Шаль
Шрифт:
— Ну, спаситель! Рассказывай о себе. Ты откуда взялся? Зоя Павловна — кстати, дома мы ее зовем Зоха — мне что-то говорила, но я не помню. Давай подробнее… Я напишу воспоминания, когда буду старенькая, как Зоха. Продам американскому издательству и буду жить на этот капитал. Припеваючи, — она подняла стакан, — и попиваючи…
— А что напишешь? Правду? Или, как все, врать будешь?
— Конечно, врать. Больше платят.
Пока они ехали, Степанков ломал голову над тем, как себя с ней вести, чем занять. Но вот она вошла в его дом, и ничего, оказалось, особенного не нужно делать. Как будто она здесь была всегда. Даже обидно. Она что, его за мужчину не считает?
Степанков сидел и через стол смотрел, как Мила говорит и улыбается. Он не слушал и не слышал слов. Да и какое значение имели сейчас слова. Он взял ее за руку, пальцы ее дрогнули, она все еще что-то говорила, но уже, пожалуй, тоже не слышала, что. Он обошел стол, присел перед ней на корточки и погладил ее по щеке. Мила задержала его ладонь, уткнулась в нее носом и губами, потом резко встала и пошла в гостиную. Степанков чуть помедлил, залпом допил джин и пошел за ней.
Она стояла у окна и смотрела на улицу. Капли дождя стекали по стеклу. «Стекали», «стекло»… Потому что «стекает» — «стекло» или оттого и «стекло», что «стекает»? Господи, к чему это? Не все ли равно?
— Все-таки покушаешься? — спросила она, не оборачиваясь.
— Покушаюсь, — он подошел вплотную, мягко обнял.
— Ну и правильно…
Она повернулась в кольце его сомкнутых рук, положила ладони ему на плечи и посмотрела прямо в глаза. Их глаза были на одном уровне.
Она смотрела ему в глаза и чувствовала, что проваливается в этот серо-голубой омут безвозвратно…
Он смотрел ей в глаза и чувствовал, что проваливается в этот зелено-серый омут безвозвратно…
…Давным-давно, да так давно, что этого, возможно, и не было, еще до того, как бог создал Адама и Еву из его, Адамова, ребра, первоначально слепил Господь своему первенцу жену. Тоже из глины. И душу тоже вдохнул. Назвал ее Лилит. Но едва она заговорила, Создатель понял, что не то создал. Чем кончилась переделка, известно всем. Но еще до создания Адама Господь проводил эксперименты. Лепил по своему образу и подобию. То бесполого человека, то двуполого… Сильно нервничал, пока не добился искомого результата. Но с тех пор в генетической памяти человека, будь то мужчина или женщина, поселилась эта неизживаемая тяга друг к другу, желание стать одним существом. Вот так получаются семьи и дети, иногда только дети. Все идет по слову Всевышнего: «Плодитесь и размножайтесь…» Но однажды встречаются те самые половинки, что прежде, давным-давно, составляли единое существо. Да так давно, что неизвестно, было ли это на самом деле. Наверное, было. Иначе с чего бы это все так случилось с нашими героями?
Его пальцы стали ее пальцами, и наоборот. Ее кожа стала его кожей, и наоборот. Их дыхание стало одним дыханием. Губы пахли ягодами можжевельника, и глаза наполнялись росой… Вот волосы не переплетались — оба коротко стрижены. Чего не было, того не было…
Несчастен тот, с кем этого не происходило. Несчастен тот, с кем это однажды случилось. Потому что такое не бывает надолго. Вот если надолго, если вдруг навсегда… Тогда действительно это две половинки того самого неземного существа обрели друг друга. История! Ну, найди, найди, подскажи хоть один пример… Ромео и Джульетта… Тристан и Изольда… Лейла и Меджнун… Да, любили. Сильно, ярко. Но — мгновенье. Семейной жизнью не жили, квартиру или «угол» не снимали, на детскую кухню за бутылочками не бегали, от скарлатины и коклюша плоды своей страсти не выхаживали…
Они проснулись поздно. Мила свернулась калачиком у него под боком, дышала в плечо. Из открытой форточки тянуло сыростью. Степанков рассматривал спящую Милу. Рука под щекой, рот приоткрыт. Загорелое лицо горит румянцем. Темные волосы с белыми кончиками топорщатся ежиком.
Мила проснулась оттого, что кто-то пел басом «Утро туманное, утро седое…». Она натянула одеяло на голову и подпрыгнула на кровати, матрац булькнул. «Ох, что-то я этого ночью не слышала. Ну я и спала… Не проснулась в свои пять утра. Как же это так?» Вставать не хотелось. Уютно, хорошо, спокойно. Дом уже не казался чужим, был родным, близким, знакомым. Вчерашний день детально не вспоминался, несмотря на предпринимаемые усилия. Впрочем, усилия были вялые, хотелось жить сегодняшним днем.
— Вставай, соня! Завтракаем и едем гулять! Дождя нет! — мужской баритон звучал, как в каком-то кино, и будто относился не к ней. Около постели стоял Володя. В джинсах и рубашке. — Лето кончается! Поехали, может, нам еще достанется немного тепла, не все расхватают на распродаже.
— Понимаю, как ты стал начальником… Дождик, холодно… Бр-р-р!
Он уже был на кухне, гудела кофемолка, свистел чайник, хлопала дверца холодильника — жизнь бурлила.
— Безжалостный тип, — добродушно буркнула Мила и прошлепала босиком в ванную, встала под душ и начала соображать, как быть дальше.
Лизонька с Зохой приедут завтра к вечеру, спешить некуда. Арсений наверняка установил слежку за ее квартирой. «Остаюсь… Остаюсь и отдаюсь во власть Степанкова. Пусть командует. Разберемся в полете», — решила Мила.
На крючке за дверью ванной, сверкающей черным кафелем и зеркалами, висел старый махровый халат. Большой, мужской, отечественного производства, советский еще, наверное, изношенный до дыр. Как он сюда попал? Все прочее — с иголочки, новенькое.
Так, надо спокойно смотреть Володе в глаза. Не произошло, мол, ничего необычного. Хотя оно, необычное, произошло. И уходить ей никуда не хотелось.
Степанков сварил кофе и ждал Милу. Она вышла из ванной одетой, причесанной и даже подкрашенной. Села на барную табуретку, взглянула на него и увидела сияющие глаза. Тогда она потянулась и поцеловала его в щеку.
— Сейчас я тебя познакомлю со своим другом. Так ты едешь со мной?
— Есть, сэр!
— Машина у подъезда.
Они выпили кофе, съели по бутерброду. Миле было не привыкать спешить, но тут… Да, у него не рассидишься. Деловой-то какой. Что ж, придется подчиниться. Голова гудела, но во всем теле была легкость необыкновенная. Она впервые после многих лет в доме у мужчины.
Дождь все-таки шел. Мелкий и упорный. В джипе было тепло, пахло кожей. У подъезда их встретил Юра, охранник и шофер. В выходной столичные дороги были непривычно пусты. Степанков сел рядом с водителем. Мила устроилась на заднем сиденье и уставилась в окно, занятая мыслями о необычной для нее ситуации. И что все это значит для Степанкова? Кто она ему? Случайная девушка? Нет, таких не знакомят с друзьями. А, будь что будет. О Степанкове и говорить нечего: он был во власти прошедшей ночи. Но при этом совершенно непроницаем. Начальник есть начальник.
— Юра, сейчас едем в наш сток, там нас ждет Михаил Золотарев.
— Есть, Владимир Иванович!
Всклокоченный Мишка, теребя свою диковатую бороду, сидел в стареньком «жигуленке», прижатом к кирпичному забору. Завидев джип, он вышел, широко улыбаясь.
— Что, груз священного долга дружбы не дает тебе спать по выходным? — заорал он, прижимая Степанкова к большому животу. Мила вышла из машины, раскрыла зонтик и встала рядом со Степанковым.
— Мила, это Миша. Знакомьтесь.