Шепот звезд

Старостин Александр Степанович

– Так, так, - согласился Иван Ильич и спросил штурмана: - Погоду уточнил?

– Естественно, - отозвался тот.

– Начинай предполетную подготовку.

– Вы попробуйте движки запустить после долгой стоянки, - буркнул под нос штурман.

Иван Ильич стал прислушиваться. Если б все происходящее было на материке, то можно было бы сказать, что приближается электричка. Но здесь электричек нет. Зазмеилась поземка, затрепетали красные флажки, привязанные к заглушкам. Слева от самолета что-то треснуло - будто уронили

огромный пустой ящик ребром, - и заснеженное поле стало медленно рваться как промокашка.

– Заглушки долой!
– крикнул Иван Ильич.
– В кабину!

Техники, не вполне осознающие, что происходит, но напуганные, засуетились, забегали, заглушки полетели в раскрытую дверцу грузовой кабины.

Раздались треск и звук как бы битого стекла. Это пока необъяснимое явление придало техсоставу дополнительную резвость.

Трещина начала медленно увеличиваться, над открытой водой поднялся туман, мешаясь с поземкой.

Вдруг разводье стало сужаться, и четырехметровые льдины полезли одна на другую, сверкая гранями, раздался треск. Льдины поднялись почти на попа и вертикально рухнули в воду.

– От винта!
– крикнул Иван Ильич по старой памяти и, затаскивая стремянку, поправился: - От двигателей! Запуск ТГ и первого!

– Уходим, - сказал он, влетая в пилотскую кабину.
– Все по местам. Запуск ТГ.

Радист принялся включать АЗСы (автоматы защиты сети).

– Есть запуск ТГ!
– ответил он.

Махоткин, потягиваясь и позевывая, занял левое кресло и по привычке пристегнулся. Выставил атмосферное давление аэродрома на барометрических приборах и включил работающие автономно авиагоризонты - основной и запасной.

Он не хотел напускать в кабину холод и показывал сквозь закрытую форточку пальцы по номеру запускаемого двигателя.

Второй пилот глядел как завороженный на стариков, взявших в свои руки инициативу. Их, казалось, не очень смущал вал торошения, который двигался к полосе: для этих льдов самолет - что маленькое насекомое.

Махоткин осмотрел приборы, назначение некоторых знал только теоретически, но то, что необходимо для взлета, мало изменилось с каменного века авиации.

После длительной стоянки двигатели зависали, давали заброс температуры, Иван Ильич время от времени позволял себе запрещенные приемы - щелкал кранами остановов.

– Не сумеем ли уйти на новую полосу?
– спросил он.

– Нет, - отозвался Махоткин.
– Все осмотрел. Пути нет.

– Уйдем в конец этой полосы, - сказал Иван Ильич.
– Все-таки я проверю работу двигателей и систем и... Бери, Вася, общее руководство. КВС, считай, убит - выронил знамя.

– Что ж, - согласился Махоткин и, повернувшись к радисту, сказал: Читай молитву!

– Есть читать молитву!
– почему-то весело отозвался тот и принялся читать карту предполетных обязательных проверок.

Ему отвечали: есть! согласовано! выставлено! проверено! норма!

Иван Ильич занял место бортмеханика на подвесном кресле, надел гарнитур и поправил лорингофон.

– Экипаж, выруливаем!
– сказал Махоткин и снял машину со стояночного тормоза.

Проехал несколько метров вперед и стал разворачивать машину по малому радиусу. И порулил в конец полосы, подальше от вала торошения.

После того как Махоткин принял на себя командование, Иван Ильич стал обращаться к нему на "вы".

– Вы, командир, рулите, а я послушаю, как гремит нога.

Через минуту он вернулся и снова занял свое место.

– Ни черта не пойму. Моторы гудят, снаружи ревет.

Махоткин запросил разрешение на руление, хотя уже рулил вовсю.

– Руление разрешаю, - отозвался РП (руководитель полетов) прокуренным голосом.

Махоткин рулил неспеша, время от времени подтормаживал педалями; кабина при этом плавно уходила вперед, и самолет, как сказали бы моряки, подвергался килевой качке.

Махоткин прошел полосу до конца, развернулся и поставил машину на стояночный тормоз. Он испытывал давно забытое чувство маленького мальчика, который со своего велосипеда пересел на соседский и обнаружил, что соседский и выше, и удобнее, и даже послушнее в управлении. Старики переглянулись. И вдруг Махоткин слегка улыбнулся и подмигнул.

– Вас понял, - отозвался Иван Ильич.

Махоткин нажал кнопку переговорного устройства и дал команду:

– Стюарду и двум слесарям немедленно покинуть борт через задний люк! Немедленно!

И стал внимательно глядеть через переднее остекление вперед, в сторону предполагаемого взлета.

– Покинули борт, - доложил Иван Ильич.
– Задний люк закрыт, лампочки горят.

Махоткин перекрестился.

– Трещина прошла вдоль полосы, - сказал Иван Ильич.
– И вправо взять нельзя: торосы; влево некуда. Взлет по дуге. Дай ногу.

– Приготовиться к взлету, - сказал Махоткин.
– Второй пилот - только на приборы. Крестинин, диктуйте скорость!

– Есть!
– отозвался Иван Ильич.

– Экипаж, взлетаем!

– Скорость пятьдесят, семьдесят, сто, сто сорок, двести, - диктовал Иван Ильич - всех вдавило в кресла, неровности полосы перестали угадываться, - двести пятьдесят, рубеж, триста...

"Рубеж пройден - и дальше хоть издохни, а взлетай!" - мелькнуло в сознании.

Иван Ильич диктовал скорость, чувствуя внутренне, что творится безумие, которое так же объективно и непоправимо, как вал торошения, ломающий полосу. И безумие это - нарушение всех правил и инструкций, которые пишутся в авиации красным. Но в минуту сию ни о чем думать нельзя, главная его доблесть - выполнять свои обязанности, несмотря ни на что, служить дополнительными руками командиру, от которого зависели и техника, и жизни.