Шаль
Шрифт:
«Вот так-то…» — растерянно подумал Степанков. Его руки помнили ночь. Все утро, с тех пор как они вышли из дома, она смотрела на него не прямо, а как-то вскользь, в сторону, но он чувствовал, что она все время наблюдает за ним…
Он с тревогой ждал появления Ларисы. День мог быть испорчен. Лариса начнет выступать, Мишка — кричать. Мила уедет, если они ей не понравятся. Она такая. И он тоже хорош. Ничего утром ей не сказал. А какие тут могут быть слова? Сейчас он хотел вернуться с ней домой, к себе. Зоха (странное прозвище, какое-то деревенское, но ей, впрочем, идет) с Лизой будут дома
— А здесь действительно неплохо. На стиль тянет…
Новенький ресторан претендовал на этакое дизайнерское открытие по ресторанной части, был гвоздем нынешнего московского сезона. Мила не скрывала удивления. Она прошлась по помещению, а Степанков сел за стол, досадуя, что она тратит время не на него. Мила осмотрела все уголочки заведения, даже туалет, который, по ее словам, был верхом оригинальности по дизайну. Довольная, она уселась напротив Володи.
— Обожаю стильность в чистом виде. Вот у тебя тоже свой стиль.
— Логика подсказывает обнадеживающий вывод: ты меня обожаешь.
— Размечтался… Хотя шансы у тебя есть. Не теряй надежды.
Вот так легко пикируясь, подкалывая друг друга, дожидались они Ларису и Мишу. Мила не вредничала, не задиралась. Она расспрашивала о Михаиле, о Ларисе. Степанков повторил ей историю, которую когда-то рассказывал Зое Павловне:
— Ну, не мог я просто так дать ему деньги. Он работать должен. Понимаешь?
— Я не понимаю, что ты так переживаешь? Ты ничего не отнял, ты купил, можно сказать, осчастливил. Если бы не ты, они сейчас не имели бы хорошей квартиры…
— Я переживаю… Ну, как бы тебе сказать…Из-за того, что они переживают. Долг-то за ними остался. Я о нем забыл. Но они себя чувствуют все равно неуютно. Особенно Лариса. Чтобы заработать, надо шевелиться, а они ничего не делают. Только страдают, терзают себя и меня. Сейчас сама увидишь…
Так и случилось. Лариса была томной, гордой и говорливой. Ее было очень много: водопад прически, огромные серьги, браслеты, все звенело, сверкало, двигалось. Мишка тут же начал хаять интерьер ресторанчика, обозвав его мещанским, кукольным. Оказалось, что Лариса хорошо знает художницу, которая все это оформляла. Мила сначала отмалчивалась, а потом сказала, что она завидует этой художнице. Та сделала хорошую работу. Классную. Современную. Грамотную.
Когда разговор зашел о Мишиных работах, которые они смотрели утром, Мишка пожаловался жене:
— Они меня упаковать хотят, как игрушку. Как конфетку. Каталоги, говорят, нужны.
— А я тебе что говорю? Для агентов, для выставок, для галерей, в конце концов. Но для этого, милые мои, нужен фотограф, издательство, надо сайт заводить, ну и все остальное, как обычно. Короче, деньги нужны. И немаленькие.
— В каталог необходимо включить работ пятнадцать-двадцать, — неожиданно сказала Мила.
— Все
— Да, — поддакнул Михаил, — за перевод плати! За фото плати!
— Перевод я могу сделать. Вполне качественно. Для вас, Михаил, бесплатно. Из уважения к вашему таланту, — сказала Мила.
— А можно все это и за счет владельца! — предложил Степанков. — Как подъемные. На раскрутку. А потом уже вы сами…
Мишка какое-то время делал вид, что раздумывает. Не может же художник вот так взять и продать себя.
— Ладно, давайте, ребята! Делайте из меня европейский продукт, наклеивайте ярлыки, этикетки, заворачивайте красиво.
— Ну, это уже что-то! — улыбнулся Степанков. — Лариса, когда начнешь?
— Да хоть сейчас. Ноутбук бы мне и цифровую камеру.
— Будет тебе «цифра», — рассеянно сказал Володя, в который раз подивившись ее нахальству. — Получишь технику у Юры, он привезет. Как закончишь, отдашь ему же. Обговори сроки в расписке на получение аппаратуры.
Лариса с трудом скрыла недовольство. Она-то рассчитывала, что аппаратура «присохнет» у нее.
Когда подали десерт, Лариса взяла сумочку, достала из нее мобильный телефон и, печально взглянув на дисплей, посетовала, что, мол, такая приятная компания и так редко видимся, но ей, к глубочайшему сожалению, уже пора. Она должна бежать на сеанс в своем восточном центре — пропускать нельзя. Гуру ждать не будет.
— А вы приходите к нам, — доверительно проговорила она, наклонившись к Миле через весь стол, и чуть заметно подмигнула ей, — занятия очень успокаивают и восстанавливают душевное равновесие.
«Гадости она ей говорит, что ли?» — встревоженно подумал Степанков, внимательно вглядываясь в Ларису, но ничего подозрительного не заметил. Ее лицо, гладкое, как блин, было абсолютно лишено какого-либо выражения, разве что таило блуждающую неопределенную улыбку.
«Даже если и насмешка, то неявная», — успокоился он. Мила же ничего не сказала в ответ и, казалось, ничего не заметила, да и вообще обращала на Ларису внимания не больше, чем на какую-нибудь солонку на столе.
«Самое правильное отношение, молодец, девочка. Сразу видит человека», — мысленно похвалил он ее. Она ее начнет кусать, это неизбежно, так же неизбежно, как и то, что они с Михаилом станут общаться, а значит, и Лариса будет присутствовать при этом. И игнорировать ее — самая разумная стратегия. Она как брехливая собака, полает и отстанет.
Лариса, наконец, вскочила и, шумно попрощавшись со всеми, упорхнула.
Степанков с заметным облегчением вздохнул: ему было все труднее и труднее видеть ее. На мгновение показалось, что Михаил перехватил его короткий взгляд на закрывшуюся за ней дверь и заметил его радость, но скорее всего он ошибся, тот беззаботно потягивал коньяк.
Тогда Степанков расслабленно откинулся на спинку удобного кресла и начал с удовольствием наблюдать, как Миша и Мила поглощают очень недурной десерт. Параллельно в голове роились мысли: сойдутся ли они? Примет ли ее Мишка, поймет ли его выбор? Понравится ли он Миле? Надо дать им возможность пообщаться наедине.