Разрушай и подчиняй
Шрифт:
Я стиснула зубы и не сказала ни слова.
Повисло неловкое молчание; я не стала его разрушать.
Грассхоппер запрыгал на пятках своих ботинок.
— Я принес твой завтрак.
— Не хочу.
— Ты должна поесть.
— Нет, я не буду.
Он повернул мой подбородок так, чтобы я смотрела на него. Его голубые глаза были напряжены, крошечные морщинки проступили вокруг.
— Прекрати это. Будь умницей и сможешь вернуться с нами в логово. У тебя есть еще одна ночь до передачи.
Я сжала челюсти
— Я не хочу есть. Я не хочу зависать с ублюдками торгующими людьми, и уж точно я не хочу говорить с тобой.
Сжав плечи и свернувшись в комок, я закрыла глаза.
— Оставь меня одну.
Грассхоппер стоял надо мной. Было слышно только, как скрипят сжатые зубы и шум. Ноздри свистели, пока он обдумывал неведомо что.
— Помнишь те три вопроса, которые я собирался задать тебе? Которые вернут тебя к Киллу?
Колющая боль растеклась по всему телу, реагируя на его имя. Я не ответила.
Он психанул.
— Слушай, ответь на вопросы, и я решу, есть ли причина для такого поведения Килла... если нет, я поговорю с ним.
Я напряглась, открыв глаза и сердито посмотрев на него.
— Ты больной, ты в курсе?
Он насупился.
— Почему я больной, если пытаюсь быть с тобой милым? Я мог бы не делать этого, ты знаешь. Я могу оставить тебя одну до продажи. Позволить тебе потерять чертов рассудок здесь, — он скрестил руки на груди, сосредоточив свои голубые глаза на мне. —Если только ты уже не чокнулась, конечно. Тогда это уже неважно.
Я села, разжигая пламя в своем животе.
— Спрашивай. Потом оставь меня в гребаном покое.
Что ты делаешь?
Все внутри меня кричало о том, чтобы я сжала губы и не играла в его маленькую игру, но оставалась крошечная часть меня, все еще надеющаяся на спасение.
Грассхоппер сглотнул, обдумывая, как сформулировать вопрос.
— Когда он взял тебя, он трахал тебя в позе догги-стайл?
Мой рот распахнулся.
— Это самый отвратительный вопрос, который когда-либо...
— Просто ответь мне. Это было так?
Я прищурила глаза. Я отказывалась отвечать на такой агрессивный, личный вопрос. Но это было уже неважно, мое молчание и было ответом.
Он взял меня на четвереньках только один раз. Другие разы было по-другому...
Грассхоппер вздохнул, подняв руку к своему лицу.
— Именно так. Так же, как всегда он поступает с Клубными шлюхами или другими женщинами, которые любым путем проскальзывают в его постель.
Мое сердце позеленело от зависти, ревности к мужчине, которого я ненавидела. К тому, который пинал меня... отобрал у меня все... который сжег мой...
Это был он.
Я отмахнула эту мысль, но нить истины пробивалась сквозь мою защиту, и захватила громкоговоритель, чтобы я не могла игнорировать его.
Это было не из-за него. Ты знаешь.
Я сжала кулаки. Нет, это не он поджег мой дом.
Мужчина
Зеленые глаза.
Зеленые глаза.
Зеленые глаза.
— Следующий вопрос, — продолжал Грассхоппер. — Он позволял твоим рукам к нему прикоснуться?
Я не могла остановить слезы, бегущие ручьем, выдающие мой позор и ответ.
Грассхоппер кивнул.
— Я так понимаю это значит — да.
Его понижающийся голос, словно извинялся, когда он пробормотал:
— Последний вопрос.
Я уже знала какой.
— Он завязывал тебе глаза, чтобы ты не смотрела него?
Я не могла. Я просто не могла.
Я закрыла глаза ладонями и отвернулась, ненавидя рыдания, кипевшие в моей груди.
Тихий всхлип сорвался с моих губ, когда Грассхоппер положил свою тяжелую ладонь на мою спину и, утешая, поглаживал круговыми движениями.
— Трижды да. Это значит, что все, что ты видела, все, о чем ты думала — все, что ты чувствовала — ложь.
Он продолжал гладить меня, его мягкое беспокойство просачивалось в мои кости.
Я сделала глубокий вдох и прерывисто прошептала.
— Объясни тогда, откуда я узнала про ластик. О том, что он занимается торгами на фондовом рынке. О том, что он самый добрый и милый мальчик из всех, кого я знала? О том, что любила его?
Повисло долгое молчание, прежде чем Грассхоппер ответил.
— Мы не можем объяснить, что происходит, когда наш разум отправляется в гребаный отпуск. Кто знает, как и почему мы создаем фантастические миры? Ты сама сказала, что ты ничего не помнишь. Ты все себе придумала. Ты создала эту ложь, и сама так глубоко в нее поверила, что для тебя это правда — но Килл... это, бл*дь, его убивает.
Он перестал гладить меня и поднялся со скрипом кожи куртки и ботинок.
— Не принимай это на свой счет. Он мудак для всех женщин. Наверное, мне не стоит рассказывать тебе, но он потерял девственность в тот день, когда вышел из тюрьмы. Он сделал это только потому, что ублюдку было двадцать четыре, он никогда не был в киске и был самым молодым президентом, унаследовавшим клуб. Ему нужно было стать мужчиной… и быстро, — его глаза гордо заблестели. — Я был тем, кто привел к нему шлюху. Я был тем, кто с самого начала помогал ему изменить клуб.
Я прикусила губу, желая, чтобы мое дыхание было настолько тихим, чтобы я могла услышать каждое слово, которое мог произнести этот мужчина.
Он кивнул, потерявшись в собственных мыслях.
— Он связал ее, завял ей глаза и трахнул сзади. До этого дня он никогда не делал этого по-другому.
Он взял меня лицом к себе. Дважды.
Мое сердце сжалось от странного сочетания отвращения и оптимизма.
— Почему? — выдохнула я.
— Почему? — его брови поднялись, и он усмехнулся. — Думал, это очевидно.