Шаль
Шрифт:
— Ма, денег дай.
— Зачем тебе? — удивленно спросила она.
— На билет. Я с Мишкой в Москву поеду, — выпалил он. — Я все решил. Мы вместе начнем новую жизнь. Я должен поехать. Не могу я тут… Что мне здесь делать? Одни коровы да комбинат этот.
— А что это ты вот так вдруг?
— Ну, вот решился. Мишка сегодня уезжает, и я с ним.
Мать спокойно вытерла руки о передник, села на табуретку и деловито сказала:
— Денег я тебе не дам, никуда ты не поедешь. Отца нет, так еще и ты сбежать хочешь. Я что, одна тут останусь?
— Да не хочу я гнить в этой дыре, — Володя в сердцах стукнул кулаком о стол, — это мое дело, в конце концов. Или мне всю жизнь, как отец, прозябать? Чтобы потом сбежать от такой жизни?
Мать вспыхнула, но взяла себя в руки и продолжала спокойно:
— Ты мне тут не стучи. Расстучался… Кто говорил, что в училище будет поступать областное, а? Нормальную профессию получишь, в областной центр поедешь. Ну, куда тебя тянет? Что тебе там делать, в этой Москве? Миша художником станет, у него способности… А ты что? Куда с такой рязанской-то рожей в калашный ряд? А то без тебя там народу мало. А про отца так говорить — не смей!
Степанков старался не обращать внимания на материны слова, но все равно было обидно.
— А что не смей-то? Почему не смей? Не сбежал отец, скажешь? Поезд отходит через час! Не пустишь — сам уеду! — запальчиво закричал он и выбежал из кухни, хлопнув дверью.
— Не дам я тебе денег, не дам! — крикнула мать из кухни. — Хочешь, пешком иди в Москву.
Он опрометью ринулся в свою комнату, схватил старенький, еще дедушкин чемодан с потрескавшейся крышкой, кинул туда пару рубашек, пиджак, брюки, аттестат об окончании школы и паспорт. Потом вихрем ворвался в кухню. На бегу чмокнул мать в щеку и, зычно крикнув: «Ну, все, не поминай лихом!», хлопнул дверью, скатился по лестнице и бросился на вокзал. И уже, конечно, не видел, как мать тяжело осела на стуле и горько заплакала.
Поезд уже стоял у платформы. Володя судорожно искал глазами Михаила, но все нигде не мог разглядеть его. Он было подумал, что тот уже сел в поезд, как вдруг увидел его. Мишка безмятежно курил. Рядом стоял небольшой чемодан, к нему был прислонен бережно упакованный прямоугольный сверток.
— Мишка, — Володя радостно сжал его в объятиях, — а вот и я! Я решился. Едем вместе.
Михаил счастливо засмеялся и похлопал друга по плечу.
— А я боялся, что ты передумаешь.
— А это «Машка», главное сокровище? — указал Степанков на сверток. Михаил кивнул и осторожно дотронулся до прямоугольника.
С этой «Машкой» была связана отдельная история. Где-то в пятнадцать лет Миша по уши влюбился в их одноклассницу Машу Потапову и мучительно добивался ответного чувства, но, впрочем, так и не добился. Девушка вместе с родителями очень скоро куда-то уехала, а от Мишкиной влюбленности осталась эта самая «Машка» — портрет девушки, отдаленно напоминавший его пассию. Мишка рисовал по памяти. Все признавали, что это его удача: он вложил в портрет все свои чувства и переживания. На холсте грустная и довольно усталая девушка вглядывалась в свое отражение в зеркале. Она не казалась особенно красивой, но лицо ее было наполнено внутренним светом, глаза подернуты пеленой мечтательности и устремлены внутрь себя. Степанков считал, что Миша даже немного приукрасил действительность: в жизни Потапова была обычной, довольно заурядной девицей, а тут получилась какой-то неземной, таинственной.
Когда родители возили Мишку в областной центр, показывали его работы в художественном училище, они демонстрировали педагогам именно «Машеньку». Именно там Мишке и посоветовали ехать в Москву, поступать в училище. И теперь он вез этот портрет как главную драгоценность и доказательство своего таланта — ведь при приеме первым делом будут смотреть домашние работы абитуриентов.
— Отпустила тебя мать? — поинтересовался Миша.
— Кто же меня удержит, — лихо улыбнулся Володя, — а вот денег она мне не дала, — добавил он, помрачнев. — Можешь одолжить на билет? Как приедем, я заработаю, сразу отдам.
— Конечно, — улыбнулся Михаил, — правда, мне родители дали не очень много, на первое время… Но ничего, выкрутимся как-нибудь.
— Немного нам не хватит, — обеспокоенно заметил Володя, — а где, кстати, твои родители?
— Ушли уже, — Миша щелчком отправил сигарету под вагон. — Ну что, едем? Я у проводника спрошу, можно ли тебя подсадить — у нас вагон почти весь свободный.
— Слушай, а что мы в Москве-то делать будем?
— А… придумаем что-нибудь. Главное — добраться.
Из Мишиных тридцати пяти рублей двадцать три пришлось отдать жадному проводнику, который не соглашался пускать Степанкова в вагон за меньшие деньги. Да и то сначала упирался, но затем неохотно все-таки разрешил. За время переговоров Володя от волнения чуть не сошел с ума — ему казалось, что судьба его висит на волоске.
Попав наконец в вагон, он сначала сжал Мишу в объятиях, потом принялся с любопытством оглядываться.
До Москвы поезд шел семнадцать часов. Володя со времен детской поездки в пионерлагерь на юг больше нигде не бывал, поэтому первое время жадно смотрел в окно, наблюдая за летящим мимо пейзажем. На станциях друзья выходили из вагона и покупали дешевые домашние пирожки и холодное пиво. Предприимчивые старушки подносили все это прямо к поездам. Жизнь, казалось, обещала теперь только победы и манила своей новизной…
В Москву поезд прибыл в одиннадцать утра. Миша и Володя сдали вещи в камеру хранения, вышли из здания вокзала и оказались в водовороте спешащей куда-то толпы.
— Ну, куда теперь? — спросил Володя, щурясь на солнце. Здесь оно было какое-то другое, не то что дома, и дышалось тут иначе — свободой. Свобода, впрочем, крепко отдавала бензином, нагретым асфальтом и табачным дымом, а также запахом жареных чебуреков и пива. — Можно было бы в гостинице остановиться, да денег у нас мало, — не дождавшись ответа, продолжил он.
— Я сейчас позвоню тете Марине, вдруг повезет? — предложил Миша. У него действительно в Москве жили дальние родственники, седьмая вода на киселе. Еще в мае он отправил им письмо с известием о своем приезде, но ответа не получил и не знал, дошло ли оно вообще.
Он зашел в кабинку телефона-автомата, бросил монетку и начал крутить диск. Через минуту вернулся и с сожалением пожал плечами:
— Нет никого. Наверно, на даче.
— Надо поехать в институты, узнать про экзамены, — предложил Степанков. Они спустились в метро. Первым делом поехали в Мишино художественное училище, предъявили направление из областного училища. Им сообщили, что экзамены начнутся через четыре дня и абитуриентам общежитие не предоставляется — все места уже заняты.