С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
Ваня надеялся, что матушка ради него ещё раз попросит императора, но она не стала этого делать. Она здраво судила о скромных его успехах в учении и о его характере — вспыльчивом и капризном. Иван, ставший юношей, был похож не на неё, а на Василия Степановича Чернова, и Надежда этого сходства опасалась. Она сказала сыну, что дала ему образование, но дальше должен он выйти в свет и добиваться всего собственными силами, как поступила она сама, уйдя из отцовского дома в двадцать три года. Конечно, при непредвиденных обстоятельствах она ему поможет, однако лучше таких обстоятельств всемерно избегать.
Избежать их всё-таки не удалось. Словно подслушав издалека её мысли о внуке или внучке, сын прислал в Елабугу новое письмо. Он сообщал, что годы его идут и нынче он решил жениться. На примете есть хорошая девушка из дворянской семьи, но её родители выдвигают одно важное условие — чтобы он расплатился со всеми своими карточными и иными долгами.
Надежда положила письмо на секретер и отошла к окну. Она не сомневалась, что Иван станет игроком, картёжником, как и его отец. Это всеобщее увлечение не может не захватить молодого человека столь неустойчивого нрава. Но раньше денег он у неё не просил. Потому она считала, что играть-то он играет, но при этом, видимо, иногда выигрывает.
Иван, зная строгость матери, целую страницу посвятил объяснениям, как возникли его долги, а сумму назвал только в конце своего послания — три тысячи рублей ассигнациями. Надежда ещё раз перечитала эту строчку и покачала головой. Три тысячи — это три её годовые пенсии. Изрядная сумма для неё...
Давно завели они с Василием традицию перед сном с полчаса сидеть в гостиной перед камином, выкуривая по одной трубке. Всегда обсуждали дела сегодняшнего дня и дня грядущего, а также более далёкие планы. Теперь, спустившись в комнату, Надежда протянула младшему брату последнее письмо от Ивана Чернова.
— Пусть женится, — оказал Василий, прочитав откровения племянника.
— А деньги? — спросила она, раскуривая трубку.
— Часть у вас есть. Остальное возьмите в долг. Вы же любите Ванечку. Помогите ему.
— Взять в долг — дело нехитрое. Как отдавать?
— Из ваших капиталов, сестрица.
— Ты все шутишь, Василий.
— Нисколько. — Он взял у неё тлеющий прутик и поднёс к своей трубке. — Видел, что вы уже второй саквояж набили рукописями доверху. Разве это не капитал?
— Кто здесь знает цену моим писаниям? — Она вздохнула. — Никто. И я сама не знаю.
— Если вы разрешите, то я сейчас же пошлю письмо Пушкину в Санкт-Петербург. Он-то наверняка знает и даст вам совет.
— Думаешь, он ещё помнит тебя? — спросила Надежда в сомнении.
— Уверен в этом. — Василий загадочно усмехнулся. — Были у нас с Александром Сергеевичем разные такие... приключения!
— По бабам шлялись небось...
— Эх, господин штабс-ротмистр! Что-то вы стали слишком строги к молодым офицерам. А смолоду, говорю вам, надобно перебеситься. Тогда вся жизнь пойдёт толком, в зрелые годы на пустяки не растратится...
К их немалому удивлению, великий поэт ответил быстро. Василий с торжествующим видом передал Надежде вскрытый им пакет. Пушкин действительно помнил городничего из Сарапула и написал ему следующее:
«Милостивый государь
Василий Андреевич,
искренне обрадовался я, получа письмо Ваше, напомнившее мне старое, любезное знакомство, и спешу Вам отвечать. Если автор записок согласится поручить их мне, то с охотою берусь хлопотать об их издании. Если думает он их продать в рукописи, то пусть назначит сам им цену. Если книготорговцы не согласятся, то, вероятно, я их куплю. За успех, кажется, можно ручаться. Судьба автора так любопытна, так известна и так таинственна, что разрешение загадки должно произвести сильное общее впечатление. Что касается до слога, то чем он проще, тем будет лучше. Главное: истина, искренность. Предмет сам по себе так занимателен, что никаких украшений не требует. Они даже повредили бы ему.
Поздравляю Вас с новым образом жизни; жалею, что из ста тысячей способов достать 100 000 рублей ни один ещё Вами с успехом, кажется, не употреблён. Но деньги дело наживное. Главное, были бы мы живы.
Прощайте — с нетерпением ожидаю ответа.
С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть,
милостивый государь,
Ваш покорный слуга
А. Пушкин.
16 июня 1835 СПб» [99]
99
Пушкин А. С. Переписка. 1835 — 1837 гг. Изд-во Академии наук СССР. М, 1949. Т. 16. С. 35. № 1072.
4. ЧТО БЫЛО И ЧЕГО НЕ БЫЛО
...вообще нет никакого сравнения между
мною и З. [100] . Это литератор, которого
заманчивое перо давно известно публике,
а я что? Человек без опытности именно в том
деле, за которое взялся; без друзей и знакомых
именно в том месте, где должен был действовать...
100
Здесь Дурова пишет о Михаиле Николаевиче Загоскине (1789 — 1852), известном в то время писателе. Его роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году», изданный в 1829 г., пользовался очень большой популярностью у читателей. Авторский гонорар за него позволил Загоскину купить дом в Москве.
Надежда выучила письмо Пушкина наизусть. Она положила его под стекло на свой секретер и читала раза по три в день, не меньше. Утром, когда просыпалась и хотела приняться за работу; вечером, когда ложилась спать; днём, чтобы отогнать мысли об обыденных делах и настроиться на особый лад, нужный для сочинительства. Однако ничего пока не сочинила, а только без конца перелистывала свои тетради, дневники, рукописи, сшитые шнурками, боясь обмакнуть перо в чернильницу и начертать на бумаге хотя бы одно слово.
Это странное состояние измучило её вконец. Через пять дней, открыв глаза на рассвете, Надежда подумала, что они с братом зря обеспокоили знаменитого поэта. Она сняла со стены и зарядила штуцер, надела длинные охотничьи сапоги и куртку из кожи, во дворе свистнула Фингалу, тотчас радостно побежавшему за ней, и ушла в лес.
Тропинка петляла между огромных сосен в роще, которую здесь называли «корабельной». Деревья в ней были очень высокими, прямыми, с ветвями, растущими на самой вершине. Утреннее солнце пробивалось сквозь густую листву, и тени от неё причудливым рисунком лежали на земле. Фингал двигался по тропинке зигзагом: нюхал воздух то слева, то справа и вдруг встал на стойку. Он вытянулся как на пружине, прямо-таки одеревенел среди буйной листвы.