Русский романс

Пушкин Александр Сергеевич

АЛЕКСЕЙ ТИМОФЕЕВ

(1812–1883)

500. Свадьба [498]

Нас венчали не в церкви, Не в венцах, не с свечами; Нам не пели ни гимнов, Ни обрядов венчальных! Венчала нас полночь Средь мрачного бора; Свидетелем были Туманное небо Да тусклые звезды; Венчальные песни Пропел буйный ветер Да ворон зловещий; На страже стояли Утесы да бездны, Постель постилали Любовь да свобода!.. Мы не звали на праздник Ни друзей, ни знакомых; Посетили нас гости По своей доброй воле! Всю ночь бушевали Гроза и ненастье; Всю ночь пировали Земля с небесами. Гостей угощали Багровые тучи. Леса и дубравы Напились допьяна, Столетние дубы С похмелья свалились; Гроза веселилась До позднего утра. Разбудил нас не свекор, Не свекровь, не невестка, Не неволюшка злая, — Разбудило нас утро! Восток заалелся Стыдливым румянцем; Земля отдыхала От буйного пира; Веселое солнце Играло с росою; Поля разрядились В воскресное платье; Леса зашумели Заздравною речью; Природа в восторге, Вздохнув, улыбнулась… <1835>

498

Музыка Даргомыжского (1835), Бларамберга. Было популярно в среде демократически настроенного студенчества во второй половине XIX в. С музыкой Даргомыжского, один из любимых романсов В. И. Ленина.

501. Тоска [499]

«Оседлаю коня, коня быстрого; Полечу, понесусь легким соколом От тоски, от змеи, в поле чистое; Размечу по плечам кудри черные, Разожгу, распалю очи ясные — Ворочусь,

пронесусь вихрем, вьюгою; Не узнает меня баба старая! Заломлю набекрень шапку бархатну; Загужу, забренчу в гусли звонкие; Побегу, полечу к красным девушкам — Прогуляю с утра до ночной звезды, Пропирую с зари до полуночи, Прибегу, прилечу с песней, с посвистом; Не узнает меня баба старая!» — «Полно, полно тебе похваляться, князь! Мудрена я, тоска, — не схоронишься: В темный лес оберну красных девушек, В гробовую доску —; гусли звонкие, Изорву, иссушу сердце буйное, Прежде смерти сгоню с света божьего; Изведу я тебя, баба старая!» Не постель постлана в светлом тереме — Черный гроб там стоит с добрым молодцем; В изголовье сидит красна девица, Горько плачет она, что ручей шумит, Горько плачет она, приговаривает: «Погубила тоска друга милого! Извела ты его, баба старая!» <1838>

499

Музыка Варламова. Упоминают А. Ф. Писемский («Комик») и Н. Н. Златовратский («Хлопцы»).

ФЕДОР КОНИ

(1809–1879)

502. Гондольер [500]

В. П. Боткину [501]

Voila bien la Venise du poete!

Sophie Gay [502] [503]

«Гондольер молодой! Взор мой полон огня, Я стройна, молода! Не свезешь ли меня? Я к Риальто [504] спешу до заката! Видишь пояс ты мой, с жемчугом, с бирюзой, А в средине его изумруд дорогой?.. Вот тебе за провоз моя плата», — «Нет, не нужен он мне, твой жемчужный убор: Ярче камней и звезд твой блистательный взор, Но к Риальто с тобой не плыву я: Гондольер молодой от синьор молодых Не берет за провоз поясов дорогих, — Жаждет он одного поцелуя!» — «Ах, пора! На волнах луч последний угас, А мне сроку дано на один только час, — Гондольер, подавай мне гондолу! Помолюсь за тебя я ночным небесам, Целовать я тебе руку белую дам, А вдобавок спою баркаролу!» «Знаю я: голос твой звучной флейты звучней, Знаю я, что рука морской пены белей, Но к Риальто с тобой не плыву я! Сам могу я запеть, — мне не нужно октав, Мне не нужно руки — хладных сердцу отрав, Одного жажду я поцелуя!» — «Вот мой яшмовый крест — в Палестине найден, И святейшим отцом в Риме он освящен А при нем и янтарные четки!» — «Крестик ты сбереги, — я и сам в Риме был, К папе я подходил, и крестом осенил Он меня, мои весла и лодки!» И я видел потом, как, любуясь луной, Плыл с сеньорой вдвоем гондольер молодой, А над ними ветрило играло. Он был весел и пел, и ей в очи смотрел, И на щечке у ней поцелуй пламенел, И Риальто вдали чуть мелькало. <1835>, <1841>

500

Музыка К. Арнольда (1841), Варламова.

501

Боткин В. П. — литератор.

502

Вот она, Венеция поэта! Софи Ге (фр.). — Сост.

503

Софи Ге — французская поэтесса.

504

Риальто — здесь: селение неподалеку от Венеции.

ВАСИЛИЙ КУРОЧКИН

(1831–1875)

503. Старый капрал [505]

В ногу, ребята, идите, Полно, не вешать ружья! Трубка со мной… проводит В отпуск бессрочный меня. Я был отцом вам, ребята… Вся в сединах голова… Вот она — служба солдата!.. В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Да, я прибил офицера. Молод еще оскорблять Старых солдат. Для примера Должно меня расстрелять. Выпил я… Кровь заиграла… Дерзкие слышу слова — Тень императора встала… В ногу ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Честною кровью солдата Орден не выслужить вам. Я поплатился когда-то, Задали мы королям. Эх! наша слава пропала… Подвигов наших молва Сказкой казарменной стала… В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Ты, землячок, поскорее К нашим стадам воротись; Нивы у нас зеленее, Легче дышать… поклонись Храмам селенья родного… Боже! Старуха жива!.. Не говори ей ни слова… В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Кто там так громко рыдает? А! я ее узнаю… Русский поход вспоминает… Да, отогрел всю семью… Снежной, тяжелой дорогой Нес ее сына… Вдова Вымолит мир мне у бога… В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Трубка, никак, догорела? Нет, затянусь еще раз. Близко, ребята. За дело! Прочь! не завязывать глаз. Целься вернее! Не гнуться! Слушать команды слова! Дай бог домой вам вернуться. В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся!.. Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! <1856>

505

Свободный перевод одноименного стихотворения Беранже. Музыка Даргомыжского (1859). Мелодия использована для стихотворения М. Михайлова «Смело, друзья, не теряйте…».

ДМИТРИЙ ДАВЫДОВ

(1811–1888)

504. Думы беглеца на Байкале [506]

Славное море — привольный Байкал, Славный корабль — омулевая бочка… Ну, Баргузин [507] , пошевеливай вал… Плыть молодцу недалечко. Долго я звонкие цепи носил; Худо мне было в норах Акатуя [508] , Старый товарищ бежать пособил, Ожил я, волю почуя. Шилка и Нерчинск не страшны теперь; Горная стража меня не видала, В дебрях не тронул прожорливый зверь. Пуля стрелка — миновала. Шел я и в ночь и средь белого дня; Близ городов я поглядывал зорко; Хлебом кормили крестьянки меня, Парни снабжали махоркой. Весело я на сосновом бревне Вплавь чрез глубокие реки пускался; Мелкие речки встречалися мне — Вброд через них пробирался. У моря струсил немного беглец; Берег обширен, а нет ни корыта; Шел я каргой [509] и пришел наконец К бочке, дресвою [510] замытой. Нечего думать — бог счастья послал: В этой посудине бык не утонет; Труса достанет и на судне вал — Смелого в бочке не тронет. Тесно в ней было бы жить омулям; Рыбки, утешьтесь моими словами: Раз побывать в Акатуе бы вам — В бочку полезли бы сами! Четверо суток верчусь на волне; Парусом служит армяк дыроватый, Добрая лодка попалася мне, Лишь на ходу мешковата. Близко виднеются горы и лес, Буду спокойно скрываться под тенью, Можно и тут погулять бы, да бес Тянет к родному селенью. Славное море — привольный Байкал, Славный корабль — омулевая бочка… Ну, Баргузин, пошевеливай вал… Плыть молодцу недалечко! <1858>

506

Музыка Ю. Арнольда. Обработка Мишина и др. Переработано для пения.

507

Баргузин — северо-восточный ветер на Байкале (по названию горного хребта).

508

Норы Акатуя — Акатуйский рудник.

509

Карга — отлогий песчаный берег с каменистой россыпью.

510

Дресва — наносный крупный песок.

АЛЕКСАНДР АММОСОВ

(1823–1866)

505. Элегия («Хас-Булат удалой!..») [511]

«Хас-Булат удалой! Бедна сакля твоя; Золотою казной Я осыплю тебя. Саклю пышно твою Разукрашу кругом, Стены в ней обобью Я персидским ковром. Галуном твой бешмет Разошью по краям И тебе пистолет Мой заветный отдам. Дам старее тебя Тебе шашку с клеймом, Дам лихого коня С кабардинским тавром. Дам винтовку мою, Дам кинжал Базалай, — Лишь за это свою Ты жену мне отдай. Ты уж стар, ты уж сед, Ей с тобой не житье. На заре юных лет Ты погубишь ее. Тяжело без любви Ей тебе отвечать И морщины твои Не любя целовать. Видишь, вон Ямман-Су Моет берег крутой, Там вчера я в лесу Был с твоею женой. Под чинарой густой Мы сидели вдвоем, Месяц плыл золотой, Все молчало кругом. И играла река Перекатной волной, И скользила рука По груди молодой. Мне она отдалась До последнего дня И аллахом клялась, Что не любит тебя!» Крепко шашки сжимал Хас-Булат рукоять И, схватясь за кинжал, Стал ему отвечать: «Князь! рассказ длинный твой Ты напрасно мне рек, Я с женой молодой Вас вчера подстерег. Береги, князь, казну И владей ею сам, За неверность жену Тебе даром отдам. Ты невестой своей Полюбуйся поди, — Она в сакле моей Спит с кинжалом в груди. Я глаза ей закрыл, Утопая в слезах, Поцелуй мой застыл У нее на губах». Голос смолк старика, Дремлет берег крутой, И играет река Перекатной волной. <1858>

511

Музыка Агреневой-Славянской. Строфы 7, 8, 12 и последнюю при пении опускают; остальные — варьируют.

ИВАН СУРИКОВ

(1841–1880)

506. В степи («Кони мчат-несут…») [512]

Кони мчат-несут, Степь все вдаль бежит; Вьюга снежная На степи гудит. Снег да снег кругом; Сердце грусть берет; Про моздокскую Степь ямщик поет… Как простор степной Широко-велик; Как в степи глухой Умирал ямщик; Как в последний свой Передсмертный час Он товарищу Отдавал приказ: «Вижу, смерть меня Здесь, в степи, сразит. — Не попомни, друг, Злых моих обид. Злых моих обид, Да и глупостей, Неразумных слов, Прежней грубости. Схорони меня Здесь, в степи глухой; Вороных коней Отведи домой. Отведи домой, Сдай их батюшке; Отнеси поклон Старой матушке. Молодой жене Ты скажи, друг мой, Чтоб меня она Не ждала домой… Кстати ей еще Не забудь сказать: Тяжело вдовой Мне ее кидать! Передай словцо Ей прощальное И отдай кольцо Обручальное. Пусть о мне она Не печалится; С тем, кто по сердцу, Обвенчается!» Замолчал ямщик, Слеза катится… А в степи глухой Вьюга плачется. Голосит она, В степи стон стоит, Та же песня в ней Ямщика звучит: «Как простор степной Широко-велик; Как в степи глухой Умирал ямщик». <1869>, <1877>

512

Навеяно народной песней о степи Моздокской. При пении строфы 1, 10, 13, 14, иногда и последнюю опускают. Имеются варианты.

507. Швейка [513]

Умирая в больнице, тревожно Шепчет швейка в предсмертном бреду: «Я терпела насколько возможно, Я без жалоб сносила нужду. Не встречала я в жизни отрады, Много видела горьких обид; Дерзко жгли меня наглые взгляды Безрассудных, пустых волокит. И хотелось уйти мне на волю, И хотелось мне бросить иглу, — И рвалась я к родимому полю, К моему дорогому селу. Но держала судьба-лиходейка Меня крепко в железных когтях. Я, несчастная, жалкая швейка, В неустанном труде и слезах, В горьких думах и тяжкой печали Свой безрадостный век провела. За любовь мою деньги давали — Я за деньги любить не могла; Билась с горькой нуждой, но развратом Не пятнала я чистой души И, трудясь через силу, богатым Продавала свой труд за гроши… Но любви мое сердце просило — Горячо я и честно любила… Оба были мы с ним бедняки, Нас обоих сломила чахотка… Видно, бедный — в любви не находка! Видно, бедных любить не с руки!.. Я мучительной смерти не трушу, Скоро жизни счастливой лучи Озарят истомленную душу, — Приходите тогда, богачи! Приходите, любуйтеся смело Ранней смертью девичьей красы, Белизной бездыханного тела, Густотой темно-русой косы!» 1873(?)

513

Пели как «жестокий романс».

508. Казнь Стеньки Разина [514]

Точно море в час прибоя, Площадь Красная гудит. Что за говор? что там против Места лобного стоит? Плаха черная далеко От себя бросает тень… Нет ни облачка на небе… Блещут главы… Ясен день. Ярко с неба светит солнце На кремлевские зубцы, И вокруг высокой плахи В два ряда стоят стрельцы. Вот толпа заколыхалась, — Проложил дорогу кнут: Той дороженькой на площадь Стеньку Разина ведут. С головы казацкой сбриты Кудри черные как смоль; Но лица не изменили Казни страх и пытки боль. Так же мрачно и сурово, Как и прежде, смотрит он, — Перед ним былое время Восстает, как яркий сон: Дона тихого приволье, Волги-матушки простор, Где с судов больших и малых Брал он с вольницей побор; Как он с силою казацкой Рыскал вихорем степным И кичливое боярство Трепетало перед ним. Душит злоба удалого, Жгет огнем и давит грудь, Но тяжелые колодки С ног не в силах он смахнуть. С болью тяжкою оставил В это утро он тюрьму: Жаль не жизни, а свободы, Жалко волюшки ему. Не придется Стеньке кликнуть Клич казацкой голытьбе И призвать ее на помощь С Дона тихого к себе. Не удастся с этой силой Силу ратную тряхнуть, — Воевод, бояр московских В три погибели согнуть, «Как под городом Симбирском (Думу думает Степан) Рать казацкая побита, Не побит лишь атаман. Знать, уж долюшка такая, Что на Дон казак бежал, На родной своей сторонке Во поиманье попал, Не больна мне та обида, Та истома не горька, Что московские бояре Заковали казака, Что на помосте высоком Поплачусь я головой За разгульные потехи С разудалой голытьбой. Нет, мне та больна обида, Мне горька истома та, Что изменою-неправдой Голова моя взята! Вот сейчас на смертной плахе Срубят голову мою, И казацкой алой кровью Черный помост я полью… Ой ты, Дон ли мой родимый! Волга-матушка река! Помяните добрым словом Атамана-казака!..» Вот и помост перед Стенькой… Разин бровью не повел. И наверх он по ступенькам Бодрой поступью взошел. Поклонился он народу, Помолился на собор… И палач в рубахе красной Высоко взмахнул топор… «Ты прости, народ крещеный! Ты прости-прощай, Москва…» И скатилась с плеч казацких Удалая голова. <1877>

514

Фольклоризировалось. Первую строку поют так: «Словно море в час прибоя…». Имеются современные записи. Исполняют с небольшими изменениями и пропуском отдельных строф.

ИВАН ГОЛЬЦ-МИЛЛЕР

(1842–1871)

509. «Слу-шай!» [515]

Как дело измены, как совесть тирана, Осенняя ночка черна… Черней этой ночи встает из тумана Видением мрачным тюрьма. Кругом часовые шагают лениво; В ночной тишине, то и знай, Как стон, раздается протяжно, тоскливо: — Слу-шай!.. Хоть плотны высокие стены ограды, Железные крепки замки, Хоть зорки и ночью тюремщиков взгляды И всюду сверкают штыки, Хоть тихо внутри, но тюрьма — не кладбище, И ты, часовой, не плошай: Не верь тишине, берегися, дружище; — Слу-шай!.. Вот узник вверху за решеткой железной Стоит, прислонившись к окну, И взор устремил он в глубь ночи беззвездной, Весь словно впился в тишину. Ни звука!.. Порой лишь собака зальется, Да крикнет сова невзначай, Да мерно внизу под окном раздается: — Слу-шай!.. «Не дни и не месяцы — долгие годы В тюрьме осужден я страдать, А бедное сердце так жаждет свободы, — Нет, дольше не в силах я ждать!.. Здесь штык или пуля — там воля святая… Эх, черная ночь, выручай! Будь узнику ты хоть защитой, родная!..» — Слу-шай!.. Чу!.. Шелест… Вот кто-то упал… приподнялся… И два раза щелкнул курок… «Кто идет?..» Тень мелькнула — и выстрел раздался, И ожил мгновенно острог. Огни замелькали, забегали люди… «Прощай, жизнь, свобода, прощай!» — Прорвалося стоном из раненой груди… — Слу-шай!.. И снова всё тихо… На небе несмело Луна показалась на миг. И, словно сквозь слезы, из туч поглядела И скрыла заплаканный лик. Внизу ж часовые шагают лениво; В ночной тишине, то и знай, Как стон, раздается протяжно, тоскливо: — Слу-шай!.. <1864>

515

Впервые исполнена в одесском «Благородном собрании» хором «Общества любителей музыки» (1864). Музыка Сокальского (кантата для хора с тенором в сопровождении фортепьяно и оркестра). Мелодия использована Шостаковичем в «Одиннадцатой симфонии».