Секториум
Шрифт:
Ксюха включила свет и ускользнула в коридор.
— Здравствуй, Ирына, здравствуй! Как я скучаль! Я приехаль, а мине никто не встречает!
— Что ты делаешь здесь, Махмуд?
— Вай! — воскликнул Махмуд. — Вега сказаль — я приехаль.
— Почему не предупредил? Знаешь, что ты напугал нашу Ксюшу?
— Вай, хабиби, вай! Почему пугаль? Я привез подарки дыля мои девочки… Такие хорошие, такие кирасывые…
Он побежал к мешкам, сложенным у дверей холла. Ксюха — от него. Я — за Ксюхой.
— Дед не того… случайно? — просила она, когда была мною поймана у лаборатории.
— Пойдем, познакомишься. Работать он тебе все равно не даст. Сейчас поставим чайник, заберем у него сладости… Разберемся,
Хабиби было по меньшей мере лет сто. Злые языки уверяли, что гораздо больше, что каждые двести лет он меняет паспорт и скитается по пустыне как Моисей, чтобы вымерло поколение, знавшее его в лицо. Те же языки утверждали, что на самом деле Махмуд, он же Мохаммед, старше самого пророка Магомета. Его святые мощи были найдены в Аравийской пустыне, приведены Индером в отличную физическую форму и применены к делу. К нашему общему, секторианскому делу — спасению человечества. Правда, Махмуд ставил перед собой задачу гораздо более узкую. «Махмуд здесь дыля того, чтобы спасти вас… моих любимых дырузей», — утверждал он, но с какой стороны нам грозит опасность и как именно нас придется спасать, мы от него не добились.
По происхождению Махмуд был египтянином и удивлялся, когда его называли арабом. Это не мешало ему быть в курсе всех дел Восточного региона: от базарных сплетен до шпионских тайн, которые не выходили за пределы правительственных дворцов. Махмуд влезал и туда. Он был идеальным разведчиком. Плюс ко всему, имел компанейский характер, необузданное чувство юмора, а его жизнелюбие удивляло и настораживало. Глядя на Махмуда, Вега заподозрил региональную аномалию, и занялся изучением арабского востока. Этой ерундой шеф увлекался каждый раз, когда ему попадался жизнерадостный араб. И всякий раз приходил к выводу, что идет вторая волна развития цивилизации с амплитудой несколько веков. Он вычислил хронологическое соответствие крестовых походов зарождению исламского экстремизма и пал духом: «Та же матрица развития, — сделал вывод шеф. Это лишний раз подтверждало гипотезу о предрешенности происходящего. — Скоро и арабы утратят способность осваивать языки, станут респектабельной и социопатичной расой». Хабиби с его выводом не согласился. Он считал, что Запад идет своей дорогой, Восток своей, а то, что мы волею Аллаха, не отдаляемся друг от друга, лишний раз доказывает, что Земля круглая.
Хабиби действительно был полиглотом. За месяц, который Индер лечил его в офисе, Хабиби нахватался русских слов и бойко орудовал ими в общении. Его всегда ставили в пример французам, которые десять лет учили русский. Махмуд через полгода уже не затруднялся, точнее, тарахтел по-русски, не умолкая. Мы же, глядя на него, едва не заговорили на арабском. Сначала выучили его любимое словечко «хабиби», которое он неумеренно повторял всякий раз, обращаясь к нам. Потом прозвали его так между собой, потому что не знали, что оно означает. Когда в конторе появился Сириус, его первым делом спросили:
— Хабиби — это ругательство или нет?
— Нет, — ответил удивленный Сир.
— Спасибо, — сказал мы, — перевода не надо. Иначе слово потеряет очарование неизвестности, которое так к лицу нашему восточному коллеге.
Махмуд сам по себе являлся загадкой, (как большинство сотрудников конторы), с задатками ясновидящего и замашками пророка. Вследствие своего громадного житейского опыта, он постигал истины, недоступные нам, молодым, и радостно делился ими: «Нет плохих и хороших людей, — утверждал Махмуд. — Есть несчастные и счастливые». Себя он считал счастливейшим из смертных, но если собрать все испытания, через которые довелось пройти этому человеку, и разделить между «несчастными» секторианами, среди нас не выжил бы никто.
Махмуд вынимал из сумки пакеты и коробки. Кое-что клал на стол, кое-что — нам в руки. Мне досталась турка с восточного базара и кисти для Имо. Ксюше — шелковый батик.
— Если скажешь «шакрам», Махмуд будет счастлив, — шепнула я ей на ухо.
Ксюша не успела выговорить, как подверглась крепким объятиям старика.
— Э… какая хороша девочка! Вай, какая умная девочка!
В «девочках» Хабиби знал толк. То есть, в женщинах, которые годились ему в правнучки. Хабиби понимал и ценил, что удивительно, не только внешние формы, но и внутреннее содержание, и бессовестно восхищался ими, не стыдясь Аллаха. Махмуд не стыдился никого и никогда, считал себя правоверным мусульманином, обожал собак, кушал сало, пил водку… Правда, перед каждой стопкой просил у Аллаха прощение. «Аллах мудр и добр», — заверял нас Махмуд, и мы верили. Если бы Аллах не был мудр и добр, разве он терпел бы Махмуда? Может быть, Аллах терпел его ради экзотики. Если есть на Земле существо, абсолютно лишенное комплексов, то это Махмуд. Но наше терпение не шло ни в какое сравнение с могучим терпением богов. Поэтому, после чаепития, я пошла будить Сира. Никто кроме Сира не умел общаться с Хабиби. К тому же Сир свободно говорил на арабском. Как только он появлялся в поле зрения Махмуда, дед забывал, зачем приехал, и с восторженным воплем кидался к нему.
Так случилось и в этот раз. На шум и гам из лаборатории вышел Гума и тут же смылся. Сонный Миша зашел проверить, явилось ли на работу чадо, и съел коробку конфет, закусив ее мандаринами, словно его неделю не кормили.
— Хаба приехал? — сделал вывод Миша. Видно, определил на вкус.
Хаба уединился с Сириусом в гостинице, но столпотворение в офисе продолжалось.
Скоро появились Этьен и Антон, за ними высунулся из лифта Саня Яблоков, и выругался, что кабину пришлось дожидаться с вечера. Саня Яблоков, как и Махмуд, относился к внештатникам призыва многолетней давности. Он появлялся здесь раз в полгода и всегда раздражался из-за задержки лифта. Объяснялось это одной причиной: если к нам едут внештатники, то всей толпой, а подземная магистраль не рассчитана на разовые перегрузки.
— Что? — спросил он Мишу, поедающего мандарины. — В космос летим?
Я бы на его месте не стала так фамильярничать с одним из старейших и уважаемых сотрудников фирмы.
— Кто полетит, — ответил Миша, с достоинством снимая кожуру, — а кто перетопчется.
К полудню офис стал напоминать муравейник. От одного Махмуда здесь уже было тесно, он курсировал между гостиницей и лабораторией; мучил биотехников, пока они не упросили Сира забрать Махмуда назад. Приехала Рита и мигом сообразила, что в гостинице мест не хватит.
— Можно, я у тебя?.. — спросила она.
— На диване в кабинете.
— Имо приехал? — догадалась Рита.
— Приедет сегодня. Надеюсь, оба приедут.
— Что-то случилось?
— Пока не знаю.
— Я знаю, — вмешалась в разговор Марианна, не то ведьма, не то целительница из Нижнего. Не то Новгорода, не то Тагила. Я нашла ее по газетным статьям, в которых она рекламировала свой экстрасенсорный талант. — Что тут непонятного? Сейчас всех соберут и уволят.
— Бог с тобой, Марианна, — испугалась я.
— Да ну… — поддержал меня Яблоков. — Я же говорю, в космос летим. Шеф обещал? Обещал. Может, совесть в нем заговорила?
— С какой стати он должен тебя катать? — не поняла Марианна.
— А что, жалко, что ли? Я сколько лет жду! Проще с «Авиакосмосом» договориться, чем с инопланетянами.
Приехал Андрей Новицкий, которого мы не видели дольше, чем внештатников, огляделся и тоже сообразил, что на гостиницу можно не рассчитывать.
— Мишка, я к тебе, — сказал он.
— Без вопросов, — ответил Миша, который к тому времени поел и подобрел.