С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
— Вот мои последние приобретения. Роман Бальзака «Старик», стихотворения Мюссе...
— А это? — Надежда взяла со стола брошюру невзрачного вида с заголовком «Время не праздно».
— Подарок одного поэта-крестьянина, — ответил он. — Как видите, сельское население у нас не чуждо служенью муз.
— «Его высокоблагородию милостивому государю Александру Сергеевичу Пушкину в знак глубочайшего высокопочитания от сочинителя Михаила Суханова», — прочла вслух Надежда дарственную надпись на титульном листе и с усмешкой повторила: — «Высокоблагородию», «глубочайшего», «высокопочитания» — всё это в одной фразе. А ещё говорите, он — поэт...
— Надеюсь, скоро
— Какому случаю? — Она повернулась на каблуках, чтобы стоять к нему лицом. Трость была у неё в правой руке, и костяной набалдашник в виде лежащего льва упёрся Пушкину в пуговицу на груди сюртука.
— Случаи бывают разные... — произнёс заманчиво поэт и улыбнулся своей обаятельной белозубой улыбкой.
— Я не пишу мадригалов! — чуть резче, чем следовало бы, ответила Надежда.
— Ну почему же, можно и не только мадригал...
Он взял её левую руку и медленно поднёс к губам, не сводя с неё выразительного взгляда. Затем склонился, поцеловал жаркими губами пальцы, ладонь, запястье. Его чёрная кудрявая голова была рядом. Надежда могла бы прижать её к груди, как часто делала это, когда руки целовал ей Михаил Станкович, такой же кудрявый, нетерпеливый и страстный. Уколом иглы прямо в сердце отозвалось нечаянное её воспоминание, и она отняла руку.
— Нет, не надо. Прошу вас. Я так давно... — Надежда выдержала паузу и решительно закончила фразу: — Отвык от этого!
Пушкин в изумлении воззрился на неё. Здесь они находились одни, и перед кем теперь нужно притворяться «кавалерист-девице», которая была замужем и имела детей, если обожаемый ею поэт за ней ухаживает?
— Этого не будет. — Она всё ещё упиралась концом трости ему в грудь. — Хотя я люблю вас. Да, люблю...
Надежда повернулась чётко, по-офицерски, кругом и пошла к двери. Он догнал её только в передней и протянул связку ключей:
— Возьмите. Этот, с «бородкой», — от входной двери, два английских — от моего кабинета и спальни...
Она колебалась.
— На всякий случай, — добавил он, учтиво ей поклонившись.
— Хорошо. — Надежда взяла ключи.
На крыльце он подал ей руку и бережно свёл со ступеней, затем предложил свою коляску, чтоб довезти до гостиницы Демута, и сказал, что хочет её проводить. Она отрицательно покачала головой и приложила два пальца к полям своей чёрной шляпы:
— Честь имею, любезный Александр Сергеевич...
До Летнего сада было совсем недалеко. За углом Надежда свернула с Дворцовой набережной на набережную реки Фонтанки и дошла до кованых решёток, окружающих это излюбленное петербуржцами место для прогулок. На аллеях сада ещё гуляли гувернантки с детьми, дамы и господа. Смешавшись с пёстрою толпой, она зашагала по дорожке, посыпанной жёлтым песком.
Свет её любви, последней, прощальной, был неярок, как этот северный июньский день. Она пришла внезапно, подобно вспышке молнии, прорезавшей небосвод. Такой вспышкой явилось для неё его прошлогоднее письмо в Елабугу, осветившее всю её жизнь там небывалым светом. Великий поэт дал ей надежду, и за одно это она была готова его боготворить. Но никогда не осмелилась бы обременить своим признанием. Эти слова вырвались у неё случайно, под влиянием момента, и теперь она сожалела о них.
Нет, не девочка она, чтобы бросаться очертя голову в любовные приключения, пусть даже с самим Пушкиным. Да и ему это не нужно. В нём говорило лишь мужское естество, жаждущее обладания, победы над прекрасным полом. При любом раскладе, думала
На следующее утро Пушкин прислал штабс-ротмистру Александрову в гостиницу коротенькое письмо. Он снова говорил о «Записках Н. А. Дуровой» в журнале «Современник» и убеждал: «Будьте смелы — вступайте на поприще литературное столь же отважно, как и на то, которое Вас прославило. Полумеры никуда не годятся». Напоминал о своём приглашении: «Дом мой к Вашим услугам. На Дворцовой набережной, дом Баташёва у Прачечного моста». И подписался: «Весь Ваш. А. П.» [120] .
120
Пушкин А. С. Переписка. 1835 — 1837 гг. Т. 16. С. 125. № 1210. Письмо А. Пушкина H. Дуровой от 10 июня 1836 г.
Надежда перечитала эту строчку. До сего времени поэт, согласно почтовому этикету, был ей «покорнейший слуга», а теперь стал «весь Ваш». Это было очень мило с его стороны.
Конечно, Надежде хотелось видеть его почаще, но доводы рассудка брали верх. Пока она размышляла, взвешивая «за» и «против», переселение на квартиру поэта пришлось отложить совсем. Пушкин поссорился с домовладельцем, его контракт на наем жилья был аннулирован раньше намеченного срока, и ей ответили, что квартира эта уже передана другому.
7. УСПЕХ
Когда первая часть моих записок пошла
гулять по свету, то я смертельно боялась
насмешливой критики наших журналистов,
но, сверх ожидания и даже сверх заслуг,
главные из них отозвались о ней не только
снисходительно, но даже и очень хорошо...
Пушкин был, несомненно, прав в одном: жить в гостинице дорого и неудобно для неё. Надежда озаботилась поиском своей петербургской родни и скоро нашла семейство двоюродного брата. Иван Бутовский, сын её тётушки Ефросинии, средней сестры матери, давно переехал из Коломны на Пески, где снимал полдома. Надежду он принял с распростёртыми объятиями. С его помощью она сняла по соседству с ним недорогую квартиру в две комнаты с кухней и отдельным входом. Последним аргументом, решившим дело, было близкое расположение прекрасного Таврического сада, где Надежда могла гулять со своей собачкой.
Но погода этим летом не баловала жителей Северной Пальмиры ни солнцем, ни теплом. Дожди шли часто, и прогулки в саду не стали для неё приятным развлечением. Больше приходилось сидеть дома, играя с Амуром. Он у неё был пёс дрессированный. По команде умел ходить на задних лапах, лаять, прыгать со стула на стул и через опрокинутую табуретку.
За этим упражнением и застал Надежду Иван Бутовский вечером 8 июля 1836 года. Он ехал со службы, завернул в книжный магазин Смирдина, увидел там новинку и, зная о сотрудничестве двоюродной сестры с Пушкиным, купил два экземпляра: для себя и для неё. Это был второй том «Современника». Дорогою Бутовский разрезал одну книгу до половины, прочитал и теперь с торжественным видом вручил ей свой подарок, говоря: