Русская война: Утерянные и Потаённые
Шрифт:
Скорей всего старик «Ушаков» был обречен, но пара-тройка его 200-килограммовых снарядов, пронизав палубы навесной траекторией, хорошо бы проучила «Ивате» и «Токиву», а сам бой был бы формой сражения, а не расстрельной пыткой… Впрочем, что всё идти от состоявшегося – ведь начни кромсать тяжелые снаряды русского броненосца суда противника, в действие вступила бы уже иная арифметика: всё же в бортовом залпе «Ушаков» имел 800 кг а два японских крейсера – 640.
А не было ли у броненосца береговой обороны еще какого-то качества, которое он мог обыграть… Стоп! Он же – береговой, почему не пошел, прижимаясь к корейскому берегу, у него же в осадке не более 4, 5 метров против 7–9 у противника – большие глубины у корейского побережья не позволят вполне обыграть это качество? – но хотя бы теперь он прикрыт берегом от атак с одного борта, а при случае, приткнувшись к нему, может стать непотопляемым фортом, и
Любопытно, как эта межеумочность переходит в несходство и незавершенность судеб, расщепляет на линии даже устойчиво-положенное. Вот представитель другой традиции, буйной, полнокровной, слитно-единой, германского рыцарства – Николай Оттович Эссен, воин по темпераменту, страсти, по устремлениям натуры – водил крейсер, броненосец, сражался неутомимо, яростно, упорно, умело – но вступил в адмиральский ранг и уклонился от обобщающих восхождений; обратился из адмирала над эскадрами в адмирала при минах, не чувствуя поддержки палуб, где скапливалась революция, ни гостиных, из которых расползался гной – общественное одиночество, обращающее от войны-бури наций к войне-пакостничеству неприкаянных одиночек. Порожденная им гипертрофированная видимость Балтийского театра, что мины равноценны эскадрам, разрасталась в инстинктивное избегание тех театров, где мины эскадр уже никак не могли заменить – океанских, главных; и почти вбивала в позвоночник устремление к оборонительному способу войны у своих побережий, при означающей символике наступательных действий набегами легких сил – в уклонение от боя главных и без каких-либо поползновений к десантам; войн не великой державы – мелкой крохоборки, и рождающих крохоборный флот: нет великих целей и дел – не будет и великих денег: не будет великого флота, – не будет и великой России, 2/3 границ которой морские, все более продуваемые ветрами с океанов, где с развитием техники копится и угроза; а и шире – заползая вглубь континента, обращается она в темное, позвоночное, складочный чулан, где доброе не собирается. Россия Романовская пресеклась, когда прервался ее бег к океанам; Россия Советская возрастала и никла со стремлением к Океану-Космосу… Вот и по-лучилось из натуры буйной, властной, что мощно реализовалась бы в Германии, деятелем более выдающимся, чем Хиппер, более значительным, чем Шпее, удивительнейшее существо по несопоставимости начал и концов – Русский Немец.
Итак, что должен был сделать неведомый морской офицер, знающий, что воюют не специалисты, а экипажи, но аттестацию им, которая начинается от судовых чрев и трюмных команд, дает снаряд и торпеда пошедшего на цель залпа; знающий, что число кораблей, это число нулей заготавливаемой мощи и ту единицу, что обратит их в десяток, сотню, тысячу, эскадру, флот, надо еще создать; думающий всю жизнь о войне, готовящий себя к войне, прозревающий свою войну, которую понесет доброхотам и врагам… – и вот, по указу отправленный на замену адмирала З. П. Рожественского. С чем он приедет к эскадре, вероятно, отправившись вместе с отрядом адмирала Небогатова, с тем, чтобы лучше узнать своего заместителя, и хотя бы часть соединения поставить в «свой» строй? Что он принесет с собой такого, что переменит эскадру почти совершенно за те 17 дней, от момента соединения всех отрядов до боя 14 мая?
Мне хотелось сначала назвать его условной фамилией «Бутаков», но кажется это действительно Белый Мандарин…
Естественно, он хорошо знает о крайней разнокалиберности и тактической разномастности состава русской эскадры, делающей почти немыслимым ее действия в единой колонне и если он даже и полагал некоторые изменения в качестве эволюций ядра 2-й эскадры вследствие полугодового совместного плавания – присоединение к ней 26-го апреля отряда Небогатова опять разрушает картину, и первый же выход в море 27-го полным составом окончательно убедит: соединить корабли в одну колонну – перемешать лисиц и ежей; и новейшие броненосцы и «Ослябя» должны быть безотлагательно исключены из этого сборища – это было очевидно уже и Рожественскому…
Но в отличие от Стреляющегося Интенданта – многолетняя страсть Рожественского к пушкам и проверке хозяйственных счетов – он понимает и другое, надо не просто отделить новые маневренные ударные корабли от малоподвижных утюгов – надо наладить их взаимодействие, иначе 2/3 состава эскадры обратятся в зрителей, а не участников действия и бой поведут не 12 на 12, а 5 на 12 с заранее предопределенным неважным результатом, при этом взаимодействие органическое,
Какими преимущественными факторами боевой мощи располагает русский командующий в отношении своего заслуженно прославленного соперника – может, их нет вообще?
– Это безусловное преобладание русских 3-х калиберных бронебойных снарядов на близких дистанциях в отношении противника, оптимизированных к предельно-настильным траекториям; лучшие боеприпасы в мире на дальности прямого выстрела по сильно-бронированным целям, но быстро теряющие скорость и эффективность с увеличением расстояния.
– Это большая живучесть тяжело-бронных русских кораблей к артиллерийскому обстрелу японскими фугасными снарядами, выдерживающими в 2–3 раза большее число попаданий; так и их общая большая типическая выносливость к артиллерийскому огню вообще: 7 эскадренных броненосцев, 1 крейсер-броненосец, 1 броненосец-крейсер (как иногда заслуженно оценивают «Нахимов»), 3 броненосца береговой обороны.
Следовательно, надо было использовать любую возможность для сближения на дистанцию прямого выстрела (20–22 кабельтова) с неприятелем; и по возможности равномерно распределять его огонь на все свои корабли, когда тот, по превосходству в скорости, выскочит ошпаренным из зоны ближнего огня и по-ведет бой со средних и дальних дистанций фугасными снарядами, малоопасными для тяжелой брони, но разрушающими надстройки и вызывающими массовые возгорания – если есть чему гореть, и это командующий очень хорошо знает…
Сам по себе вырисовывается и тактический замысел боя, заслоняясь старыми кораблями как «щитом», выходя на дистанцию атаки при сближении (~ 35–40 кабельтовых), наносить удары новейшими броненосцами, нацеливая их на броненосцы неприятеля; а «Ослябей» с двумя сильнейшими броне-палубными крейсерами залетать к крейсерской оконечности японского строя, выклевывая крайних по одному замечательно точными продольными бортовыми залпами.
При этом строй старых кораблей тоже должен быть гибким, вибрирующим, рябящим движением, не допускающим последовательного расстрела русских судов наводимыми эскадренными залпами японской стороны, иначе это имеет характер перемены покойников на столе и только, а потеря 3–4 старых кораблей, пусть менее ощутимая для совокупной мощи эскадры, так ее ослабит, что бой обратится в несомненное поражение – продолжение сражения на следующий день невозможно, кроме как в форме «бегства – вперед» новых кораблей с надеждой проскочить во Владивосток на авось; т. е. чтобы не уподобляться расстрельной веревке или ломаемой палке строй старых кораблей должен также иметь особое тактическое членение.
У русского командующего было две возможности:
– Сформировать два отряда однотипных тихоходных кораблей; один из эскадренных броненосцев («Николай I», «Наварин», «Сысой Великий», «Нахимов»), другой из броненосцев береговой обороны («Ушаков», «Апраксин», «Сенявин»); но в этом случае из них только 2-й отряд явится соединением однотипных тактических единиц, в то время как первый сохранял характер «складочного места», лишь старики «Николай» и «Наварин» были сопоставимы по 35-калиберным 12-дюймовым орудиям, в то время как «Сысой» со своим современным 41, 5-калиберными 12-дюймовыми пушками не был сопоставим ни с ними, ни с «Нахимовым» с его 8-дюймовками; очевидный же перекос в мощи отрядов обращал их не в 2-е, а в полторы тактических единицы, и порождал в бою мучительную головную боль у командующего о защите береговых адмиралов» от неприятельских наездов.
– Либо создать равноценные тактические единицы уже не однотипных, а взаимодополняющих судов, и к этому склонял сам состав старых броненосных кораблей; если присчитать к нему еще броненосные крейсеры «Донской» и «Мономах», с которыми Рожественский вообще не знал, что делать и прогнал из боевой линии 16-узловых тихоходов к 23-узловым крейсерам Энквиста, то для таких комбинаций имелось 3 эскадренных броненосца, 3 броненосца береговой обороны, 3 броненосных крейсера – многозначительная подсказка свыше создать 3 тактических единицы, каждая из 1 эскадренного броненосца, 1 броненосца береговой обороны, 1 броненосного крейсера, соединив их вокруг совпадающего тактического качества; проще всего по скорости, чтобы лучше выдерживать ход и перестроения, уже как автономные соединения. При этом включение в состав броневого ядра «Донского» и «Мономаха», имевших полный пояс 6-дюймовой брони и более выносливых в артиллерийском бою, чем «Ослябя», компенсирует его вывод за пределы боевой линии, одновременно восполнит слабость старых броненосцев в средней артиллерии (имели по 6–8—10 152 мм пушек). Дополняющая разнотипность состава рождает и большую применимость к разнообразным формам боя, большую тактическую свободу; обращает не к тактическому обесцениванию – к тактическому взаимодействию.