, вгоняла себя в пот и раж… В Винтерфелле она была послушна и спокойна, умела извертеться и постепенно начинала добиваться желаемого. В Дредфорте же она научилась всему остальному, и это далось ей нелегко, но притом совсем позабыла о себе, об изворотливости, позабыла о своей цели…

Дочь Старка глядела перед собой широко раскрытыми, но очень уставшими глазами. По телу пробегала нервная дрожь, голова раскалывалась от боли, сон не шел. Дневной свет едва ли проникал через закрытые ставни.

Только бы Рамси выжил, сумел ее найти и спасти. Он — последнее, что у неё осталось.

***

Вечер

В маленьком сарае, предположительно предназначенном для содержания скотины, а сейчас пустующем, горела одна коптящая свеча. Она стояла в тихом, безветренном уголке, где бы до нее не дотянулась ни одна из лошадей и, конечно, запертая здесь Волчица.

Руки и ноги девушки по обычаю были связаны, под боком лежал небольшой тюк сена, к которому с одной стороны уже успели подобраться две поставленные сюда лошади и теперь тихонько пожевывали его, вытягивая небольшие клочки из общей кучи. Третья лошадь, стоящая здесь, к съестному дотянуться не могла и стояла, отвернувшись головой в угол, а все остальные и подавно остались на ночь на улице, не вместившись в крохотное пространство этого хлева.

Все углы и деревянные перекрытия на потолке были окутаны паутиной, из щелей проникал холодный воздух. Более того, судя по отсутствию скотины, скудному фуражу, практически пустому амбару с открытой дверью и тому, с каким спокойствием и уверенностью направлялись к этому дому бандиты, здесь никто не жил, и дом забрали себе эти мужчины.

Сам домишко располагался на отшибе, прикрывался со всех сторон деревьями, но, несмотря на его покинутость и уединенность, сюда была проложена какая-никакая, но дорожка — уж слишком странным был тот факт, что, добираясь сюда, им не пришлось петлять между деревьями и облысевшим бурьяном: ехали, в основном, по прямой и по два коня в ряд. В маленькое же жилище направились только мужчины, собравшиеся сперва чем-то перекусить, а затем уже взять к себе на пару часиков дочь Старка для поднятия себе настроения и лучшего сна. Сансе об их планах было хорошо известно, ведь слышала она, как переговаривались об этом между собой мужчины. Они еще подшучивали тогда над ней, чтоб не волновалась: они и ей чего поесть и выпить оставят, а то ее кости им были не нужны. На глаза навернулись слезы, а при мысли о Рамси внутри проснулась боль, засевшая глубоко в самой груди.