Семь месяцев бесконечности
Шрифт:
Никто из нас не успел более ничего сказать, потому что неожиданно громко и возбужденно начал Этьенн: «Уилл, почему ты стремишься и сейчас, когда мы так близки к Полюсу — истинной вершине нашей экспедиции, — все разложить по полочкам. Какая разница, кто и когда будет давать интервью, спать или отдыхать? Почему ты вообще не делаешь никакой разницы между Полюсом и просто местом очередного отдыха? Неужели ты не понимаешь, что для огромного числа людей и для всех нас Полюс — это Мечта, воплотить которую в реальность — удел только избранных. Вспомни, как мы с тобой, встретившись в Ледовитом океане, мечтали об этой экспедиции, о том, какой Великой она будет, и не потому ли, что маршрут ее проходит через Полюс?! А ты все твердишь про какую-то усталость, съемки, сон… Может быть, мы вообще в первый день не сможем заснуть?! Надо идти и идти к Полюсу и хотя бы на эти дни оставить этот рационализм и полностью воспринять это нерядовое событие и отнестись к нему как к нерядовому». Этьенн говорил все это, не останавливаясь и практически не переводя дух, подбирая удивительно точные слова. Уилл слушал очень внимательно, не перебивая, с едва уловимой скептической усмешкой. Когда Этьенн закончил, Уилл с плохо скрываемым раздражением спросил: «Жан-Луи, а что изменилось, ведь еще сегодня утром ты говорил совсем по-другому?» Всю первую половину дня Уилл и Этьенн шли рядом, обсуждая, очевидно, этот вопрос. Как мне потом признался Этьенн, Уилл собирался все-таки настоять на своем решении, даже если бы все мы и были против. «Я готов принять непопулярное решение», — используя почти что президентскую терминологию, заявил он, и, вероятно, Этьенн пробурчал что-то не очень ясное в ответ, поэтому-то выступление Этьенна и оказалось для Уилла неожиданным. Джеф разрядил обстановку: «Предлагаю идти до 10 декабря в том же темпе без задержек, и если 11 декабря нам останется до Полюса не более 25 миль, то мы идем, если же больше, то разбиваем оставшуюся дистанцию на два дня и приходим на Полюс 12 декабря». На этом и сошлись. Перед самым выходом, когда все упряжки выстроились, а я занял свое место впереди, то, обернувшись, с удовлетворением отметил, что Этьенн и Уилл обнимают друг друга в знак примирения.
Вдохновленный принятым решением, я пришпорил свои «Фишеры» и остановил их только в 6 часов, поджидая отставшие упряжки. Первыми подъехали Дахо и Джеф. «Еще две минуты», — попросил меня Джеф, посмотрев на счетчик пройденных миль. Остановились через 200 метров, пройдя за день 24 мили — ровно столько, сколько нам было необходимо, чтобы держаться в графике прихода на Полюс 11 декабря.
Вечером мы впервые разговаривали с Полюсом, причем в обстановке строгой секретности. Сначала мы с Этьенном ничего не поняли, поймав на частоте «Твин оттера» какой-то диалог, в котором оба корреспондента так быстро говорили по-английски, что даже Этьенн поначалу ничего не разобрал. Вскоре до нас дошло, что это Брайтон говорит с Полюсом из «Твин оттера», находящегося на полпути между Полюсом и базовым лагерем. Подождав, пока они закончат обмен, мы позвали Полюс, и он сразу откликнулся. Нам пришлось срочно вызывать Уилла, поскольку мы не смогли ничего разобрать. Уилл примчался в одних носках и исподнем. Крис — так звали радиста с Полюса — первым делом сообщил, что этот радиоконтакт с экспедицией абсолютно неофициальный и что ему грозят неприятности вплоть до расторжения контракта, если кто-нибудь из руководства узнает об этой радиосвязи, и, наверное, чтобы усилить произведенное на нас этим его заявлением впечатление, попросил нас не упоминать его имени ни в своих сообщениях, ни в беседах с руководством станции. Мы, весьма заинтригованные всем этим, естественно, пообещали. Далее Крис сообщил, что еще дней десять тому назад на станции Амундсен-Скотт действовала строгая инструкция, присланная из Вашингтона. В соответствии с этой инструкцией руководство станции должно было объявить нашу экспедицию в буквальном смысле вне закона, даже вне закона традиционного полярного гостеприимства.
Нам должно было быть отказано во всех видах помощи и услуг, начиная с жилья на станции и кончая чашечкой кофе… Прощайте надежды на душ, бар и телефонные переговоры. Мы вообще-то были готовы к такому приему, зная позицию руководства Национального научного фонда США по отношению к нашей экспедиции, считавшего все экспедиции, кроме своих собственных, чисто научных, ненужными и отвлекающими силы и средства Фонда от выполнения им грандиозных научных проектов. Однако, пройдя такой длинный маршрут к Полюсу, мы где-то в глубине души надеялись, что заслужили некоторое исключение из правил, тем более что мы никак при этом не отвлекли вышеупомянутые силы и средства, но… Крис продолжал далее, что всего несколько дней назад эта позиция руководства, кажется, изменилась, поскольку в состав экспедиции «Трансантарктика» входил представитель Советской антарктической экспедиции — с которой Фонд традиционно поддерживает дружеские отношения. И, благодаря присутствию этого, по словам Криса, русского дипломата, экспедиции будет устроена на станции подобающая встреча. И вновь надежда на то, что нам все-таки удастся испить целительного, в небольших дозах, эликсира цивилизации, забрезжила в наших сердцах. Такое изменение позиции официальных властей, так же как и решение о выделении нам топлива, явилось следствием блестящих дипломатических усилий руководства Государственного комитета СССР по гидрометеорологии и, в первую очередь, конечно, Артура Чилингарова, который со свойственной ему энергией в считанные дни решил эту неразрешимую проблему. Брайтон тоже порадовал нас сообщением о том, что он снабдил Месснера и Фукса всем необходимым и направляется на Полюс, пообещав разбудить нас пением моторов своего «Твин оттера». «Буди, если найдешь», — сообщили мы ему, в душе все-таки надеясь, что он пролетит мимо, так как в связи с постоянно действующим над головой солнцем засыпать становилось все трудней и трудней, а у Уилла от недосыпания даже разболелась голова. Лагерь в координатах: 88,3° ю. ш., 91,9° з. д.
Скорость движения упала из-за того, что поверхность снега стала мягче и собакам стало труднее тащить нарты, мне же идти стало полегче, так как количество застругов значительно уменьшилось. Все было в точности так, как предсказывала Ширли. Я очень доволен и горд вчерашними координатами, из которых следовало, что я уклонился к западу всего на 8 минут, что составляет здесь 150–200 метров. Отличная работа. Так держать, если хочешь найти Полюс! В воздухе какой-то промозглый туман, поэтому, несмотря на всего минус 27 градусов, довольно холодно. По сообщениям радио, ДС-6 благополучно добрался до базового лагеря и привез туда Лорана с киногруппой и Крике, нашего славного Крике, который более четырех месяцев возглавлял всю работу в базовом лагере в Пунта-Аренасе и голос которого мы слышали в наушниках на протяжении всего этого времени. С достижением экспедицией Полюса базовый лагерь в Пунта-Аренасе прекращал свое существование и должен был переместиться на борт экспедиционной яхты, готовящейся выйти в плавание вокруг Антарктиды из Пунта-Аренаса в Мирный. За весь день прошли 24 мили.
Вечером, когда я, стоя рядом с палаткой, как обычно, заготавливал снег, ко мне подошел Уилл и, показав на мою лопату, сказал: «Это невозможно! Разве может видный советский дипломат заниматься такой работой! После такой продолжительной и, главное, увлекательной лыжной прогулки каждый уважающий себя дипломат ложится отдыхать». Довольный собой Уилл проследовал далее, а я крикнул ему вслед, что обязательно воспользуюсь его советом, но только после Полюса.
Как все в жизни меняется! Помню, в Гренландии, когда наша экспедиция вышла на секретную американскую радиолокационную станцию дальнего обнаружения ракет, то весь ее персонал, особенно руководство, пребывало в ужасной панике, увидев мой нагрудный красный флаг и узнав, что я из СССР. Они не хотели меня пускать внутрь и не пустили-таки. А здесь я с тем же флагом уже, по слухам, вроде и самый желанный гость. Чудеса! Лагерь в координатах: 88,6° ю. ш., 92,4° з. д.
Проснувшись ночью, поймал себя на полпути из спального мешка — это я так спасался от… жары. Да, да, именно от жары. Среди ночи, которая отличалась от дня только тем, что мы были не на лыжах, а в палатках и солнце было чуточку пониже, чем днем, стих ветер и, несмотря на то что, мороз был около 30 градусов, в мешке стало жарко. После такого пробуждения долго не мог заснуть и в результате не выспался. Утром совершенно идеальная летняя погода: штиль, минус 27 градусов, солнце. Однако мы шли медленно — начинала чувствоваться высота, особенно если делаешь резкие движения. Мы поднялись на Антарктическое плато, на высоту примерно 2800 метров, и, разумеется, если бы подъем наш не был таким затяжным и плавным, мы все испытывали бы сейчас гораздо большие трудности, а так чувствовали лишь незначительную одышку. Некоторую вялость собак сегодня следовало отнести, по-моему, за счет более рыхлого снега. Вскоре после выхода мы достигли зоны облачности, видневшейся еще утром с южной стороны горизонта. Это была необычная облачность: легкие, белые, пушистые комки ее быстро катились над самыми нашими головами, напоминая тополиный пух на весенних улицах. Кое-где не отбрасывающая даже слабой тени невесомая облачная пена сбивалась в более плотные и темные комья, причудливые тени которых быстро ползли по снежной поверхности нам навстречу. Облака летели так низко, что, казалось, можно было дотянуться до них лыжной палкой. Бесшумно сталкиваясь над головой, они крошились, и тонкие острые ледяные иглы осколков невесомо кружились над поверхностью, переливаясь в лучах солнца нежным перламутровым цветом… Неудивительно, что именно среди этой благодати и состоялось явление Брайтона народу. Сначала я услышал отдаленный звук, напоминавший жужжание мухи, затем увидел, что на высоте метров триста курсом прямо на нас приближается «Твин оттер». Совпадение наших курсов было добрым знаком, так как из вчерашнего разговора мы знали, что «Твин оттер» находится на Полюсе, а значит, мы шли верной дорогой. Брайтон летел очень близко к нам, и ни у кого из нас не оставалось и тени сомнений, что он нас видит. Поэтому мы, остановившись, принялись махать палками и даже, кажется, что-то орать, как дети, впервые увидевшие самолет. Собаки тоже задрали морды и, судя по всему, приготовились завыть. Однако совершенно неожиданно Брайтон не проявил к нам никакого интереса и, не меняя ни курса, ни высоты, проследовал на север в направлении холмов Патриот. Признаюсь, мы были несколько озадачены. Что бы это могло означать? Невнимательность или нежелание расходовать дорогостоящий бензин на ненужные маневры? Вечерняя радиосвязь с базовым лагерем внесла ясность. Оказалось, что Брайтон, наш краснокрылый сокол Брайтон, попросту нас не увидел — то ли из-за того, что солнце светило ему в глаза, то ли из-за того, что он просто не смотрел вниз, то ли его не было в этот момент в кабине, а Эрик, который в этом случае должен был бы там находиться, тоже нас не заметил. Но тогда днем на леднике, освещенном ярким солнцем, мы никак не могли себе этого представить, поэтому начинали склоняться к мысли, что Брайтон просто берег горючее.
После обеда начался подъем, собакам стало еще тяжелее, и Джеф впервые за долгое время отлучил профессора от спасительной для него стойки нарт. Сам Джеф давно уже двигался на лыжах рядом с нартами, не держась за стойку, чтобы не создавать дополнительных трудностей для собак. Обернувшись, я обнаружил, что оба они уже идут рядом с нартами, вспахивая лыжами снежную целину. Дело пошло побыстрее, и к четырем часам мы оторвались от остальных упряжек на добрых два километра. С помощью лыжной палки оставил на снежной обочине записку Джефу: «Останавливаемся в 16.30». Через некоторое время обернулся и увидел, что он читает эту запись и поднимает вверх палку в знак согласия. Остановились и минут двадцать ждали остальных. Облачность стала плотнее, появилась дымка. Ребята нас догнали, и мы продолжили движение. Не успев пройти и 200 метров, я услышал позади визг и лай собак, крики и глухие шлепки. Это Джеф энергично наводил порядок в собачьих частях. Остальные упряжки подошли вплотную, выжидая, чем же все это закончится. А закончилось это, естественно, наказанием виновных и командой «О'кей!». Провинившиеся, желая искупить свою вину, стартовали довольно резво, и первое время мы двигались быстрее, но вскоре собаки, считая, наверное, что полностью себя реабилитировали, перешли на обычную рысцу, и мы без особых приключений добрались до стоянки, пройдя за день 24 мили.
Джеф рассказал мне, что виновницей скандала стала Тьюли, а точнее, та вечная притягательная женская тайна, которая сбивала и сбивает с пути истинного вот уже не одно поколение мужчин. Установившаяся в последние дни солнечная мягкая погода начала пробуждать к жизни природные собачьи инстинкты, уже совершенно было подавленные ужасной, полной лишений жизнью на Антарктическом полуострове. Особенно неистовствовал Пэнда, уже неоднократно пытавшийся оседлать жеманного и женственного Баффи, да и остальные собаки стали проявлять угасший было интерес к Тьюли, так что Джеф вынужден был привязывать ее на ночь рядом со своей палаткой. Вот и сейчас Тьюли присела на снег, и моментально все остальные девять кобелей джефовской упряжки стали внимательно исследовать это место, уткнувшись мордами в снег, оттирая друг друга и путая постромки. Возбуждение собак было так велико, что Флоппи, совершенно деревенский и добродушный с виду пес, даже попытался схватить Джефа за руку, когда тот распутывал постромки. Естественно, Флоппи попало, да и не только ему.
Вечером Этьенн готовил овощное рагу, сваливая в большую кастрюлю все имевшиеся у нас мороженые овощи. Попавшие в столь тепличные условия горошек и морковь стали катастрофически быстро разбухать, и вскоре мы с Этьенном вынуждены были заполнить всю имевшуюся в нашем распоряжении посуду, включая — причем не в последнюю очередь — наши собственные желудки. Крике сообщил из базового лагеря, что завтра они с Лораном собираются лететь на Полюс и что Брайтон, профессиональная гордость которого оказалась задета, поклялся доставить их на Полюс при любой видимости. Эта клятва была очень кстати, так как погода резко портилась: с севера наполз туман, видимость ухудшилась, и, как назло, стих ветер, так что оставалось надеяться только на клятву Брайтона. Кстати, Брайтон — пока единственный среди нас побывавший на Южном полюсе, представил полученную позавчера от Криса информацию об ожидаемом приеме экспедиции на Полюсе в еще более мрачных тонах. По словам Брайтона, мне, как «советскому дипломату», уже приготовлены даже апартаменты на станции. Все же остальные участники экспедиции приравнивались к частным лицам и поэтому могли свободно располагать местами в собственных палатках. Этьенн пошутил по этому поводу: «Нам главное пристроить тебя на хорошее место, а дальше уже с твоей помощью мы получим и провиант, и ночлег, и еще что-нибудь. Ведь ты же не откажешь своим друзьям?» Тут Этьенн испытующе на меня посмотрел. «Посмотрим», — отвечал я уклончиво. Лагерь в координатах: 89,0° ю. ш., 92,96° з. д.
День рождения Этьенна. Все в нашей палатке. Профессор принес свою зажигательную смесь с детским названием «китайский лимонад». Кубок был пущен по кругу, и я прочел свою поэму, посвященную имениннику. По общему признанию, поэма удалась. Ее лейтмотивом были размышления на любимую тему именинника «Что такое счастье?». Я привожу здесь текст поэмы практически полностью, причем на английском языке:
Only one man in the world, Who prefers to live on the sky Whom we usual call: «A God», Knows all about the Life. It's incredible thing — the Life! Do you know: «What Happiness is?» Maybe it is your woman eyes? Or Account in Bank of Swiss?! Maybe Happiness is something else?! You should always imagine and feel: If you are same times rich and healthy You are more happy then one poor and ill. It is difficult to explain. You can't buy it same as suit, It is magic secret of Brain, And sometimes it depends from you. C'est la vie, Papy, c'est la vie! Now, when you are forty three, Here so far from Paris and Silvy «Are you happy?!» — You answer: «Oui!» Let me guess, why you answer so, Oui, because you have own way, Because your always restless soul Co-existence with clear brain. Oui! Because you enjoy your Life — More than yesterday, less than tomorrow, Oui, because you are able to find Pearl in ash of the day, which burned. Oui! Because you have lot of friends And you follow always your dream, Oui, because you were never afraid For your future, it's true, Papy?! There are lot things to answer: «Oui!» If your way will be not so quite. C'est la vie, Papy! C'est la vie! And you don't want another life. Now, yet what word «Happiness» means?! Let will always be full your cup Of the life, of the hope and dreams And: «Why not?! Or pourquoi pas!» And who knows, perhaps monsieur Rocard Will call you in one beautiful day And you change Freedom Rue Vauvenargues To the glory of Champs Elysees? I would like to wish you my friend Let be kept yours dream and life By our friendship and magic man, Who prefer to live on the sky!