Ричард Длинные Руки – ярл
Шрифт:
Патрик заметил очень вежливо:
— Но со мной же не спорят.
— С чем и поздравляю, — ответил я ядовито. — Если женщина села вам на шею, значит, вам не нужно больше носить ее на руках. Но вообще-то когда от любви поет сердце, разуму лучше не подпевать, а дирижировать.
Хозяйка посматривала на меня с усмешкой, но я ловил в ее взгляде удивление.
— Сэр Ричард, в ваших речах просто несвойственная… вашему возрасту мудрость!
По ее лицу видно, что вместо возраста хотела сказать нечто другое, возможно, «происхождение», намекая, что я спал и хрюкал вместе со свиньями.
Я
— Что такое мудрость? Всего лишь быть умным вовремя.
Она покачала головой.
— Но ведь другим не всегда удается.
— Приобрести жизненную мудрость, — пояснил я, — можно тремя путями: читать умные книги, наблюдать, как действуют мудрые люди… и попробовать погладить медведя в клетке.
— А как действовали вы?
— Это у меня от мамы, — пояснил я скромно. — Ум дан женщине для того, чтобы скрывать свой характер. Конечно, такое дадено не всем…
Леди Дженифер зашипела, как раскаленная сковорода, на которую плеснули воды вместо масла.
— Ум? У вас — ум?
Я встал, поклонился.
— Да. И как доказательство, что он у меня есть, я поспешно откланиваюсь, пока вы меня не исцарапали… Нет-нет, леди Изабелла, не беспокойтесь, я нежно люблю Дженифер, но пока мы здесь пируем, как бы эти гады не сожгли замок!
Глава 15
Основное столпотворение переместилось в восточную башню, но и оттуда бездельники разбредаются по всему замку, везде суют носы, приходится улыбаться и объяснять, что здесь неубрано, потому лучше сюда не входить, нам же неудобно перед высокими гостями за непорядок…
Кастелян выходит из восточной башни только для того, чтобы наорать на слуг и велеть бегом исполнять прихоти приближенных Его Величества, зато Мартин в той части замка почти не показывается, бдит за северными и южными воротами, оставшихся после отъезда герцога воинов держит в железном кулаке, но отечески объясняет, что когда эти гости наконец свалят, то отъедятся, отопьются и отоспятся на год вперед.
Я тихонько подошел со спины, он вздрогнул, оглянулся.
— Вы умеете подкрадываться, сэр Ричард!
— А ты ждал, что буду громыхать железом и топать, как подкованный кабан?..
Он скупо улыбнулся.
— Но граф Марсельен, которого Его Величество наметили в женихи леди Даниэлле, ходит именно так.
— Это тот, что еще и руки растопыривает? У меня нет его комплексов. Мартин, что-то не вижу колдуна, а это не есть хорошо. Этого неуловимого Рене де Три…
Он хмыкнул.
— Может, как раз хорошо?
— Нет, — возразил я, — противник должен быть зрим. А колдун — противник. Первое — я воспротивился воле его покровителя, второе — его помощник исчез, а он, я имею в виду Рене де Три, явно знает, что с ним стряслось.
Мартин помрачнел, нахмурился.
— Да, мне он такое тоже не простит. Я пошлю людей на его поиски. Понятно, скажу, чтобы вида не показывали.
— Эх, Мартин, — сказал я сожалеюще, — для этого лучше использовать слуг, горничных, поваров и всех тех, которых даже не замечаем, когда они стелют нам постель или наливают в чашу вино. Вот от них в самом деле ничего не укроется!
Он покачал головой, лицо стало почти враждебным.
— Сэр Ричард, я понимаю необходимость в военное время… и в крепости врага, но не в своем же? За кем я должен был вот так… нехорошо подсматривать?
— Ты прав, — ответил я со вздохом, — права маленького человека должны быть нерушимы. Ладно, я пойду еще поищу. Может, правда сам на меня наткнется. Хотя, боюсь, он уже следит за каждым моим шагом… Ладно, иди.
Он козырнул и удалился, я принюхался, от распахнутых дверей кухни как волна цунами бьет вал запахов чеснока, лука, пряностей. Мелькают фигуры наших поваров, но чаще выскакивают чужие слуги с наполненными подносами, едва удерживают в обеих руках.
Внутри кухни жарко, как в аду, потные полуголые повара торопливо жарят, пекут, варят, огонь полыхает в трех очагах, на широких сковородах шипят, поджариваясь на оливковом масле, кровяные колбаски. Одуряющий запах сшибает с ног, сразу зверски захотелось есть, я огляделся, стараясь выглядеть грозно: с приездом короля авторитет и власть герцогини вроде бы пошатнулись, а слуги — это хитрые твари, сразу чувствуют слабину и начинают работать хуже. Так вот хрен вам хуже, враз всех лодырей перевешаю прямо вдоль стены в назидание остальным!
Надеюсь, они все это увидели по моему облику, ведь достаточно ясно и четко проговаривать нечто понятное всем про себя, чтобы остальные ощутили или почти услышали. В общем, засуетились и забегали с удвоенной скоростью.
Я постоял на пороге, взирая тяжелым бараньим взором хозяина, для которого раздавить мелкого человечка — раз плюнуть, развернулся неспешно и вышел.
Пожалуй, все больше вхожу в роль хозяйственника. Осталось только кепку купить, а так уже готов брать недрогнувшей дланью подаренный Барбароссой замок, выгонять на мороз вдову и сироток, будет всего лишь на три сугробика больше, не пристало такому крупному деятелю вдаваться в мелочи, надо мыслить более широкими категориями…
Во дворе одна повозка по-прежнему накрыта серыми полотнищами, когда-то цветными, но выгоревшими и выцветшими, а вторая зияет голыми прутьями, пустая и зловещая, как всякая тюрьма, да еще передвижная. Возле первой неотлучно находится страж, я видел, как ему принесли котелок с едой.
По-прежнему озирая все хозяйским взором, от этого грозносдвигания бровей и сверкания очами скоро начнутся головные боли, я прошел через двор в северную башню, в холле встретил только одного гостя с испитой мордой, но он так от меня шарахнулся, что я мысленно поставил на нем крупную зеленую метку «Безопасен», такими цветными мазками моя бабушка метила кур, чтобы не перепутать с соседскими.
Навстречу торопится Даниэлла, в руках плетеная корзинка, доверху полная крупных ягод клубники. Нежный аромат коснулся ноздрей, я посмотрел на красную горку и поймал себя на том, что и привычная клубника навевает непривычные ассоциации с мелкоячеистой кольчугой.
— Ох, Рич, — заговорила она по-детски счастливо, — вам хорошо у нас?..
— Хорошо, — заверил я.
Ее щеки заалели, украдкой огляделась, не видят ли, что она без провожатых разговаривает с молодым мужчиной наедине. И хотя он и брат, но какой-то не такой брат, все равно неприлично, а то и вовсе непристойно.