Романовы
Шрифт:
Составленный Остерманом план учебных занятий Петра II и так не был перегружен: на изучение истории, географии и математики отводилось всего 12 часов в неделю, остальное время посвящалось танцам, занятиям музыкой, стрельбе, игре на бильярде и псовой охоте. Сохранилась записка самого юного императора, в которой его распорядок выглядел уже несколько иначе: «В понедельник пополудни от двух до трёх часов — учиться, а потом солдат учить; пополудни вторник и четверг с собаками на поле, пополудни в среду солдат обучать; пополудни в пятницу с птицами ездить, пополудни в субботу музыкою и танцованием; пополудни в воскресенье в
Вначале Пётр навещал больного Александра Даниловича, но вскоре ездить в его дворец перестал. Когда светлейший князь оправился от недуга, он попытался снова взять инициативу в свои руки. Вечером 29 июля он вместе с Петром II участвовал в церемонии открытия наплавного моста через Неву и проехал по нему в карете. Внешне за время болезни светлейшего ничего не изменилось, однако воспитанник стал тяготиться его опекой. Дипломаты докладывали, что Меншиков присвоил поднесённые царю деньги, что Петру вовсе не нравилась его невеста. Светлейший же делал своему подопечному публичные выговоры: «...всего неделю он выдал царю 200 рублей, и уже ничего не осталось», — и забрал подарки австрийского императора.
С подачи новых друзей даже разумные распоряжения Мен-шикова стали восприниматься императором как покушение на его власть. Во время одного из столкновений Пётр закричал на Меншикова: «Я тебя научу, что я — император и что мне надобно повиноваться!» Своё отношение к светлейшему князю государь выражал соответственно возрасту: бил кулаками сына князя, своего ровесника, пока тот не попросил пощады. А на именинах своей сестры Пётр II повернулся к Меншико-ву спиной. С середины августа царь со своим окружением и Меншиков уже жили раздельно, но корректные отношения пока сохраняли.
Остерман ещё отправлял из Петергофа Меншикову в Ораниенбаум почтительные письма, в одном из которых император под его диктовку написал: «Вашей светлости и светлейшей княгине, и невестке, и своячине, и теткё, и шурину поклон отдаю любителны. Пётр». И всё же приближалась развязка. Ни на именины к Меншикову, ни на освящение новой церкви в Ораниенбауме его подопечный не приехал; не было среди гостей и Остермана. «Весь двор находился в ожидании перемены», — написал в донесении от 5 сентября прусский посол Мардефельд.
Накануне Меншиков сделал последнюю попытку оседлать судьбу — приехал в Петергоф для беседы с царём. Однако свидание было кратким, остаться наедине с императором ему не удалось, а на следующий день того увезли на охоту. В раздражении Меншиков отправился выяснять отношения с Остер-маном, которого назвал «атеистом» и угрожал ссылкой в Сибирь за плохое влияние на императора. Видимо, разговор был очень острым, так как обычно невозмутимый Андрей Иванович, не сдержавшись, заметил, что и он хорошо знает человека, который давно заслужил колесование.
Меншиков явно не обладал дипломатическими способностями, чтобы изменить манеру обращения с «неблагодарным» мальчишкой и тем самым избежать конфликтной ситуации. Он сделал новую ошибку — уступил «поле боя» противникам и вернулся в Петербург. Он явно не знал, что предпринять: 6 и 7 сентября то появлялся на заседаниях Верховного
Седьмого сентября Пётр окончательно перебрался из дворца Меншикова в «новый летний дом» у Невы. На следующее утро князю было объявлено о домашнем аресте. На улицах под барабанный бой зачитывали указ о том, что император «всемилостивейшее намерение взяли от сего времени сами в Верховном тайном совете присутствовать и всем указам быть за подписанием собственныя нашея руки» и о «неслушании» любых распоряжений Меншикова. Государь объявлял себя вступившим «в правительство» (совершеннолетним); тем самым регентство Верховного тайного совета упразднялось.
Девятого числа в совете появился и сам Пётр. Но ещё до его прихода Остерман представил присутствовавшим записку о «винах» Меншикова. Единогласным решением тот был лишён званий, чинов и орденов и приговорён к ссылке в своё дальнее имение — городок Ораниенбург под Рязанью. Приказ об этом, подписанный императором «в своих покоях», также принёс Остерман. Привязанность юного императора к своему наставнику, надо полагать, ещё более возросла после того, как он сумел убедить Верховный тайный совет в необходимости покупки для сестры государя бриллиантов на 85 тысяч рублей. От светлейшего князя такого щедрого подарка едва ли можно было ожидать.
Сам князь, его жена и дети пытались обращаться к царю с письменными и устными просьбами о помиловании. Возможно, Пётр какое-то время колебался: сохранились противоречивые известия о его поведении в отношении жены Меншикова и своей невесты. Но законы борьбы за власть беспощадны: 10 сентября бывший правитель России в роскошной карете с целым караваном имущества и прислуги отправился в ссылку.
А Пётр, похоже, не очень-то интересовался положением своего несостоявшегося тестя, как, впрочем, и многими другими государственными делами. После нескольких появлений на заседаниях Верховного тайного совета юный император потерял к ним интерес. Самым важным занятием для него стала охота. Остерман в угоду забавам Петра объявил от его имени повеление «о запрещении ходить с ружьём и собаками, стрелять и ловить птиц и зверей, а также устраивать кабаки на Аптекарском острову» (недалеко от центра современного Санкт-Петербурга).
В то время как царь развлекался охотой, положение Меншикова всё ухудшалось: вначале у него отобрали все награды, в том числе и кольцо, подаренное Петром II невесте, затем настала очередь лошадей и экипажей. Доказать обвинение светлейшего князя в государственной измене не удалось, но его вотчины с десятками тысяч крепостных и движимое имущество стоимостью примерно в 400 тысяч рублей были конфискованы. Архивные документы свидетельствуют, что юный царь проявил интерес к делу Меншикова только тогда, когда стали делить драгоценности его семьи. Так, ордена Святой Екатерины и Александра Невского Пётр II пожаловал Ивану Долгорукову, а своей сестре Наталье подарил бриллиантовый крестскладень, золотой пояс с пряжкой и многие другие украшения. Позже конфискованные богатства Меншикова пошли на покрытие расходов на коронацию Петра II, а часть драгоценностей князя — на изготовление царской короны.