С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
Он догнал её у поляны, схватил за руку. Надежда, задыхаясь от бега, прислонилась к стволу раскидистой берёзы.
— Так что же, Надежда Андреевна, более — никогда? — спросил лекарь, пристально глядя ей в глаза.
— Я боюсь вас. — Она отвернулась от него.
— Неправда, — сказал Вишневский, наклонился к ней и снова медленно поцеловал её в губы. — Разве вы — девочка, чтобы бояться мужчин?
— Просто я не выношу этого...
— Чего, ангел мой?
— Чужую волю над собой. Ограничение моей свободы. Поверьте, она мне дорого досталась. Я заплатила немыслимо высокую цену.
— И в этом — все ваши страхи?
— Наверное, да.
— Вы — прелесть. Я обожаю вас. Я отпускаю вас на волю, о которой вы мечтали всю жизнь. Идите! — Он отстранился от неё.
Она не двинулась с места. Опустив голову, Надежда долго стояла перед доктором и наконец произнесла:
— Теперь мне некуда идти...
Наверное, он ждал этих слов, был уверен, что они прозвучат. Властно, почти грубо Вишневский обнял Надежду. Сильные пальцы массажиста оплели плечи, и ей показалось, что кости у неё сейчас хрустнут. Губами, пересохшими от вожделения, лекарь точно жалил её, стараясь вызвать ответный прилив чувств.
Закинув голову назад, Надежда смотрела на пышные кроны деревьев, сомкнувшиеся над ними. Может быть, сердце её уже охладело. Может быть, ей не нужен был такой настойчивый и энергичный любовник. Михаил Станкович делал всё это иначе, и она невольно вспоминала сладость и боль их свидания в Варшаве. Не судил им Бог быть счастливой супружеской парой, иметь детей, ждать внуков. А теперь время желаний уходит.
Вишневский хотел довести дело до конца и воспользоваться её сегодняшним признанием, чтобы раз и навсегда определить их новые отношения. Женщина, которой он так долго домогался, находилась рядом и как будто уступала ему. Но полного подчинения не было, он ощущал это. Она принимала одни его ласки и тотчас останавливала другие. Она словно ускользала, улетала от него, не давалась в руки, как птица, пойманная в сети, но по-прежнему сильная, обладающая своей волей. Он не знал, какие ей ещё нужны доказательства.
Чувствуя его горячую и упругую плоть сквозь тонкое сукно своих тёмно-синих уланских панталон, Надежда лишь думала: «Quel gaillard!» [96] Когда он начал расстёгивать пуговицы на её жилетке-кирасе и хотел просунуть ладонь ей под рубашку, она отвела его руку и мягко сказала:
— Вы слишком нетерпеливы, доктор...
Как бы то ни было, но получалось, что она дразнит его, завлекает, тянет время, не хочет дать точный ответ из-за своих женских капризов. Но Вишневского не сердило это. Похожий на охотника, уходящего в лесную чащобу за необычной дичью, он иногда проводил целые дни рядом с Надеждой. Лекарь принял роль потенциального жениха и видел в ней свои преимущества. Он уверен был, что когда-нибудь пробьёт час и она сама упадёт в его объятия, будет просить о свадьбе...
96
Какой мужлан! (фр.)
Ответ на рапорт Василия Дурова пришёл из Вятки очень быстро и был подобен испепеляющему удару молнии. Губернатор на сей раз не поверил в болезнь сарапульского городничего. Несколько доносов, присланных в губернское правление ещё раньше, рисовали совершенно другую картину состояния господина Дурова и его основных занятий. Терпение губернатора лопнуло. В пакете, скреплённом сургучной печатью, Василий нашёл приказ о собственной отставке с должности градоначальника. Причина этого решения была названа: «за просрочку отпуска».
Протоиерей Пётр Акундинович Онисимов и его сторонники торжествовали победу. Всевластие клана Дуровых в Сарапуле кончилось. Порок невоздержанности в лице Василия понёс примерное наказание. Оставалось навсегда погрузить в Лету штабс-ротмистра Литовского уланского полка Александра Андреевича Александрова и заставить появиться на свет вдову чиновника 10-го класса Надежду Андреевну Чернову.
Друзья Дуровых советовали им смириться с обстоятельствами и провести эту церемонию. Лекарь Вишневский выступил спасителем семейства. Неистовый протоиерей Пётр после долгих переговоров согласился обвенчать новую супружескую пару и тем самым возгласить в обществе, что раба Божия Надежда снова живёт в городе и склоняет голову пред законами, данными Господом Богом всем простым смертным.
Грядущее решительное объяснение с Вишневским пугало Надежду. Она оттягивала его, находя разные веские причины. Скоро Василий прямо сказал старшей сестре, что ситуация уже становится неприличной и надо дать соискателю её руки и сердца какой-то определённый ответ. Однако думать о венчании Надежде было тяжело.
Сестра Клеопатра посоветовала ей другую вещь. Для начала нужно съездить в магазин и посмотреть подходящий к этому случаю костюм, а затем или купить свадебное платье, или заказать нужное из имеющихся там материалов. Такой магазин в Сарапуле был один и принадлежал купцу Ладыжникову.
Совладелица магазина госпожа Ладыжникова-младшая вышла к знатным покупателям и пригласила их в свой кабинет. Работницы принесли три платья разных фасонов и аксессуары к ним. Примеряла одежду Клеопатра, фигурой и ростом похожая на Надежду. Штабс-ротмистр Александров, откинув полы форменного сюртука, сидел в кресле и нетерпеливо постукивал тростью по сапогу со шпорой. Ему ничего не нравилось.
Но предстоящее событие не являлось тайной для некоторых именитых граждан города. Гликерия Капитоновна Ладыжникова тоже слышала о нём. Ей не хотелось упускать заказ, который мог составить её заведению вечную славу, и она решила, так сказать, подъехать к штабс-ротмистру с другой стороны. Она приказала унести платья и раскинула на столе толстые штуки барежа, гроденапля, перкаля [97] , кисеи.
97
Бареж — материя типа шерстяного маркизета, гроденапль — плотный шёлк с выделкой в мелкий рубчик, перкаль — лёгкая белая бумажная материя.
— Почему бы, ваше благородие, — обратилась она к Надежде, — не заказать тогда туалет по особливому покрою?
— По какому же именно? — спросила Надежда.
— Извольте взглянуть на модные картинки. Вот московский «Дамский журнал» за тысяча восемьсот двадцать девятый год. Ничего новее вы здесь не сыщете...
— А выкройки?
— Получены нами за отдельную плату. Рассчитаем всё точно по фигуре.
Надежда перелистала страницы этого издания. Шляпки по-прежнему делали из атласа, бархата и крепа, украшая их матерчатыми цветами, лентами и страусовыми перьями. Талия давно вернулась на своё место. В моду вошли рукава-буф с манжетами. Декольтированные платья днём сверху стали прикрывать специальными косынками с длинными концами, называвшимися «канзу».
При превращении в невесту, а затем и жену господина Вишневского ей следовало досконально изучить соотношение множества деталей женского костюма, приспособить их на себя, привыкнуть их носить. С тоской Надежда подумала о платье с подолом до пят и двух нижних юбках, которые надевали под него, о корсете, который надо крепко шнуровать, чтобы поднять и красиво обозначить грудь (она-то всегда её стягивала своей жилеткой и прятала), о длинных чулках и подвязках к ним, туго завязанных над коленями, о туфлях на высоких каблуках, которые так меняют походку. Какие всё это несносные хлопоты, и особенно — в её возрасте...