С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
В 1825 году к Евгении посватался Михаил Пучкин, коллежский регистратор 14-го класса, ещё подростком служивший у Дурова-старшего писарем в городской управе. Теперь Пучкин жил в Вятке и был сотрудником канцелярии вятского губернатора. Евгения обратилась с письмом к государю и государыне, прося дать ей денежное пособие на выход в замужество, на что она как бывшая пансионерка Екатерининского института имела право. Император пожаловал ей тысячу рублей. Она получила их в августе 1825 года, когда её бракосочетание с Пучкиным уже состоялось [98] . Молодые уехали жить в Вятку.
98
РГВИА, фонд 35, оп. 2, д. 114, св. 61, л. 14. «Дело по просьбе дочери сарапульского городничего девицы Евгении Дуровой о пожаловании ей пособия на выход в замужество. Начато 15 июня, кончено 25 августа 1825 года». Прошение Е. А. Дуровой написано на французском языке.
Около года назад Михаил Пучкин получил повышение — должность стряпчего в городе Малмыже. Его семья, в которой теперь было четверо детей, перебралась туда. Последние роды у Евгении прошли очень тяжело, она стала болеть и звала к себе Надежду. Домашнее хозяйство требовало присмотра, детям следовало дать начатки образования. Дом же в Малмыже был большим, удобным. Пучкины отводили Надежде целый флигель. Она обещала им приехать и наконец выполнила своё обещание.
Брат Василий послал ей вдогонку сердитое письмо. Она ответила ему, что признает свои действия не совсем правомерными и даже предосудительными для окружающих, но другого выхода у неё не было. Потому она хочет извиниться перед ним, если нарушила его планы, но в то же время сообщает, что в Сарапул она больше не вернётся. Никогда, ни при каких условиях.
3. ПИСЬМО ПУШКИНА
Я получила ответ, исполненный вежливости
и похвал, и, сверх этого, предложение
руководствовать в сём случае моею
неопытностью. Такая радостная весть!..
Такое лестное одобрение от одного из
первых поэтов в Европе чуть не вскружило
мне головы. Мною овладело такое же
восхищение, какое испытывала ещё в детстве,
когда могла бегать в поле без надзора...
Секретер, высокий, из красного дерева, с резьбой на ящичках, с бронзовыми украшениями на крышке стола, застрял в дверях. Не хватило всего-то четверти вершка, чтобы протиснуть его в комнату на втором этаже, окнами выходящую в сад. Бригада грузчиков-татар, которая работала споро и аккуратно, вытащила его обратно в коридор. Послали за новосёлами. Молодой красивый барин с длинными бакенбардами, расчёсанными на две стороны, сказал, что не знает, как быть. Его старший брат, одетый в тёмно-синий офицерский сюртук, поднялся наверх, осмотрел дверь и коротко приказал:
— Снимайте филёнки.
Сняли не только филёнки, окаймляющие дверной проем, но и саму дверь. Секретер внесли в комнату и по распоряжению отставного офицера придвинули к глухой стене боком к окну. Потом разместили узкую кушетку и туалетный столик с большим зеркалом. Всё это были вещи из одного гарнитура с секретером — добротные, тяжёлые, старой работы. Другой мебели для этой комнаты пока не имелось, и грузчики занялись гостиной на первом этаже. Для неё на том же возу хозяева привезли два дивана и стулья, обитые палевой с чёрным рисунком тканью.
Через час с установкой мебели, доставленной из Сарапула и принадлежавшей ещё батюшке Андрею Васильевичу, было покончено.
Дуровы собрались в столовой, где прислуга накрыла обеденный стол. Василий пригубил бокал вина:
— С новосельем вас, милые мои сестрицы!
— Дай Бог нам тут жить долго, тихо и спокойно... — Клеопатра перекрестилась.
— Сие не только в воле Господа Бога, но и в распоряжении человека находится. — Надежда посмотрела на брата.
— Не беспокойтесь, любезная Надежда Андреевна, — он выдержал её взгляд, — прежнего не будет...
Василий дулся на старшую сестру за её поступок больше года. Но внезапно все переменилось. В Вятскую губернию назначили другого губернатора. На конфликт Дурова с протоиереем и его отставку он взглянул совершенно иначе, и в июне 1831 года молодой чиновник получил назначение на должность градоначальника в Елабугу, город поменьше, чем Сарапул, расположенный южнее по течению Камы.
Василий написал Надежде в Малмыж, что их ссора была пустячной. Он сообщил о своём возвращении на статскую службу и позвал её с собой на новое место — обживаться. Понимая, как полезно в его холостяцком доме в чужом городе будет присутствие рачительной хозяйки, Дуров-младший осыпал сестру комплиментами. Она размышляла недолго и дала согласие.
К этому времени в семье Пучкиных также произошли изменения. Умерла Евгения, чья болезнь напоминала Надежде страдания их покойной матушки Анастасии Ивановны. Михаил Пучкин двух старших сыновей отдал в кадетский корпус, две дочери могли оставаться пока с его роднёй, а сам он собирался переехать в Астрахань, где обещали ему должность вице-губернатора.
Уезжать так далеко от родных мест Надежде не хотелось, да и климат в Астрахани, как ей говорили, был очень плохой: жаркий, малярийный. Она попрощалась с семьёй своей умершей сестры, уложила походный сундучок, взяла саквояж с рукописями и дневниками, две связки любимых книг и отправилась в Елабугу, едва Василий снял там подходящее жильё.
Поселиться теперь они хотели втроём: Василий, Клеопатра и Надежда. Вдова Евгения Степановна с дочерью Лизой осталась в Сарапуле. Дуровы выделили ей её долю в наследстве отца: старый дом на Владимирской. Может быть, она не очень была довольна этим, но промолчала. Любить её дети Андрея Васильевича никак не могли, однако, памятуя его предсмертные слова, все эти годы не обижали, кормили, поили и деньги на необходимые расходы давали.
Добираться до Елабуги Надежда решила водным путём. Навигация уже заканчивалась, но она успела спуститься от Малмыжа вниз по реке Вятке до её слияния с Камой, а потом, сев на колёсный пароходик, поднялась по Каме вверх. Подъезжая к Елабуге, ещё издали — вёрст за пятнадцать — Надежда увидела городок с большими церквами и домами, как бы прятавшийся в лесу. Елабуга стояла в двух вёрстах от Камы, на высоком взгорье, над речкой Тоймой.
Три церкви и дома между ними на Набережной напомнили Надежде родной Сарапул. Густые леса, окружавшие город, создавали своеобразный фон для этих зданий и подчёркивали соразмерность и красоту тонких колоколен, золотых куполов, седых высоких стен. Со стороны Камы Елабуга казалась сказочным градом Китежем, вставшим из тьмы векового соснового бора над светлой водой точно по мановению волшебной палочки.
Город Надежде понравился: удивительно чистый воздух, тенистые улочки, кругом тишина и покой. Особенно её заинтересовало Чёртово городище — остатки каких-то старинных крепостных сооружений, расположенные в версте от Елабуги на горе. Хорошо сохранилась только одна башня из некрупного серого камня. Рядом с ней выступали из земли фундаменты нескольких мощных стен.