Шели. Слезы из Пепла
Шрифт:
Вдоль ряда воинов, которые старались не смотреть на свою бывшую предводительницу, на ту, кому присягали в верности. Сейчас они отводили глаза, делая вид, что не знакомы со мной. Вы нужны кому только до тех пор, пока взираете на мир с высоты пьедестала, на который вскарабкались, увы, не с той стороны. Но как только оступились, вам не подадут руки, а скорей всего расступятся в стороны, и будут с любопытством смотреть как вы упали и разбились, а потом равнодушно пройдут мимо, чтобы поклоняться кому-то, кто занял ваше место на пресловутом пьедестале и знает, как на нём устоять.
Я пыталась встать и снова падала, пока не поравнялась с конем Аша и не вцепилась
— Аш! Умоляю!
Конь вздрогнул от моего крика и едва не ударил меня копытом в попытку взвиться на дыбы. Кто-то дернул цепь вверх, и я пошатываясь встала на ноги, чувствуя, как по лицу течет кровь из ссадин на щеке. Демон смотрел на меня сверху вниз с величины своего роста. Я бросила взгляд на его наложницу, которая сидела впереди него в седле разодетая в меха, с распущенными по плечам волосами, золотистые локоны блестящими кудрями струились из-под капюшона. Одной рукой Аш прижимал ее к себе и на секунду боль пронзила сердце с такой силой, что мне показалось я сейчас задохнусь, но мысли о сыне отрезвили, растворяя отчаянную ревность и мучительную тоску в истерическом желании не потерять сына.
— Аш! — взмолилась я, стараясь не смотреть на ликующую соперницу, которая по сравнению со мной казалась не наложницей, а королевой, — Пожалуйста! Возьми Ариса с собой. Не разлучай меня с ним. Я прошу тебя! Сжалься, Аш. Не наказывай меня разлукой с сыном.
Несколько секунд молчания. Темно-зеленые глаза мертвы, в них болотная тина смешана с крошкой гранита. Равнодушие с оттенком презрения. Мои вопли словно бьются о каменную стену, отскакивают и комьями грязи летят мне в лицо, как ядовитые упреки. Словно я сама себе копаю могилу, себе и Арису. И я вижу, как сильные пальцы демона сжимают мою цепь, наматывая на запястье, заставляя шаг за шагом приближаться вплотную к нему, хватаясь за ошейник, растирающий кожу.
— Делай со мной что хочешь, только не разлучай нас. Возьми моего сына с собой.
Умоляю тебя. Сжалься над нами! Он ни в чем не виноват. Он просто маленький мальчик, ребенок.
— Он сдохнет в пути.
Отчеканил каждое слово, глядя мне в глаза, продолжая наматывать цепь монотонным лязгом, отдающим набатом у меня в висках.
— Здесь твой сын в безопасности. Так что скажи спасибо и прекрати истерику. Дорога убьет его.
Дернул цепь вверх и у меня перед глазами потемнело от удушья, я не сразу поняла, что он поднял меня за ошейник, склонившись ко мне из седла.
— Если бы ты заботилась о наших детях, хотя бы так, они бы сейчас были живы.
Упрек больнее удара хлыста, жжет ожогом сердце, от которого остались одни ошметки. Он прав…Боже! Как же он прав. Только сейчас это уже ничего не изменит, а я хочу сохранить своего единственного живого ребенка, и никто не вправе осудить меня за это. Ради Ариса я готова на всё. Даже валяться у Аша в ногах, стать последней шлюхой, попрошайкой, сдохнуть сама.
— Тогда оставь меня с ним, Аш. Прошу тебя. Оставь меня с сыном. Пусть не рядом, но достаточно близко, чтобы я знала об этом. Зачем я тебе? Пожалуйста, умоляю. Накажи меня, избей, только не разлучай с Арисом.
Его глаза сузились и в темной зелени вспыхнули языки пламени.
— Нет!
Опустил не землю и швырнул цепь обратно надзирателю.
— Разместить в крытой телеге с наложницами.
Пришпорил коня, а меня отволокли к повозке, обтянутой шкурами. Но едва надзиратель открыл полог, я услышала чей-то голос позади нас:
— Куда притащил низшую? Там итак мало места.
— Мне приказали.
— Ты ослышался. Эту девку не могли приказать
Надзиратель пожал плечами и потащил меня к другой телеге, без крыши, скорее напоминавшей клетку на колесах. Швырнул к рабам, скованным друг с другом цепями. Никто из них не смотрел на меня. Я закрыла лицо руками, впиваясь пальцами в волосы, стараясь успокоиться, чтобы не сойти с ума от панического чувства безысходности. Внутри нарастал вопль, дикий крик сумасшествия. Я слышала, как ломаюсь изнутри, как трещит по швам моя броня и стремление выжить любой ценой. Смотрю, как Аш гарцует в седле, обнимая свою шлюху, и вспоминаю, как когда-то точно так же цеплялась за его запястья, когда он таскал меня за собой повсюду. Прошли мои времена. Фаворитки довольно быстро становятся ненужными и презренными. Особенно если надоели. Мужчины невероятно жестоки с женщинами, которых больше не любят. Мой век рядом с ним был самым долгим. Я отвела глаза и тяжело вздохнула. В сердце все еще жгло отголосками упреков. Словно старые раны вскрыли скальпелем и посыпали солью. Не обязательно наносить порезы физически. Иногда брошенные в ненависти фразы кромсают безжалостней кинжала, рубят и ампутируют душу быстрее, чем топор палача голову. Раны, нанесенные словами, никогда не заживают. Они остаются с нами навечно.
Уродливыми свежими шрамами даже через года. У них нет срока заживления. Они постоянно кровоточат.
Я старалась успокоить себя. Возможно, Аш прав, и Арису безопасней остаться во дворце, где он сыт и в безопасности. Я должна взять себя в руки. Главное, что мой мальчик жив. Нет ничего главнее этого, а я всегда рядом с ним. Мысленно. Пока я сама жива и даже после моей смерти. Так же, как и мои дети — для меня они бессмертны.
Отряд двинулся в путь, с грохотом опустили мост, и я обхватила себя руками, чувствуя, как ветер пробирает до костей, а тонкая мешковатая накидка не защищает от холода. Если начнется снежная буря я замёрзну насмерть.
Словно в ответ на мои мысли один из надзирателей швырнул нам овечьи шкуры.
— Накройтесь, твари, не то околеете в дороге, а нас без ужина оставите, — и заржал громко, унизительно. Я поежилась, кутаясь в вонючую шерсть и закрывая глаза, чувствуя, как саднят ссадины на ладонях. Когда-то я слышала, что человеку выпадает на долю столько испытаний, сколько он способен выдержать.
Несколько часов в пути казались бесконечными среди молочно-серого утреннего тумана, закрывающего обзор, проникающего под одежду ледяной паутиной. Глухая тишина, только стук копыт и завывание ветра. Не заметила, как задремала. Обессиленная, голодная. Убаюканная монотонным покачиванием телеги по неровной дороге, ведущей к пустошам через курганы песка, припорошенного снегом, срывающимся с сизых облаков, затянувших утреннее небо Мендемая. Меня разбудили крики демонов. Отряд остановился на границе с пустошью.
— Поворачиваем к болотам, — послышался голос Аша, — Пустошь покрыта густым туманом, слишком опасно.
— Очень рискованно, Аш! Можем пойти ко дну. Лед недостаточно толстый чтобы выдержать тысячный отряд и несколько повозок. Мы не налегке.
— Не утонем, — рыкнул демон, — все за мной. Разворачиваемся.
— Если бы ты не добил Зоара, мы бы сейчас имели проводника.
Я приподняла голову, вглядываясь вдаль, в непроглядное марево. Хлопья снега падали на лицо, таяли на губах и обжигали щеки. Я слышала стук зубов других рабов. Они уже замерзали. Прохудившиеся шкуры почти не сохраняли тепло.