Романовы
Шрифт:
От ТУркманчая к Севастополю
При Николае Россия выиграла новую войну с Ираном. По Туркманчайскому договору 1828 года к России отходили Эри-ванское и Нахичеванское ханства (Восточная Армения), персидское правительство обязалось не препятствовать переселению армян в Россию и выплатить контрибуцию в 20 миллионов рублей серебром.
Победой завершилась и война с турками. Николаевский генерал граф И. И. Дибич двинулся на Константинополь. По Ад-рианопольскому миру 1829 года Османская империя уступала России Черноморское побережье Кавказа от устья Кубани до форта Святого Николая, Ахалцихский пашалык и острова в дельте Дуная, предоставляла автономию Молдавии, Валахии и Сербии, признавала независимость Греции; Босфор и Дарданеллы открывались для судов
Русские крепости появились на кавказском побережье, хотя покорение Кавказа было ещё далеко от завершения. Достойным противником империи стал третий имам Чечни и Дагестана Шамиль. На подконтрольной ему территории было создано теократическое государство — имамат с административным делением на наибства, боеспособным войском, сбором податей, собственными знаками отличия.
Первоначально российским войскам удалось нанести Шамилю ряд поражений, и в июле 1837 года он даже вынужден был присягнуть на верность российскому императору, предоставить аманатов (заложников) и прекратить военные действия. Однако скоро война возобновилась с новой силой. В августе 1839 года войска начальника Кавказской области генерал-лейтенанта П. X. Граббе после девятинедельной осады взяли штурмом резиденцию имама аул Ахульго. Раненый Шамиль с семьёй и несколькими приближёнными сумел бежать в Чечню. Граббе в докладе Николаю I писал о совершенном успокоении края, называя Шамиля «бесприютным и бессильным бродягой, голова которого стоит не более 100 червонцев». Но император смотрел на вещи более трезво — он оставил на полях доклада резолюцию: «Прекрасно, но жаль, что Шамиль ушёл, и признаюсь, что опасаюсь новых его козней. Посмотрим, что далее будет». Война разгорелась с новой силой. Карательные экспедиции в кавказские леса и ущелья сопровождались большими потерями регулярных войск, а после их ухода «замирённые» горцы восставали вновь. К концу 1843 года большая часть Чечни и Дагестана перешла под контроль Шамиля.
Вынужденная держать на Кавказе большую армию, Российская империя тем не менее вела активную европейскую политику. В первые годы царствования Николай был достаточно осторожен во внешнеполитических делах. Будучи консерватором и ненавидя революцию, он отнюдь не собирался бросаться на подавление мятежей в других странах лишь из любви к порядку, старался прежде всего взвесить выгоды и издержки для России; так, он не препятствовал возникновению независимой Бельгии, отделившейся в 1830 году от Объединённого королевства Нидерландов, поскольку там не было российских интересов. А в борьбе с Турцией он прагматично сотрудничал не с австрийцами, соперничавшими с Россией на
Балканах, а с западными «демократиями» — Англией и Францией, хотя так и не смог себя заставить наладить личные отношения с французским королём Луи Филиппом, принявшим корону из рук «мятежников», свергнувших династию Бурбонов. Отпраздновав победу в очередной Русско-турецкой войне (1828— 1829), император поставил целью сохранить слабую, но относительно лояльную Турцию, не позволяя грекам или правителю Египта Мухаммеду Али развалить её, создав тем самым очаг напряжённости в Европе, и поссорить великие державы.
Но отложенный «восточный вопрос» беспокоил императора. Во время пребывания в Англии в июне 1844 года (Николай прибыл в Лондон как бы с частным визитом под именем графа Орлова) император вызывал восторг публики. «Человек, второго которого нет во всей России, может, даже во всём мире, — человек величественнейшей красоты, выражения, походки, человек, объединяющий все достоинства и прелести богов — правда, не такой, как маленький бог любви, — с впечатляющими симметричными пропорциями. И это благородство, соответствующее, скорее, вообще Мужику, а не Деспоту всея Руси, не могло быть меньшим, как едва ли могло быть меньшим чувство душевного трепета у тех, кто наблюдал за ним. Это был не монарх, который был настолько превосходным человеком, а человек, который воистину был императором», — писала «Таймс».
Государь посетил скачки в Эскоте, пожертвовал 500 фунтов на строительство памятника Нельсону — Трафальгарской колонны, блистал на балах и оставил три тысячи фунтов на чай прислуге Букингемского дворца. Среди светских мероприятий Николай нашёл время для беседы с министром иностранных дел лордом Джорджем Эбердином: «Турция — умирающий человек. Мы можем стремиться сохранить ей жизнь, но это нам не удастся. Она должна умереть, и
Пиль понял намёк и сообщил собеседнику, что интересы Англии сосредоточены в Египте, где нежелательно существование «слишком могущественного правительства, такого правительства, которое могло бы закрыть пред Англией торговые пути». Царь был вполне удовлетворён и полагал, что в случае конфликта с Турцией русское и британское правительства смогут прийти «к правильному честному соглашению». Но переданный в Лондон меморандум о судьбе Турции остался без ответа.
«Весна народов» — революции 1848 года в странах Европы — была новым потрясением, которое царь переживал в Петербурге, убеждённый, что опасность грозит и России. Он объяснял саксонскому посланнику: «Земля под моими ногами, как и под вашими, минирована». В 1849 году Николай I послал армию под командованием фельдмаршала И. Ф. Паскевича на подавление национально-освободительного движения в Венгрии, входившей в состав Австрийской империи. 13 августа капитулировали основные силы венгерских революционных войск. Австрийский фельдмаршал-лейтенант барон Гайнау не исполнил данное русскому командованию обещание амнистии и расстрелял 13 венгерских генералов как изменников. Николай «бунтовщиков» не терпел, но был возмущён нарушением австрийцами данного слова.
Находясь в апогее могущества, российский государь уже считал возможным вести на Востоке более активную политику. Появились захватывающие дух проекты. «Россия защищает не собственные интересы, а великий принцип власти... Но если власть (на Западе. — И. К.) окажется неспособной к дальнейшему существованию, Россия будет обязана во имя того же принципа взять власть в свои руки... Эти два факта суть: 1) окончательное образование великой православной Империи, законной Империи Востока, одним словом, России будущего, осуществлённое поглощением Австрии и возвращением Константинополя; 2) воссоединение двух церквей, восточной и западной. Эти два факта, по правде сказать, составляют один: православный император в Константинополе, повелитель и покровитель Италии и Рима; православный папа в Риме, подданный императора» — так, по мнению поэта и российского дипломата Ф. И. Тютчева, должен был выглядеть итог.
Весной 1853 года Николай уже был уверен: «...сильная экспедиция, с помощью флота, прямо в Босфор и Царьград может решить дело весьма скоро. Ежели флот в состоянии поднять в один раз 16 000 человек с 32 полевыми орудиями, при двух сотнях казаков, то сего достаточно, чтобы при неожиданном появлении не только овладеть Босфором, но и самим Царьградом». Император обратился к английскому послу в Петербурге с предложением о разделе Турции: под протекторат России должны были перейти Валахия, Сербия и Болгария, а англичане получили бы Египет.
После отказа Англии и появления у турецких берегов французского флота бросок на Константинополь был уже невозможен. Но император был всё же настолько уверен в своих силах и в поддержке союзников (Австрии и Пруссии), что ввёл войска в дунайские княжества; он не понимал, что европейские державы не допустят расчленения Турции и утверждения российского господства над проливами и на Балканах. В Петербурге не приняли всерьёз претендента на французский трон Шарля Луи Наполеона Бонапарта. Племянник великого императора оказался в тюрьме за попытку переворота, бежал в Англию и ещё в 1847—1848 годах безуспешно обращался к Николаю I, заверяя его в своей готовности навести во Франции порядок и прося финансовой поддержки. После революции 1848 года он был избран президентом, в декабре 1851-го разогнал Законодательное собрание, а ещё через год провозгласил себя императором. Для Николая новый французский монарх был выскочкой-каторжником. Скрепя сердце царь согласился признать его «добрым другом», но никак не «братом».