Шаль
Шрифт:
Ей стало страшно по-настоящему.
Мила поняла, что он стал законченным наркоманом.
Часть третья
Москва, август 2008-го
Степанков ослабил галстук, сел в кресло и закрыл глаза. Столько всего навалилось в последнее время, сразу и не разобраться. Как будто всегда ярко светившая путеводная звезда внезапно померкла, рассеялась, затуманилась, а он и не заметил, когда это случилось. И теперь один наугад продирается во мраке и мучается сомнениями — а вдруг идет не туда… А раньше все было таким ясным и простым: что делать, кого любить, кого ненавидеть.
На улице грохнул взрыв. Степанков вздрогнул, открыл глаза и некоторое время смотрел прямо перед собой, словно не понимая, где он и что происходит вокруг. Потом встал, выглянул в окно. Во дворе резвились мальчишки — бросали петарды, слышались их возбужденные крики.
Устал, надо отдохнуть. А когда? Не оставишь же своих обормотов ни на день, такого натворят, потом полгода разгребать.
Вон, в прошлом году захотел съездить на Мальдивы на пять дней, оставил Антона Николаева заместителем — так что? Тот умудрился поссориться с Панкратовым, главным на тот момент деловым партнером. Сколько потом лично он потратил времени, чтобы этот промах исправить, ездил извиняться и в лучших ресторанах «отпаивал». А Николаеву что — развел руками, мол, хотел, как лучше для фирмы, скидку получить, поблефовать, припугнуть… И даже ничего не скажешь остолопу, действительно старался для общего дела. Не мог же он нарочно вредить — знал, что за это головой можно поплатиться. Ну, по крайней мере местом в фирме и волчьим билетом на всю оставшуюся жизнь в пределах МКАД. Кто бы его потом принял на работу…
Да и в личной жизни творится что-то непонятное. Впервые за долгое время он не в силах совладать с собственным сердцем, кто-то другой теперь там хозяин. А Мила избегает его, ведет себя странно. И отец, отец… То, что он узнал про него, окончательно лишило Владимира покоя.
Он взглянул на часы — электронные, со светящимися в темноте цифрами и проектором времени. По стене расползались зеленые цифры «10.30».
Половина одиннадцатого. В такое время он никогда не ложится, а делать вроде нечего, да ничего и не хочется. Если бы можно было закрыть глаза и сразу провалиться в сон… И хотя он устал, но чувствовал, что легко заснуть сегодня не получится.
Подошел к бару, заглянул в него и, особо не выбирая, вытащил первую попавшуюся бутылку вина. Какое-то марочное, с завинчивающейся крышкой. Налил в бокал и залпом выпил. Обычно от вина ему хотелось спать, поэтому пил он его вместо снотворного.
«Да и врачи советуют, говорят, для сердца полезно, — усмехнулся он сам себе, — так что выпью как лекарство. Должно подействовать и «подарить» здоровый сон».
Сонливость и правда навалилась как-то сразу. И какая-то ватная, оглушающая сонливость. Очертания предметов медленно поплыли у него перед глазами.
«Ну, дела, еще алкоголиком стану, — устало подумал Степанков, — явно что-то не то с организмом, сбои дает. И это от бокала вина… Надо в постель перебираться».
Он оперся рукой на столик и попытался встать, но почему-то не удержался на ногах, поскользнулся, смахнул на пол бутылку с вином и бокал.
«Черт, — выругался он. Янтарная жидкость быстро залила пол. — Что со мной такое? Переутомился, что ли?»
Со второй попытки все-таки поднялся и еле доковылял до ванной. В быту он был аккуратистом, даже педантом, и не любил беспорядок. «Бардак на столе — бардак в голове», — часто повторял он.
Кое-как смел в совок осколки, выбросил в мусоропровод, вытер пролитое вино. Вернулся в комнату, но до кровати не дошел, опять потерял координацию. Чтобы не упасть, схватился за спинку кресла.
«Да что это такое? Что со мной? — с некоторым ужасом удивился он. — Отравился, что ли?»
Чувствовал он себя странно — вроде ничего не болело, но слегка подташнивало, кружилась голова, в животе как будто что-то горело. Он чувствовал жуткую слабость — не было сил поднять руку.
Попробовал сделать шаг и упал, ноги его не держали.
«Нужно вызывать «Скорую». Это похоже на сильное отравление. И времени у меня, судя по всему, мало, надо торопиться. Но ел я уже давно… Вино… ведь все это началось после того, как я выпил…»
«Мобильник!» — мелькнуло в голове. Он пошевелил рукой и тут же застонал, вспоминая, как недавно положил аппарат на столик. До столика было несколько метров, а встать он не мог: руки и ноги его не слушались.
Потихоньку накатывало безразличие, спать хотелось все сильнее и сильнее.
«Нельзя сдаваться, это действует яд, — сообразил он. — Черт, неужели сдохну вот так глупо? И что за вино-то было? Вроде какое-то необычное. Ладно, не до этого сейчас».
Он опять посмотрел на столик — мобильник, как назло, лежал рядом с городским телефоном, которым Степанков почти не пользовался. Он чувствовал, что слабеет с каждой секундой, и даже не был уверен, сумеет ли набрать номер, доберись до телефона…
Он попытался оглядеться, это оказалось непросто — голова еле ворочалась на непослушной затекающей шее. Тогда Степанков начал вспоминать, что лежит рядом с ним, что может помочь ему. И это теперь требовало концентрации — сознание потихоньку ускользало, и только усилием воли он заставлял себя не отключаться. Он пробовал кричать, но получился всего лишь жалкий хрип, да и никто не услышал бы его — звукоизоляция здесь отличная, сам позаботился. Ничего придумать не удавалось. По всему выходило, что положение безвыходно. Тогда он перевернулся на спину, вытянулся на полу и расслабил все тело. К нему пришли спокойствие и безразличие.
«Будь что будет», — подумал он. Мысли текли вяло и невыносимо медленно.
Неожиданно зазвонил мобильный. Степанков непроизвольно открыл глаза, дернулся… Его внимание привлек небольшой пластиковый конус на потолке. Это был пожарный датчик, установленный по требованиям пожарной безопасности в каждой квартире дома. Он срабатывал при слишком сильной концентрации дыма и, бывало, реагировал на табачный дым — так случалось иногда у курящих соседей.
«Надо устроить пожар, — осенило его, — тогда сработает сигнализация, и консьерж поднимется сюда».
Степанков сунул руку в карман и нащупал зажигалку. Он всегда носил ее с собой, хотя в последнее время почти не курил. Из последних сил чиркнул колесиком, оно провернулось, но огня не было.
«Неужели газ кончился? — с тоской подумал он. — Быть на волоске от спасения — и так бесславно потерпеть неудачу». От спокойствия не осталось и следа. С неожиданной злостью и энергией он начал чиркать зажигалкой, и, о чудо, наконец, она выплюнула язычок пламени. Он поднес колеблющийся язычок к ковру. Пластиковый ковер сразу занялся. Из последних сил Степанков немного откатился в сторону. Едкий дым начал наполнять комнату, ковер истлевал на глазах.