Шаль
Шрифт:
— И тут неудача, жилья не будет, — сокрушенно заметил Миша, выйдя из института, — но зато похвалили мои рисунки, я им показал некоторые. Завтра поеду документы сдавать.
— Есть хочется, — признался Степанков.
— Пошли чего-нибудь купим? — предложил Миша, кивнув на вывеску магазина «Продукты». — Все равно так не наэкономим, а есть что-то надо.
Они зашли в магазин и купили батон, кефир, несколько плавленых сырков и пельмени.
— Живем, — улыбнулся Степанков, — только с пельменями погорячились, их ведь варить надо где-то.
— Надо еще раз попробовать
— Что? — Степанков испуганно посмотрел на друга.
— Кошелек, кошелек вытащили! У, гады!
Степанков вспомнил, что, когда они выбирали еду в магазине и стояли потом в очереди, сзади все напирал и прижимался какой-то бугай.
— Бежим назад? — крикнул Степанков.
— Да поздно уже, — устало махнул рукой Миша, — сам виноват… Надо было следить.
— Что будем делать?
Они сели на парапет какого-то памятника в центре сквера и некоторое время подавленно молчали.
— Знаешь, — наконец предложил Миша, — ты пока рвани в свой институт, а я съезжу к родственникам. Может, у них телефон сломался, а они на самом деле дома. Встретимся вечером на вокзале.
На том и порешили.
Степанков, который имел весьма смутное представление, куда, собственно, будет поступать, до вечера успел съездить в несколько институтов, узнавал об экзаменах, советовался с другими абитуриентами. Оказалось, что приехали они с Мишкой рано — во многих вузах экзамены начнутся только через несколько дней. И все это время надо было где-то жить и что-то есть.
Вечером, когда уже стемнело, он приехал на вокзал. Миша стоял у камер хранения и довольно улыбался.
— Ну что, нашел своих? — спросил Володя.
— Нет. Весь день звонил, но никого нет…
— Звонил? Ты же собирался поехать?
— Видишь ли, я ездил в другое место и раздобыл нам денег, — улыбнулся Миша, помахав перед лицом обалдевшего друга купюрой, — тут немного, конечно, но на еду хватит.
— Погоди-погоди, откуда это?
Миша беззаботно махнул рукой и принялся открывать дверцу камеры хранения, достал свой и Володин чемодан.
— Стой, а где «Машенька»? — оторопело спросил Степанков.
— Я ее продал. Поехал к Дому художников на набережную и продал там. Представляешь, ее купили! — Глаза Мишки возбужденно заблестели. — Дали денег за мою работу. Значит, я настоящий художник.
— Подожди, — Володя никак не мог оправиться от этого известия, — ты продал «Машеньку»? Как же ты мог? Это же все, что у тебя было! Ведь это портрет твоей любимой, в конце концов. И твой пропуск в институт…
— Я сделал это ради нас, — опустил глаза Миша, — еда и жилье сейчас важнее. Поступим мы или нет, еще вопрос…
— Ты же привез ее показать преподавателям! А если тебя теперь не возьмут?
— Значит, такая судьба. Ладно… У меня еще есть рисунки и наброски. И потом, я напишу новый портрет. Время еще есть…
— Честное слово, мне тебя ударить хочется! — с бессильной злобой воскликнул Володя. — Я-то что, я так, за компанию приехал. А ты должен учиться. Это все я виноват. Захотелось мне в эту Москву… Поехал с тобой без денег, навязался
— Это случайность, не переживай из-за ерунды. А с тобой мне намного веселее и легче.
Степанков с сомнением покачал головой.
— Уже стемнело, надо подумать о ночлеге, — сказал Миша.
— Будем в зале ожидания ночевать? — невесело усмехнулся Степанков.
— Почему бы и нет. А завтра что-нибудь постараемся придумать.
Измученные и уставшие, они вышли на улицу подышать свежим воздухом.
— Гулять так гулять, — Миша выгреб из кармана какую-то мелочь и отошел к киоску купить сигареты. Они распечатали пачку и с наслаждением затянулись, когда кто-то окликнул их.
Володя повернулся и увидел мужчину лет шестидесяти, интеллигентного вида, с каким-то странным задумчивым выражением лица.
— Закурить не будет? — спросил он.
Михаил протянул ему пачку. Тот слегка дрожащей рукой вытянул сигарету, достал спички, прикурил и почему-то остался стоять рядом с ними.
— Приятный вечер, — заметил он через некоторое время. — Вы студенты?
— Мы приехали поступать, — ответил Миша.
— Я смотрю, молодые люди, у вас чемоданы? Я тут подумал: уже довольно поздно, а вы на вокзале и никуда не торопитесь… Вам есть, где остановиться? — спросил он, вглядываясь в их лица.
— Вообще-то нет, а вы что, можете помочь? — осторожно спросил Володя.
— Ну, совершенно случайно могу. Дело в том, что я живу в очень большой квартире один и смогу вас приютить на некоторое время. У меня есть свободная комната.
Миша с Володей изумленно переглянулись.
— А так можно?
— А чего же нельзя? Если бы вы были моими родственниками, никто бы и бровью не повел.
— Видите ли, но у нас сейчас почти нет денег, — сокрушенно сказал Миша, — мы хотим устроиться на подработку, но пока у нас ничего нет.
— Вы так просто не подработаете, для этого нужна прописка, — заметил мужчина, — а я возьму с вас чисто символическую плату. А могу и вообще не брать. Мне сейчас важнее всего приятная компания. Зовут меня Николай Васильевич. Пойдемте?
Ребята представились и, недоуменно пожав плечами, схватили чемоданы и отправились за ним.
Николай Васильевич был в каком-то старом заштопанном плаще песочного цвета, в руках у него болтался ветхий зонтик с торчащими спицами, хотя погода весь день была солнечная, и ничто не предвещало дождя. Он быстро семенил впереди, показывая дорогу, так, что друзья едва поспевали за ним и боялись потерять его из виду. Но путь оказался недолгим. Они дошли до небольшого обшарпанного дома на одной из ближайших оживленных улиц и повернули во двор. Николай Васильевич нырнул в боковой подъезд, ребята поспешили следом. На них пахнуло сыростью, каким-то гнилостным запахом. Николай Васильевич бодро поднялся на третий этаж и остановился перед старой дверью, обитой дерматином. Он поковырялся в замке ключом, толкнул дверь, и они оказались в длинном и грязном коридоре. Со стен кое-где свисали обрывки обоев, на полу валялись старые коробки, сломанные игрушки, еще какой-то мусор. На всем лежала печать крайней бедности и запущенности.