Шерлок от литературы
Шрифт:
Я перелистал одну из отложенных Михаилом книг.
— Солженицын писал: «Простым художественным ощущением, безо всякого поиска воспринимается: не то, не тот уровень, не то восприятие мира. Один только натужный юмор Щукаря совершенно несовместим с автором «Тихого Дона»…»
Мишель кивнул.
— Он тоже сопоставляет текст и личность автора, и утверждает, что даже Щукарь не Шолоховым сочинён. Лауреат всех премий и дважды Герой Социалистического Труда, по его мнению, вообще ничего складного написать не мог. Да и зачем ему самому трудиться, когда с 1923 года у него полный пансион и обслуга? И всё же… — Литвинов вздохнул. — Он спился. Счастливые — не спиваются. Солженицын же говорит, что первые три тома «Тихого Дона» появились в течение трёх лет: 1927–1929. По пятам был готов и четвёртый. В 1932 был готов и первый том «Целины». Затем последовал перерыв в 27 лет. В 1959-м появился второй том «Целины» — позорный по уровню даже в сравнении с первым. Затем наступило четверть века уже полного молчания. «Пусть поправит меня любой писатель, а я чувствую так: если не занялся бабочками, палеонтологией или иностранными переводами, невозможно зрелому писателю промолчать 25 лет. Впрочем, Твардовский передавал мне сцену о Вёшенском аборигене, как тот сердечно признался почитателю, что не только ничего не пишет, но даже и не читает давно ничего». Это не шутка и не выдумка, говорил Твардовский. Шолохов не только не был писателем, он не был даже читателем, не освоил даже толком синтаксис и орфографию, и, чтобы скрыть малограмотность, дико невежественный, он никогда прилюдно ничего не писал. От Шолохова после смерти не осталось никаких писательских бумаг, пустым был письменный стол, пустые тумбочки, а в его библиотеке не было ни одной книги с его отметками и закладками. Никогда его не видели работающим в библиотеке или в архивах. — Мишель усмехнулся. — Но и это было объяснено и прославлено. В «Литературной газете» одним из шолоховедов после смерти гения был опубликован панегирик. «Все свои замыслы, восхищается он, Шолохов держал в голове, и писал сразу начисто, — никаких черновиков, никаких записных книжек». Тут, конечно, впору смутиться до трепета. Пушкин писал наброски, зачёркивал, переделывал черновики, снова марал и писал заново. Толстой Софью Андреевну изводил бесконечным переписыванием, Гоголь по восемь раз рукописи правил, а Шолохов, выходит, писал легко, как бы по озарению свыше, мук творчества не ведая и зря бумагу не переводя? Подлинно гений…
— И, тем не менее, шолоховеды обороняются…
— Да. 20 мая 1990 года журналист Л. Колодный объявил: рукопись первых двух книг «Тихого Дона» найдена, потом манускрипт был приобретён Институтом мировой литературы РАН. Колодный заявил, что отныне для утверждения шолоховского авторства и доказательств никаких не требуется. Тут он погорячился, конечно. Открытие рукописи только поставило новые вопросы: с какой целью Шолохов, отлично знавший ее местонахождение, с 1947 года мистифицировал общественность, заявляя, что все рукописные оригиналы романа погибли от взрыва немецкой авиабомбы? Но и сам по себе факт записи текста романа почерком Шолохова ничего не доказывает. Необходимо установление отличий рукописного текста от печатного, определение последовательности работы автора над текстом и доказательство творческого характера этой работы. А их нет. Беловая рукопись таким доказательством служить не может, нужен черновик. То, что черновик был, — несомненно: такие романы набело не пишутся. Однако по какой-то причине предъявить его не представлялось возможным. Почему? Потому что черновик не только не снимал с Шолохова подозрений в плагиате, но явно становился изобличающим документом. Посему, когда пришлось все-таки предъявить текст, мастерила его вся семья — Шолохов, жена и свояченица.
— Значит, ты не веришь утверждениям шолоховедов о подлинности авторства?
— Мне не показалось, что в основе их аргументации лежат научные принципы исследования. По характеру отбора самих аргументов, нежеланию и неспособности вести диалог с оппонентами, алогичности и повышенной эмоциональности в дискуссии я вижу, что основная деятельность «шолоховедения» направлена вовсе не на выяснение, что происходило на самом деле в 20-е годы, а на поддержание и укрепление существующей с советских времён мифологии. Их цель — не допустить пересмотра сложившихся представлений. При этом пусть Солженицын, в чём я лично сомневаюсь, завидовал Шолохову, но ведь каждое новое поколение филологов тоже недоумевает. И поколение писателей — тоже. И я не завидую Шолохову, как можно завидовать несчастному спившемуся человеку? Я его жалею.
— И новых аргументов у них нет?
— То, что я читал — не впечатлило. Вот пример. Ф. Бирюков попытается доказать невозможность авторства Ф. Д. Крюкова. В его статье в качестве важного аргумента в пользу Шолохова приводится то, что персонажи романа имеют реальных прототипов, которых сам Шолохов хорошо знал. «Шолохов знал рабочего, вальцовщика с мельницы, Тимофея, прозвище — Валет. Был он красногвардейцем. Стал одним из героев романа…» И Бирюков не видит, что такой аргументацией, не подкреплённой критическим разбором и перекрёстной проверкой этих сообщений, открывается поле для самых произвольных умозаключений? Далее он пишет: «Автор полагал, что Валет погиб, изобразил его похороны, могилу. Но потом оказалось, что он жив…» Так почему же мы должны считать этого Тимофея прототипом? Чью могилу изобразил Шолохов? Дальше — вообще перл. «На могиле какой-то старик поставил часовню… внизу, на карнизе мохнатилась чёрная вязь славянского письма: «В годину смуты и разврата не осудите, братья, брата». «…Философская мысль та же, что у Пушкина…», сообщает нам Бирюков. На самом деле это стихи Голенищева-Кутузова: «В годину смут, унынья и разврата не осуждай заблудшегося брата…» При этом анализ дневников и записных книжек Крюкова подтверждает, что Голенищев-Кутузов был его любимым поэтом. Сиречь, строки любимого поэта Фёдора Крюкова лежат в основе сцены романа! А как же вальцовщик с мельницы по имени Тимофей? А фиг его знает. И это — литературоведение? Поверхностными аналогиями можно доказывать всё, что угодно. Но проблема авторства при этом решена не будет.
— Это верно…
— Далее Бирюков пишет: «Не смущает противников Шолохова и шолоховское признание, что Крюкова он не читал». Но, пардон, а Бирюков проверял достоверность шолоховских слов? Действительно ли Шолохов ничего не слыхал о Крюкове? А. Солдатов, знавший Шолохова с самых первых лет его жизни, утверждал, что Шолохов не только прекрасно знал имя Крюкова, но лично в 1918 году брал читать из их дома журналы «Русского богатства» с произведениями Фёдора Дмитриевича, а будущая жена Шолохова, Мария Громославская, училась в 1918 г. в Усть-Медведицкой гимназии, директором которой в то время был Крюков. Поэтому и её заявления, что она, якобы, не знала и не читала Крюкова, являются ложью и направлены на сознательный обман исследователей романа. Крюкова на Дону не читал только неграмотный. Снова Бирюков: «А как мог будущий тесть Шолохова овладеть рукописями умершего Крюкова? И как он тогда, в 1920 году, смог предвидеть, что у него зятем будет не кто иной, а литератор?»
Мишель шутовски развёл руками.
— Это, что, научное исследование или гадание на кофейной гуще? Это — литературоведение? Как мог овладеть? Легко. В годы гражданской войны и разрухи, которая царила на Юге России, когда гибли в боях и от тифа тысячи и тысячи, когда сжигались и разрушались города и станицы, армии наступали и отступали, а с ними вместе неслись потоки беженцев — можно было овладеть чем угодно.
— Но зачем Громославскому рукопись и откуда он мог узнать о ней?
Мишель удовлетворённо кивнул, точно услышал именно то, что хотел.
— Пётр Громославский успел пошалить ещё до революции. И в архиве Крюкова есть документ о проделках и махинациях, которые творил станичный атаман Громославский задолго до советской эпохи. И Крюков сохранял документы о Громославском в своем архиве все последующие годы. Более того, именно Крюков выступил публично с разоблачениями Громославского в 1913 г. в газете «Русское знамя». Следовательно, и сам Громославский прекрасно представлял роль Крюкова в собственной «карьере», так некстати прерванной разоблачениями. Может быть, именно здесь следует искать завязку конфликта? И не искать ли эти документы пытался Громославский, после смети Крюкова в его архиве, когда «овладел рукописью»?
— Но это — тоже догадки…
— Конечно, но чем они хуже бирюковских?
— Но ведь говорили о компьютерном исследовании шолоховского авторства.
Литвинов брезгливо отмахнулся.
— Знаю, это работы скандинавских лингвистов во главе с Г. Хьетсо, которые ещё в 70-е годы попытались применить методы математической лингвистики для проверки авторства «Тихого Дона». Что ж, их книга, изданная в СССР 1989 году, многократно цитировалась в работах шолоховедов. Ф. Кузнецов цитирует скандинавов: «Следует признать, что не все параметры, исследованные в этой работе, обладают одинаковой различительной способностью, но все они обнаружили единую тенденцию. А именно: что Крюков совершенно отличен от Шолохова по своему творчеству, и что Шолохов пишет поразительно похоже на автора «Тихого Дона». В некоторых случаях применение математической статистики позволяет нам исключить возможность того, что роман написан Крюковым, тогда как авторство Шолохова исключить невозможно». Все? Нет. Дальше журнал «Вопросы литературы» опубликовал научный разбор книги Г. Хьетсо и его коллег, проведённый профессиональными математиками и лингвистами Л. Аксеновой и Е. Вертелем. В 1996 г. эта работа была опубликована в сборнике «Загадки и тайны «Тихого Дона». Сборник этот и Феликсу Кузнецову, и другим шолоховедам хорошо известен, но за все годы, прошедшие после рецензии отечественных математиков, никакой реакции со стороны шолоховедов не было. Они так и продолжали повторять выводы уже давно опровергнутой работы, злостно вводя читателей в заблуждение. А вот что пишут Аксенова и Вертель: «…Полученные скандинавскими учёными результаты допускали несколько интерпретаций, хотя в опубликованной монографии была представлена только та, которая подтверждала тезис об авторстве М. Шолохова. Усреднённые значения параметров не дают возможности выяснить, не был ли «Тихий Дон» результатом редакторской деятельности одного автора (Шолохова) над произведением второго автора (Крюкова), хотя именно этот вопрос остаётся наиболее важным. Данные динамического анализа статистических материалов показывают маловероятность предположения об авторстве Шолохова в отношении 1-й части «Тихого Дона». Они же добавляют: «Использование иной методологической базы привело к совершенно иному отбору исходных данных, параметров исследования и методов обработки результатов. Иной оказалась бы и их интерпретация. В итоге получились бы выводы, диаметрально противоположные описанным в монографии. Поэтому мы считаем, что выводы относительно авторства Шолохова остаются по-прежнему недоказанными». Работа Л. Аксеновой и Е. Вертеля заканчивалась предложением провести новые исследования, заново корректно сформулировав задачу проверки авторства с помощью математических методов. Как и следовало ожидать, ответа от шолоховедов так и не последовало.
— И нет ни одного свидетельства тех времён?
— Почему? — удивился Литвинов. — Есть. Вот доктор технических наук, профессор Александр Лонгинович Ильский в далёком 1927 г. семнадцатилетним юношей попал на работу в редакцию «Роман-газеты». На его глазах разворачивались события, связанные с публикацией романа. Он был, очевидно, одним из самых первых в Москве, кто держал в своих руках 500 страничную машинописную рукопись первых частей «Тихого Дона». Вот его свидетельство: «Я, очевидно, являюсь одним из последних участников событий времён появления на свет произведения «Тихий Дон» в 1928 году, пишет он. Я на четыре года моложе Шолохова и в тот период с конца 1927 г. по апрель 1930 г., ещё молодым, работал в редакции «Роман-Газеты» техническим секретарём редакции. Я часто встречался с Шолоховым, регистрировал его рукописи, сдавал в машбюро их печатать и практически участвовал во всей этой кухне, как из Шолохова сделали автора «Тихого Дона». Не только я, но и все в нашей редакции знали, что первые четыре части романа «Тихий Дон» Шолохов никогда не писал. Дело было так: в конце 1927 г. в редакцию Шолохов притащил один экз. рукописи объёмом около 500 стр. машинописного текста. Шолохову в то время было около 22 лет, а мне около 17. Редакция «Роман Газеты» была создана во второй половине 1927 г., состояла она из зав. редакцией Анны Грудской, молодой, энергичной троцкистки, жены крупного партийного деятеля Карьева, двух редакторов Ольги Слуцкой и Мирник, и меня — техсекретаря. В редакции были нештатные рецензенты: писатель А. Серафимович, он играл крупную роль в правлении РАПП, а также к редакции была прикреплена, вроде партийного цензора и воспитателя, старая большевичка Левицкая, у которой были связи в секретариате И. В. Сталина…
В то время, когда начиналась эпоха избиения русской интеллигенции, Шахтинское дело и процесс Промпартии во главе с проф. Рамзиным, высылка Л. Троцкого, запрещение публиковать С. Есенина, Бунина, Пастернака и др. «непролетарских» писателей, Сталину надо было доказать, что всякая кухарка может управлять государством, не могло быть и речи об издании произведения, даже гениального, но написанного белогвардейским офицером. Нужен был писатель только с хорошей анкетой. Одарённых и способных людей если не ссылали и не расстреливали, то никуда не пускали. Вот подоплёка того, что выбор пал на Шолохова. У Шолохова оказалась подходящая биография и анкета. Он родом из казаков, родился на Дону, молодой писатель (уже опубликовал в 1926 г. «Донские рассказы»). Считали, что он молодой, это ничего, старшие помогут. Сделаем из него Великого писателя. То, что он не имел даже законченного среднего образования — это даже хорошо. Это подтверждало слова вождя о кухарке. А сам Шолохов? Он, конечно, согласился. Да разве кто-нибудь отказался бы от свалившегося на него такого подарка? Он вёл себя очень прилично. Сидел большую часть времени у себя в Вешенской и никуда не совался.