Семь месяцев бесконечности
Шрифт:
Большая палатка оказалась кают-компанией и кухней одновременно. Она была собственностью компании «Адвенчер» и, как правило, служила походным рестораном для тех богатых туристов, которых возили на Полюс за весьма умеренную плату (примерно 35 000 долларов) «Твин оттеры» предприимчивого «Адвенчера». Сейчас, при отсутствии туристов, палатка стала штабквартирой экспедиции «Трансантарктика». Как я и предполагал, бдительным человеком в оранжевом костюме был Мустафа, который вместе с Ибрагимом был близок к осуществлению заветной мечты народа Саудовской Аравии — поднять на Южном полюсе священное зеленое знамя.
Маневр, который заказал Феллини, удался на славу, и вскоре мы остановились среди окруживших нас друзей. Мы обнялись с Крике, Ибрагимом и Мустафой, Брайтоном и Эриком, познакомились с Гордоном — высоким сухощавым человеком, увешанным фотоаппаратами. Лоран вместе с камерой уехал на снегоходе к месту встречи, куда некоторое время спустя направились и мы.
До места встречи на Площади Наций от нашего палаточного лагеря было метров четыреста. Мы пересекли взлетную полосу, на скользкой, хорошо укатанной поверхности которой собаки заставили меня развить бешеную скорость, и вскоре увидели двенадцать огромных, установленных полукругом на высоких древках флагов государств, которые, как выяснилось позже, первыми ратифицировали Договор об Антарктике тридцать лет назад. Это и была Площадь Наций. Перед площадью стояло множество людей, одетых в одинаковые ярко-красные куртки и темные брюки. У всех были фотоаппараты, двое держали огромный плакат: «Привет из Миннесоты!» Этот плакат привел в неистовое возбуждение собак Уилла. Они нарушили строй и понеслись прямо на него, как будто желая оказать особое внимание тем, кто, судя по плакату, были их земляками. Все смешалось, Свист, приветственные крики, клацанье затворов, улыбки, рукопожатия, похлопывание по спинам — все это, как шквал, обрушилось на нас со всех сторон. Собаки совершенно ошалели от тянущихся к ним со всех сторон рук. Все это продолжалось около часа и было очень
Как только мы появились под куполом, из домиков вышли несколько молодых, достаточно легко одетых людей — они просили автографы. Ну как тут отказать! Пришлось расписываться непишущей ручкой и негнущимися пальцами. Мы ждали продолжения. И оно последовало. Нас наконец-то впустили внутрь. Мы попали в теплое, устланное коврами и заставленное книгами помещение библиотеки. На стенах висели портреты Амундсена, Скотта, адмирала Бэрда. Том выдал нам небольшие свидетельства в память о посещении станции. Экскурсия продолжалась. Мы прошли через напичканное современной аппаратурой помещение радиостанции и вновь вышли наружу, хотя никому из нас этого ужасно не хотелось. По нашему внутреннему экспедиционному времени мы должны были уже ужинать. Как бы читая наши мысли, наша маленькая гидша провела нас в небольшую, но уютную и чистенькую кают-компанию. Это был мир запахов и тепла. У плит возились две немолодые женщины в белых передниках. Шла подготовка к завтраку. Том сказал, что на станции зимой работает около двадцати человек, а сейчас в сезон приехали около девяноста — мест не хватает, приходится питаться в несколько смен. Видит Бог, как нам хотелось помочь бедняге Тому в организации этого трудного процесса, выступив в качестве первой смены, но, увы, никаких предложений не поступило, и мы, отнюдь не растерявшие своего достоинства в снегах Антарктики, проследовали за неумолимой гидшей в соседнее помещение, сохраняя в своих обугленных морозом и солнцем носах неземные ароматы настоящей кухни. Соседнее помещение оказалось просторным гимнастическим залом. Здесь уже находилось человек пятьдесят. Нас встретили аплодисментами, Мы сели прямо на пол перед этой аудиторией, и началась первая прессконференция на Южном полюсе. На голодный желудок мы разговорились. Мне был задан вопрос: «Почему вы все время идете впереди?» Пришлось применить домашнюю заготовку относительно необычайной любви собак к моему запаху, что вызвало оживление в зале. Было много вопросов, касающихся в основном наших взаимоотношений со спонсорами, между собой, самых трудных дней и так далее. Уилл очень подробно рассказывал своим соотечественникам обо всем. Пресс-конференция длилась около полутора часов. По нашему внутреннему расписанию мы уже должны были заканчивать ужин, и наши желудки ни за что не соглашались принимать внезапное изменение уже привычного режима. Мы ждали продолжения. И оно последовало. Когда стихли аплодисменты, от стены отделилась какая-то небольшого роста женщина со скорбным лицом и в гробовой тишине зачитала Приговор экспедиции «Трансантарктика», вынесенный руководством Дивизиона полярных программ Национального научного фонда США. Согласно Приговору, наша экспедиция в лице всех шести представителей шести государств мира, являясь частным предприятием, не приносящим на алтарь антарктической науки ничего, кроме забот о ее собственной безопасности, лишается на станции Амундсен-Скотт всех видов поддержки и помощи со стороны ее руководства. Это означало, что нам нельзя было официально питаться на станции, принимать душ, пользоваться почтой и даже вообще «находиться на ее территории». Мы ждали продолжения и… дождались, но оно было скорее похоже на окончание. Женщина эта — я не запомнил ее имени — прилетела сюда специально, чтобы проследить за неукоснительным соблюдением Приговора. Разумеется, мы ни на что сверхъестественное не рассчитывали, особенно после сообщения Крике о том, как их приняли на Полюсе, но чтобы вот так — от ворот поворот! Это было неожиданным даже для нас, подготовленных, не говоря уже о полярниках станции, которые всячески пытались сгладить неприятную ситуацию. Нам оставалось только пожелать всем приятного аппетита и с высоко поднятой головой удалиться.
Мы устроили праздник на нашей тихой заснеженной улочке в палаточном городке, тем более что и продуктов, и вина было предостаточно. В самый разгар пиршества явились Уилл и Джеф с подозрительно розовыми лицами и влажными волосами. «Родной язык, он и на Полюсе до душа доведет», — пояснил Джеф и поставил на стол картонную упаковку со свежими яйцами и большой полиэтиленовый пакет с нарезанным тонкими ломтями беконом. Уилл сказал, что завтра он все организует для нас: и душ, и радиосвязь, и все остальное, а пока тост за Полюс, за нашу удачу, за тех, кто нас ждет!
Разошлись около полуночи по нашим часам, на станционных же было три часа пополудни. Спать пришлось недолго: пришел Крике и сказал, что станция Восток на связи. Я пошел в стоящий рядом с палатками «Твин оттер» и, включив радио, услышал в наушниках громкий и радостный голос Сани Шереметьева с Востока. Он поздравил меня с прибытием на Полюс и спросил, когда ожидать нас на Востоке. Я ответил, что скорее всего дней через тридцать пять. Договорились о сроках связи, и я, коротко обрисовав Сане ситуацию, попросил позвонить домой Наташе и передать ей, что я дошел до Полюса, а так как дальше идти некуда, то я через два дня выхожу в сторону дома. Утром на следующий день мы с Уиллом предприняли смелый рейд на станцию, взяв с собой Пэнду и Сэма. Оставив собак у ребят в одной из палаток летнего лагеря, мы с ним, дерзко нарушая Приговор, пересекли запретную зону и забрались под купол. Встретившийся нам на пути Том ничуть не удивился нашему присутствию и даже пригласил нас на чашечку кофе. Оказалось, что наша роковая женщина улетела еще рано утром, поэтому некому будет в случае чего жаловаться на Тома за нарушение страшного приказа. Том предложил даже устроить небольшой праздник на территории летнего лагеря специально для участников экспедиции. И все же на всякий случай он предложил нам с Уиллом уйти из-под купола, чтобы не было неприятностей. Мы с Крисом попытались дозвониться до Ленинграда. Крис — радиолюбитель, и у него в летнем лагере есть портативная, но достаточно мощная радиостанция. Он безуспешно пытался в течение часа выловить какого-нибудь радиолюбителя, чтобы через него связаться с Ленинградом. Никто не отвечал, и Крис решился на отчаянный шаг. «Пойдем, — сказал он мне. — Мы сейчас все устроим». Я последовал за ним, и скоро мы оказались в одной из палаток. В палатке было темно, тихо и очень тепло. Она была перегорожена на небольшие комнатки и закутки плотными черными занавесками, такие же занавески висели на окнах. После яркого солнечного света глаза долго привыкали к темноте. «Тс… — прижал Крис палец к губам. — Здесь спят». Мы на цыпочках прокрались в каморку Криса. Он задернул занавеску и включил небольшую настольную лампу. «Переодевайся», — кивнул он мне на лежащие на койке темные, как у него, брюки. Я, не очень понимая, для чего весь этот маскарад, послушно переоделся. Крис протянул мне знакомую красную куртку с меховым капюшоном, и я ее нацепил. «Надень капюшон», — сказал мне Крис. Я повиновался. Крис осмотрел меня и, оставшись, видимо, довольным этим осмотром, кивнул: «Пошли». Мы вышли наружу, и солнце нас ослепило. Мы быстро, не разговаривая, пошли в сторону купола, но не к главному входу. Крис подвел меня к напоминавшей рубку подводной лодки стальной трубе, торчащей из-под снега рядом с куполом. Оглядевшись по сторонам, Крис достал из нагрудного кармана небольшую радиостанцию. Такими радиостанциями пользуются практически все полярники станции, что дает им возможность легко связаться с центральной радиостанцией и получить любую информацию и в то же время легко отыскать друг друга в случае необходимости. «Лора, — негромко сказал Крис в микрофон, — мы у аварийного выхода, как обстановка?» Высокий приятный голос Лоры, стройной белокурой девушки, дежурившей в информационном центре станции, так же заговорщически произнес: «Все в порядке, тихо, можете идти». Крис, спрятав радиостанцию, стал спускаться по вертикальному стволу трубы, а я последовал за ним, окончательно заинтригованный происходящим. «Уж не задумал ли Крис какой-нибудь переворот с использованием отборных частей «Трансантарктики»?» — думал я, спускаясь. Солнечный свет померк, сжавшись в небольшое светлое пятнышко горловины трубы над нашими головами. Труба переходила в узкий заснеженный коридор. Мы остановились у его начала. Крис попросил меня пониже натянуть капюшон и следовать за ним, не отвечая ни на какие вопросы по пути. Коридор привел нас уже под знакомый купол. Оставшись незамеченными, мы проникли в небольшую комнату в помещении радиостанции. Стены комнаты были оклеены радиолюбительскими карточками, на столе стоял японский любительский радиопередатчик.
Крис запер двери и скинул куртку. Я сел рядом. На наш вызов откликнулся сразу же один радиолюбитель из штата Мэриленд. Крис коротко обрисовал ему ситуацию, не забыв упомянуть, что связь эта неофициальная и должна быть проведена побыстрее. Наш корреспондент, выслушав просьбу Криса, спросил, на каком языке будут вестись телефонные переговоры. Крис вопросительно посмотрел на меня. «На русском, — ответил я. — Во всяком случае, в основном на русском». После минутной паузы, во время которой Крис поминутно оглядывался на дверь и прислушивался к каждому постороннему шуму, наш невидимый корреспондент ответил, что не может нам помочь, поскольку по правилам ведения таких переговоров он должен знать их содержание. Крис чертыхнулся и крутанул ручку настройки, переходя на другой участок диапазона. В дверь негромко постучали. Крис быстро выключил станцию, скинул наушники и подошел к двери. «Кто?» — спросил он тихо. «Это я, Лора», — послышалось в ответ. Крис немного приоткрыл дверь, и Лора просунула две тарелки из плотного картона, на которых был аккуратно сервирован ленч. Дверь закрылась. Видя, как переживает бедняга Крис, опасаясь, наверное, достаточно жестких санкций со стороны руководства за свое самоуправство, я сказал ему: «Крис, пойдем. Выключай все это, я уже через месяц буду на Востоке и прекрасно поговорю оттуда, так что не стоит тебе рисковать». Крис с явным облегчением вздохнул, и мы с ним также по-шпионски выбрались обратно.
На солнце было великолепно. Сегодняшняя тайная вечеря должна была состояться в летней кают-компании, находящейся в одной из больших палаток. Здесь была небольшая кухонька, телевизор, видеомагнитофон, холл с удобными креслами. Перед праздником мне удалось принять настоящий горячий душ с мочалкой и мылом, и все мы, за исключением Джефа, опасавшегося, наверное, подмочить свою репутацию трезвенника, собрались вечером в кают-компании. Праздник удался на славу. Пицца, пиво, вино, водка — все это поддерживало настроение и энтузиазм собравшихся. Этьенну подарили огромный красочный торт ко дню рождения. Среди общего разгула над головами танцующих, смеющихся, поющих, пьющих, кричащих и молчащих плавала камера Лорана. После трех часов ночи праздник перешел в новую фазу: отмечали свадьбу начальника станции Тома с одной из девушек, с которой его связывали до этого не стесненные брачными узами отношения. Масла в огонь, зажженный неумеренным потреблением вина, подлил Лоран, предложивший Тому отснять замечательный и оригинальный сюжет: «Свадьба на Южном полюсе». Тому идея явно понравилась. Совершенно неожиданно откуда-то появился ящик шампанского, и праздник начался с новой силой. Забегая вперед, скажу, что наутро молодожены подали на развод, а удрученный столь очевидным проявлением своей слабости Том даже не вышел нас провожать. Мы с Уиллом последними покидали поле боя в кают-компании и на бреющем полете дотянули до палаток. Сэм и Пэнда остались ночевать в лагере у кого-то из ребят. Весь следующий день прошел в многочисленных съемках для спонсоров. Местом съемок была определена Площадь Наций. Мы выстроились рядом с возвышавшейся в центре полукруга из флагов символической земной осью, выполненной в виде разрисованной красно-белыми полосами короткой, толстой бамбуковой палки, которую венчал большой серебристый шар. Погода для позирования была не слишком благоприятной: дул сильный ветер и было холодно, так что пока мы отсняли около тридцати сюжетов с различными флагами, эмблемами, супами, шоколадами, очками, спальными мешками и прочая, и прочая, мы здорово замерзли и сразу после съемок помчались в кают-компанию погреться. Воспользовавшись тем, что на станции было ночное время, мы отвели душу на кухне, приготовив массу бифштексов, яичниц и тостов. Приняв напоследок душ, мы все вернулись в лагерь, надо было готовиться к выходу, намеченному на завтра.
Последняя из семидесяти пяти ночей, которые мы с Этьенном провели в нашей палатке, была очень короткой. Трое суток на Полюсе совершенно сбили наш режим: мы ели ночью, спали днем, — и вот вчера приблизительно в час ночи по нашему времени оба вдруг почувствовали сильный голод и, несмотря на то, что подъем был назначен на 6.30, все-таки выбрались из мешков и отправились в кают-компанию, чтобы приготовить чего-нибудь поесть. Я сварил макароны, но как-то не слишком удачно, и, несмотря на голод, мы бы ни за что не справились с ними, если бы не своевременная помощь Лорана. Ужин закончился в третьем часу ночи, и спать нам оставалось только четыре часа. Лагерь просыпался медленно, неохотно, и было непохоже, что мы сегодня должны выходить. Уилл ночевал где-то в летнем лагере, и его не было видно. Потихоньку к 8 часам мы все же собрались у палаток и не спеша побрели в летний лагерь на завтрак. Около кают-компании мы застали заспанного руководителя экспедиции в одном исподнем. Увидев надвигавшуюся на него в грозном молчании стену одетых по-походному товарищей, Уилл засуетился и исчез в темноте ближайшей палатки с криком: «Я сейчас, я уже с вами!» Мне эта ситуация напомнила наш выход из базового лагеря, когда накануне вечером мы строго договорились начать сборы с завтрака в 6 часов, а в результате вышли в полдень. Вот и сейчас события разворачивались так плавно, что было очевидно: в первой половине дня нам не уйти. И все-таки в этой атмосфере безалаберности, анархии и расслабленности была какая-то своя прелесть, проявление чего-то человеческого и, к счастью, не растерянного за долгие месяцы путешествия.
Завтрак был фантастический: яичница с беконом и цыплята табака! Спешить было просто-напросто преступно, а мы и не спешили. Только в одиннадцатом часу мы вернулись в наш лагерь, чтобы все-таки начать упаковку нарт. Дело привычное, и потому мы завершили его очень быстро. Мы с Этьенном разделили наш — до этого бывший общим — нехитрый палаточный инвентарь и обнялись. «Мне будет не хватать тебя рядом», — сказал Этьенн. «Мне тоже, — отвечал я. — Но моя палатка будет недалеко, и я буду приходить к тебе на радиосвязь каждый вечер — ведь без меня тебе будет не справиться с восточным диалектом». Тут к Этьенну подошел профессор — его будущий напарник, и они занялись сортировкой провианта, а я направился к Кейзо. Теперь до станции Восток мы будем делить с ним одну палатку. Уилл переходил к Джефу. Соседство Уилла с Джефом расценивалось всеми нами как серьезный психологический эксперимент на выживание: среди всех нас эти двое, наверное, были наиболее несовместимы по складу характеров, привычкам и вкусам. Единственное, что их объединяло больше, чем всех нас, — это язык, а что касается всего остального… Непоколебимые, испытанные во многих экспедициях основные жизненные принципы Джефа были следующими: чистота и порядок в быту, образцовое содержание палатки, отбой в 21.30 вне зависимости от внешних и внутренних обстоятельств, подъем в 5.30 вне той же зависимости, внимательное отношение к собакам своей упряжки, лютая ненависть к овсянке по утрам, абсолютная воздержанность в курении и алкоголе… Непоколебимые, но легко поддающиеся трансформации основные жизненные принципы экспедиционной жизни Уилла состояли в следующем: абсолютное, возведенное в принцип равнодушие к чистоте и порядку в быту, отбой в интервале от 21.00 до 23.00 в зависимости от внутренних обстоятельств, подъем в 6.00, с трудом и только по рабочим дням, противоречивое отношение к собакам — от нежной любви до лютой ненависти, — страстная любовь к овсянке по утрам, отношение к курению и алкоголю такое же, как и к собакам. И вот эти двое сошлись в одной крошечной палатке, где им предстояло провести никак не меньше месяца на площади четыре квадратных метра. Что касается остальных пар, то они выглядели лучше совместимыми. Более того, каждый из нас, как мне кажется, даже стремился к этим переменам. Правда, мы с Этьенном предложили сохранить наше партнерство вплоть до Востока из-за необходимости поддерживать радиосвязь на русском языке, но Уилл настоял на перемене экипажей и был, как мне кажется, прав. Профессор, как человек аккуратный и домашний, так и не смог до конца прижиться в безалаберной палатке Уилла и мечтал поскорее перебраться к Этьенну, надеясь отыскать там желанное спокойствие, уют и более соответствующую своим вкусам кухню. Кейзо, как я знал, давно мечтал взять у меня несколько уроков утреннего закаливания и, может быть, немного отдохнуть от жесткого режима в палатке Джефа, так что у всех нас не было оснований для волнений по поводу предстоящих перемен.
Шеф-повар станции Амундсен-Скотт выдал нам огромное количество самого разнообразного мяса. На снежной площади, как раз между нашими палатками, темно-красными горками лежали свиные и говяжьи отбивные, бифштексы, колбасы, антрекоты. Мы с Джефом сортировали их на три равные части для первой, второй и третьей подбаз. Среди прочих деликатесов выделялись несколько красиво упакованных блоков креветок и мутно-оранжевый стекловидный брикет меланжа, замороженного яичного желтка. Джеф пилил его ножовкой, и снег рядом с ним был усыпан мелкой оранжевой пылью. Отдельно от всего на снегу лежала огромная замерзшая задняя нога коровьей туши, отпиленная специально для собак. Когда упаковка нарт была закончена, мы с Кейзо решили дать полакомиться собакам. Но как это сделать? Если отнести огромный окорок к упряжке, то неминуемо начнется потасовка. Я предложил приводить собак к мясу по одной я давать каждой минут пятнадцать для работы с окороком. Так и сделали. Начинал Монти. Он вступил в бой с мясом без предварительной подготовки, и его клыки металлически лязгнули, столкнувшись с розовым стеклом мороженого мяса, что отнюдь не обескуражило нашего героя, который принялся отщипывать длинные волокна и с большим аппетитом отправлять их в пасть.