С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
— A quoi bon? Tout est absolument normal [119] .
Взглянув на собеседницу, Пушкин как будто стал догадываться о причине её негодования и уже хотел задать вопрос, конечно, не совсем светский, но Надежда взяла себя в руки и заговорила первой:
— Имя, которым вы меня нарекли в предисловии, мне не нравится. Его не должны узнать тысячи читателей.
— Что вы предлагаете?
— Вообще без имени. Или, например, так: «Своеручные записки русской амазонки, известной под именем Александрова».
119
Зачем? Всё совершенно нормально (фр.).
Пушкин поморщился:
— Слишком изысканно и манерно, точно в немецких романах. Разве это у вас роман?
— Нет. — Она качнула головой.
— Так оставьте «Записки Н. А. Дуровой». Просто, искренне, благородно.
— Уберите из предисловия слово «девица».
— Увы, сие невозможно. Тираж частично отпечатан, журналы переплетаются и должны поступить подписчикам и в продажу.
— Но я — не девица! — Она в отчаянии бросила салфетку на стол.
— А кто? — вкрадчиво спросил Пушкин.
Надежда оглянулась на официанта, принёсшего десерт:
— Какое вам дело?
— Ну я же ваш издатель. Могу я это знать или нет?
— Думаю, что нет.
— Тогда к чему весь разговор... Но может быть, вы чего-то боитесь? Если нет, то оставьте все, как есть. Вы не представляете себе, что значит повернуть назад такую махину. И ради кого? — Он испытующе посмотрел на неё. — Ради вашего мужа?
— Нет, — быстро сказала Надежда.
— Ради ваших детей?
— Да, пожалуй.
— Они все знают и без этой книги.
— Но написанное вами — неправда.
— Как странно вы изъясняетесь сейчас, Надежда Андреевна. — Пушкин в отсутствие официанта сам долил в бокалы вина. — Правда, неправда... Вы пришли на такое поприще, где эти слова имеют более глубокий смысл. Вчера я просмотрел вашу новую рукопись. Там всё прекрасно. Нет только настоящего, выражающего главную мысль заголовка. Я дарю его вам. «Кавалерист-девица». А, каково? За это даже можно выпить...
Он со звоном придвинул свой бокал к её бокалу. Она не притронулась к вину. Подперев подбородок рукой, Надежда задумчиво смотрела на поэта:
— Кто вы такой, чтобы распоряжаться моим прошлым и будущим?
— О, это философский вопрос, — усмехнулся он. — Но я отвечу вам просто: Пушкин!
Александр Сергеевич не дал Надежде заплатить за обед её часть денег, проходя мимо метрдотеля, громко назвал её «Александром Андреевичем» и при этом с фамильярностью, принятой в мужских компаниях, держал за локоть. Когда они сели в его коляску, он предложил совершить сейчас прогулку по своему любимому городу. Надежда согласилась. Она знала Петербург — жилище царей, но не знала Петербург — жилище поэта.
Прежде всего Пушкин привёз её к памятнику царю Петру, и Надежде было приятно, что их пристрастия совпадают. Она тоже преклонялась перед преобразователем России. Пушкин стал говорить, что работает над большой книгой о Петре и для того недавно ездил в Москву, искал в архиве Коллегии иностранных дел нужные ему документы. Он сделал много интересных выписок. Фигура Петра предстала перед ним несколько в ином свете, и он боится, что публика, цезура и сам государь, поощрявший его занятия, не готовы пока принять новые черты в привычном облике великого монарха.
Потом они поехали по набережной Невы, и Пушкин по её просьбе прочёл несколько строф из «Медного всадника», о котором Надежда много слышала, но которого ещё в руках не держала. Показывая подъезды, дома, дворы и улицы, Пушкин говорил о том, что происходило здесь при страшном наводнении в ноябре 1824 года. Рассказы очевидцев тогда оживили его воображение, и он придумал сюжет этой поэмы.
У Петропавловской крепости Александр Сергеевич показал Надежде место, где были казнены декабристы.
— Среди участников заговора были ваши друзья? — спросила она, слушая его весьма эмоциональные пояснения.
— Да, и немало, — сказал Пушкин.
— По-христиански мне жаль этих людей. — Она сняла с головы шляпу и держала её в руках, пока коляска не повернула на мост. — Но как офицер скажу, что они совершили преступление опаснейшее...
— В чём же его опасность, по-вашему?
— Господа полковники, майоры, капитаны и поручики изменили присяге. Более того, они увлекли за собой солдат.
— А вы давали присягу?
— Конечно. Иначе — как служить? При встрече же с покойным императором довелось мне дать ему особливое слово чести, клятву, какой держусь до сего дня. Потому клятвопреступников я презираю...
Надежде показалось, что Пушкину не понравился её ответ, но вслух он ничего не сказал, а только велел кучеру ехать дальше.
В молчании добрались они до Дворцовой набережной. За Прачечным мостом, у третьего дома от угла, коляска остановилась. Пушкин предложил ей выйти. Указывая своей камышовой тростью на первый этаж этого внушительного строения, он заметил, что снимает здесь квартиру, но семья его — на даче, квартира теперь пустует и почему бы штабс-ротмистру Александрову не переехать сюда из гостиницы ради экономии денег и большего комфорта.
— Пойдёмте, я покажу вам комнаты, которыми вы сможете располагать по своему усмотрению. — Поэт повёл Надежду к парадному, открыл дверь своим ключом, и они вошли.
Квартира действительно была очень просторной: сени, передняя, буфетная, столовая, гостиная, несколько спальных комнат, детская, кабинет хозяина. К удивлению Надежды, мебель в кабинете поэта была совсем простая. Она состояла из соснового стола, заваленного рукописями, кресла, кушетки и книжных полок, которые высились от пола до потолка вдоль трёх стен. У дверей комнаты стоял ящик, наполненный книгами наполовину. Пушкин объяснил, что с собой на дачу он берёт только книги, нужные ему для работы сейчас.