Скандинавский детектив. Сборник
Шрифт:
— Полиции иногда тоже приходится думать, — вздохнул прокурор.
Я немного постоял на крыльце, откуда открывался изумительный вид на город. Я смотрел на живописное нагромождение домов, словно никогда их раньше не видел. Справа грелся на солнце огромный красный дворец. Солнце отражалось в его высоких стрельчатых окнах. Немного левее сверкали инеем деревья в парке Одинслунд, церковь Святой Троицы, а за ней возносил в небо башни кафедральный собор. Впереди Дротнингсгатан опускалась к реке Фюрисон и, перепрыгнув через мост, бежала дальше к площади. По ту сторону площади она называлась уже Ваксалагатан. И вот она, прямая, как стрела, пересекала Кунгсгатан, потом Стурагатан и, наконец, где-то в районе Эрегрунсхолл окончательно исчезала…
Все было как обычно. На холме вокруг дворца ослепительно сверкал свежий снег. По склонам Каролинабакен с грохотом неслись вниз и тяжело карабкались вверх большие желтые автобусы. По улицам неведомо куда спешило множество людей. Солнце медленно катилось по небу. Теперь оно светило из-за моей спины. Тень «Каролины» напоминала гигантскую трапецию. В этой тени было холодно. Со стороны Стокгольмсвейен тянуло ледяным ветром. Пора было домой.
Я спустился с крыльца на солнце и зашагал по Эфре-Слотсгатан и Гропгрэнд. Вернувшись домой, снял трубку и набрал номер Бринкманов. Мне очень хотелось, чтобы ответила Ульрика — просто не было сил общаться со стариком или фру Эллен. К счастью, трубку сняла Ульрика.
— Здравствуй, ранняя пташка! — защебетала она.
— Сегодня я встал раньше, чем ты думаешь, — сухо сказал я.
Она промолчала. А когда снова заговорила, голос ее звучал жалобно. Это была очень чувствительная девушка.
— Что с тобой? Опять встал с левой ноги?
— Ничего особенного, — буркнул я. — Видела, какое сегодня солнце и какой снег?
— Видела…
— Ну и что ты об этом думаешь?
— Мне надо думать про экзамены.
— Постарайся не думать о них хоть сегодня!
Она молчала.
— Умерла Марта Хофштедтер, — сообщил я.
— Умерла? — повторила она. — Как? Каким образом?
— Что значит «как«? Умерла — значит, умерла…
Впрочем, люди действительно умирают по-разному. Можно умереть у себя дома в постели от старости, или от чахотки, или от воспаления легких, или от любой другой болезни. Человек может попасть под машину. Его могут задушить, как Марту Хофштедтер. Можно умереть легко и спокойно, а можно — впопыхах и даже весело. Можно умереть готовым к смерти, а можно совсем неожиданно. И один Бог знает, что лучше. Но когда человек мертв, для него сразу все теряет смысл. Умирают люди по-разному, однако мертвые они все одинаковые.
В нескольких словах я рассказал Ульрике, что произошло в «Каролине». Но она по-прежнему молчала.
— Ты меня слушаешь? — спросил я.
— Да-да, — отозвалась она, и голос у нее задрожал. — Но кто мог это сделать?! Какой ужас! Какое у нее лицо?
— Такое же, как всегда. Но она больше не улыбается. А нам будет не хватать ее улыбки…
— Бедная Марта,— вздохнула Ульрика.
— А мне казалось, ты ее не слишком любишь.
Я пообещал, что потом подробнее расскажу про убийство Марты, а сейчас ей нужно поскорее одеться, взять лыжи и выклянчить у старика машину. Мы поедем в Ворсэтра кататься на лыжах.
— Как ты можешь именно сегодня…
— Это единственное, чего мне сегодня хочется!
Я повесил трубку, пошел в ванную и долго плескал в лицо холодной водой. Нельзя сказать, чтобы после этой процедуры мысли мои хоть немного прояснились. У меня было чувство, словно я немного оглушен и мозги вышли из строя. В голове все время что-то жужжало и гудело. Периодически передо мной вдруг появлялась Марта Хофштедтер, сидевшая на полу под умывальником в мужском туалете, бледная, с остекленевшим взглядом. Отогнать это видение удавалось далеко не сразу. Потом передо мной вдруг возникал еще один призрак — Манфред Лундберг. Он бледный как смерть вставал со стула и говорил, что ему очень плохо. Потом хватался за сердце и падал. Голова его с глухим стуком ударялась о стол.
Конечно, можно было думать и о вещах повеселее, но я предчувствовал, что нескоро мне удастся избавиться от общества Марты и Манфреда. На этот счет у меня не было никаких иллюзий…
Первый раз в жизни Ульрика собралась вовремя. Она вывела из гаража и поставила у подъезда «крайслер виндзор» 1952 года, настоящее чудо на колесах. Когда я подошел, мотор работал, из выхлопной трубы вился дымок. Лыжи Ульрики лежали на заднем сиденье. Я открыл дверцу и бросил туда же свои. Ульрика сидела и курила. Сегодня она была еще красивее, чем обычно. Она надела темные очки, золотые волосы падали на плечи, щеки пылали, как розы. На ней были голубая лыжная куртка с капюшоном и брюки.
— Ну так что? — быстро спросила она, как только я сел рядом.
— А что такое? — отозвался я, включил сразу вторую скорость и повел машину по Йернбургатан.
— Рассказывай, — нетерпеливо потребовала она. Но я отмахнулся:
— Спешить некуда.
Я обогнул исторический факультет, проехал по Академической улице между кафедральным собором и Густавианумом, через Одинслунд, мимо оранжевого фасада «Каролины» и наконец оказался на Валленбергсвейен.
— Твой старик стал абсолютно невозможен, — сказал я Ульрике. — Он как угорелый побежал в «Каролину». Совсем рехнулся.
Я рассказал Ульрике все, что произошло в «Каролине». А когда рассказывать было больше нечего, включил радио.
— Когда, ты говоришь, это случилось? — вдруг спросила Ульрика.
— Бруберг сказал, что она пролежала там не меньше десяти часов. Значит, вчера вечером.
— В котором часу закончился следственный эксперимент?
— Что-то около восьми.
— Улин тебе сказал, что провожал ее от здания филфака?
— Да.
— В котором часу?
— Он не сказал.
— Но «Каролина» закрывается в девять часов. Если она направлялась в «Каролину», то явно после девяти, раз ей пришлось лезть в окно. Примерно между половиной десятого и половиной одиннадцатого. Ты ничего не помнишь?
— А что я должен помнить? Наш первый вечер, когда мы были вместе?
— Помнишь ненормального спортсмена, который бежал вчера по Английскому парку вскоре после половины десятого?
Она была права. Я про это начисто забыл.
— Черт возьми!
— Где находится туалет?
— С северной стороны здания. Окно между главным зданием библиотеки и флигелем.
— Оттуда он и бежал, — кивнула Ульрика.
Ее щеки пылали от возбуждения. Она лихорадочно нащупывала сигареты.
— Умница! — восхитился я. — Возможно, это был убийца. Но что это нам дает? Только позволяет уточнить время убийства.