Шаль

Рой Олег Юрьевич

Мила пошла в соседнюю комнату и вскоре вернулась в темной длинной юбке и пушистом свитере, взяла небольшую сумку, куда положила еще какие-то вещи, телефон, ключи и повернулась к Степанкову.

— Я готова!

Строго говоря, сказав: «Поехали!», Степанков не знал, куда можно будет отвезти девушку ночью с пятницы на субботу, да еще, пожалуй, определить пожить до понедельника. Но после таких бурных событий ей следовало бы отдохнуть, выспаться. Да и сам Степанков несколько притомился.

Конечно, полно гостиниц. Можно снять ей номер. И оставить

одну? Нет, он не хотел отпускать ее. Пригласить к себе? И бог с ними, с принципами! Ведь он, когда оказывается с ней, только и делает, что нарушает все свои установки и принципы. Надо уж быть последовательным до конца. Пусть порог его дома впервые переступит женщина. Если захочет, конечно. Но ведь поехала же…

Он вдруг представил ее на своей кухне и улыбнулся. А что? Неплохо…

Когда они выходили со двора, Мила показала наверх:

— Видишь этот балкон? Там у них сейчас пьянки постоянные и гулянки… Он связался с какими-то весьма мутными людишками… Его теперешняя подруга крепко взялась за него. Она уже тысяч сто, говорят, выкинула на пластику. Сделала все, что можно, — морду, грудь силиконовую, бедра. Да еще содрала с него на будущее поддержание тонуса. Не вылезает от массажистов. Тренер у нее самый дорогой в Москве. На грязи в Италию ездила, нервы поправляла. Сейчас Арсений поддаст слегка, вернется и опять будет ломиться.

Мила до минуты знала, как и что делает Арсений.

— Шпионишь?

— Да, шпионю. Просто не могу понять, как можно бросить дочь. Не давать ни копейки… Меня — ладно. Переживу. Но ребенок? С дочерью, инвалидом, нельзя развестись.

Они вышли на неуютную пустынную улицу — ни машин, ни людей. Степанков мог вызвать такси по мобильнику, мог позвонить охраннику Юре. Но он решил пройтись, размяться, успокоить нервы. Взял Милу под руку и почувствовал, как она дрожит.

— Замерзла?

— Нет, это нервное.

Как-то незаметно они перешли на «ты», и это было, пожалуй, правильно. Во всяком случае, звучало вполне естественно.

Сзади послышался шум машины. Степанков подошел к обочине и поднял руку. Машина притормозила. Водитель назвал какую-то баснословную сумму. Степанков кивнул, открыл заднюю дверцу, пропустил вперед Милу.

За всю дорогу Мила не проронила ни слова. О чем она думала, о чем молчала в темноте, Степанков даже и не гадал. Его занимали свои мысли, к тому же он волновался, как перед первым в жизни свиданием.

Мила безропотно вошла в подъезд, в лифте тоже молчала, старалась не смотреть на него, ждала, пока он откроет двери, и так же молча переступила порог квартиры.

Степанкову казалось — еще секунда, и сердце выпрыгнет из груди. В прихожей он взял ее сумку, предложил тапочки. Но девушка отказалась, прошла босиком в гостиную, огляделась, увидела рисунок Лизы и застыла. Она долго смотрела на картинку, склонив голову набок и покачиваясь с мыска на пятки. Потом резко повернулась и почти закричала:

— Володя! Как просторно! Как пусто! У тебя здесь, как в холодильнике. Все блестит, сверкает. Этот

хай-тек тебя не холодит? Как ты тут живешь? Это же музей современного искусства. Ты и сам такой? Да? Такой весь супер-хай-тек? Выставочный парень! — И, присев на подлокотник кресла, стиснула ладони коленями и тихо-тихо добавила: — Господи, да как же тебе одиноко-то…

Степанков усмехнулся:

— Вот она, русская женщина! Только что сбежала от мужа, а уже жалеет другого.

Она улыбнулась. А он не мог остановиться, нес всякую околесицу, порой, как сам чувствовал, не очень остроумную, даже пошловатую. Подобный вздор он сам называл пэтэушным… Но это случается со всеми влюбленными мужчинами. Рядом с любимыми они становятся… Впрочем, это уже классика… Читайте классику…

— Степанков… Так ведь, кажется? Степанков… Хватит трепаться… Это очень-очень ненадежный способ очаровывать девушку. Раз приютил бедняжку — заботься. Дай, например, что-нибудь выпить и ответь честно: приставать будешь?

— Буду, — решительно сказал Степанков, — положением твоим беззащитным воспользуюсь, гнусные намерения напрочь сломят мою хрупкую нравственность.

— Слышала… У вас, олигархов, это так… С нравственностью напряженка. Ты ведь олигарх? А по внешнему виду не скажешь… Значит, вдвойне опасен, можешь прикидываться хорошим, безопасным…

— Я и есть хороший, безопасный. Да, я богатый. Но не вор, не бандит, заработал все сам… Еще есть вопросы?

— Есть! Где я буду спать? С тобой или без тебя?

— Как хочешь! Разве ты не видишь, что здесь образцовый приют для женщин — жертв насилия в семье. Правда, ты первая ласточка. Пока порог этого приюта не переступала ни одна женщина. Кроме домработницы…

— Она что, утром придет?

— Нет, только в понедельник. Я хоть и эксплуататор, но выходные — дело святое. Пошли пить чай.

На его кухне Мила «смотрелась», как он и представлял.

— Тебе какого чая? Черного, зеленого, красного? Тут партнеры мне из Египта каркаде понавезли.

— Нет уж, только не каркаде, это компот какой-то, а не чай. Экзотика хороша в местах родного обитания. Хочу просто чая, можно с мятой. Без сахара. С сушками.

— Сушек нет. Зачем холостяку сушки?

— Не портятся долго. Самая холостяцкая еда.

— Может, ты есть хочешь? У меня тут много чего найдется!

— Не хочу. После ужина в «Ванили» можно три дня не есть. Чая. Крепкого и горячего! Или… чего покрепче.

— Та-а-ак! Понятно, мадам… Вот так все и начинается… Сначала рестораны с незнакомцами… Коньяк? Водка? Джин? Чего желаете?

— Джин со льдом и тоник.

— Как-то не к чаю напиток… Но раз дама желает…

Степанков принес джин, тоник, достал лед, соорудил себе и Миле коктейли. Она покрутила льдинки в стакане, они празднично звякнули, хлебнула и зажмурилась. О чае они, конечно, забыли. Какой тут чай. Степанков смотрел на девушку, и она ему нравилась все больше и больше. Было такое чувство, что… Словом, очень хорошее чувство было у Степанкова.